Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Уилсон Колин Генри - Дельта Дельта

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дельта - Уилсон Колин Генри - Страница 32


32
Изменить размер шрифта:

Затем сознание Найла как будто потянулось к остальным, и тут засквозило неуютством, словно холодный ветер выдул все тепло. Спустя мгновение удалось установить, что дискомфорт исходит из двух источников. Первый – это Манефон, тихонько слушающий беседу у костра. Он отличал свет от тьмы, но совершенно ничего не видел, и его обуревало подобное стону отчаяние. Мысль, что теперь до конца дней он обречен на слепоту, лишала его всякой смелости.

Другой источник – спящий Милон. Найлу неожиданно открылась причина его недуга. Жизнь в нем угасала не от яда, а от некоего живого грибка в кровеносной системе. Грибок – по сути своей паразит – был частью сока иудиного дерева. Стоило Милону поднакопить в теле энергию за счет пищи и сна, как грибок опять сводил все на нет. И Милон был здесь бессилен, так как сама его энергия циркулировала на более высоком уровне, чем у грибка, и, следовательно, исключалась возможность прямого ответного удара.

Найлу выход виделся вполне определенный. Единственное, что Милону требуется, это настроиться на вибрацию растения-властителя и ударить по паразиту напрямую, на его же частоте. Но Милону с этим, конечно же, не справиться. Он не сознает силы своего ума и уж тем более им не управляет.

Но, по крайней мере, объятый изнеможденным сном ум у него сейчас пассивен. Найл дал своей собственной жизненной энергии смешаться с энергией Милона, дождавшись, пока обе придут в резонанс. Это первое; дальше он успокоил расшатанные нервы и надломленную волю спящего, пока тот полностью не расслабился. Сложность заключалась в том, что Милон немногим отличался от ребенка. Свою жизнь он провел в уютном, ухоженном городе жуков, не испытывая нужды прибегать к своим глубинным источникам; теперь же он чувствовал себя разбитым и беспомощным. Вместе с тем нет худа без добра: на его ребячий ум влиять было удивительно легко. По мере того как дыхание Милона сделалось тихим и размеренным, его существо расслабилось и постепенно достигло того же вибрационного уровня, что у растения-властителя. Сила извне начала тихонько просачиваться в кровяное русло, пробуждая к действию его собственную жизненную энергию. Вот теперь было ясно, спящего можно спокойно оставить: исход предрешен. Кто-то потряс за плечо. Открыл глаза – Симеон.

– Еда готова.

Найл зевнул и, приподнявшись, занял сидячее положение.

Симеон протянул ему чашку с горячим варевом и толстый ломоть хлеба. Костер превратился в массу ярко тлеющих углей. Кто-то успел подбросить несколько свежих поленьев, сейчас займутся огнем.

– Я долго спал?

– Часа два-три.

– А мне поесть? – послышался голос из затенения. Симеон удивленно обернулся.

– Ты проснулся, Милон? Еды вволю. Тебе как – побольше?

– Я голодный, как зверь, – голос у Милона был внятным и твердым. Доггинз с Симеоном переглянулись. Симеон начал ложкой начерпывать варево в чашку.

– Ты лежи, я поднесу.

– Да чего лежать, належался уже.

Неожиданно для всех Милон появился к костру. Туника вся в складках, измятая, на голове чертополох, однако румянец возвратился на щеки. Милон неожиданно расхохотался.

– Это что еще за чучело? – он указал на шкуру животного.

– Вот его ты сейчас и попробуешь. Вид, может, и неказистый, но вкус неплохой.

Милон поднял чашку и, вытянув пальцами ножку, вгрызся в нее зубами.

– М-м-м, вкус отменный. Лучше крольчатины. Действительно, мясо странного создания напоминало орех и было нежное, как у ягненка.

– Ты как, мог бы отправиться завтра? – спросил Доггинз, будто невзначай.

Милон, жуя, размашисто кивнул.

– Было бы здорово. Мне здесь уже до смерти надоело.

– Отлично. Утром выходим.

Пока Милон ел, Симеон с Доггинзом пристально его разглядывали, не веря своим глазам. Какое преображение! Милон, не сознавая, что сейчас буквально вернулся с того света, ел с самозабвением оголодавшего ребенка.

Найл справился со своей порцией, допив до дна, завернулся в одеяло и лег. Не прошло и минуты, как он канул в глубокий сон без сновидений.

Когда открыл глаза, луна еще не сошла, но небо залилось предрассветной синевой. Остальные собирали уже мешки и скатывали одеяла; Найлу, очевидно, хотели дать поспать еще.

Рассевшись вокруг небольшого костерка, разговелись сухарями и фруктами. Когда высветило, начали подавать голоса птицы, и макушки деревьев зашелестели в предрассветном ветре. У Симеона и Доггинза вид был задумчивый; Найл понял, что размышляют, как-то их встретят дома. У Милона с лица не сходила блаженная улыбка – видно, предвкушал по возвращении что-то приятное. Манефон, вяло пожевывая, глядел перед собой и откликался лишь изредка, когда к нему обращались. Сердце у Найла сжималось от жалости при виде его уныло равнодушного лица.

– Ну, как порешили, каким путем пойдем? – осведомился Симеон.

– Тем же, что и пришли, наверное, – предположил Доггинз.

– Почему бы не прямо через низину? – спросил неуверенно Найл.

По лицу Симеона пробежала тень.

– Опасно. Там полно болотных гадюк, ортисов, клопов-упырей и вообще Бог знает чего, – он поглядел в сторону Манефона и глазами показал: мол, какой тут риск, со слепым-то на руках. Словно прочитав мысли Симеона, Манефон проронил:

– Ничего страшного, если и рискнете. Доггинз повернулся к Найлу:

– Ты что думаешь?

– Пожалуй, ничего не случится, если пойдем низиной, – после некоторой паузы ответил Найл.

Симеон перевел недоверчивый взгляд на Доггинза.

– Если Найл так считает, – рассудил тот, – то, пожалуй, я и возражать не стану.

Симеон пожал плечами. Во взгляде читалось: в таком случае, потом меня не винить.

Через десять минут вышли. Солнце к этому времени поднялось над макушками высоких хвойных деревьев, что на гребне холма. Болота и заросли вдали дышали туманом. Растение-властитель напоминало большое, обрамленное ниспадающими локонами лицо, смотрящее в сторону моря. Посмотрев на него, Найл ощутил приток неожиданной силы. Сила влилась в него, наводнив безудержным восторгом и внезапным видением окрестностей. Мелькнуло и кануло, но в уме возник ровный свет уверенности и возвышенной радости. Осознал Найл еще и то, что его отношение к чужеродной силе изменилось. Пару дней назад он считал ее какой-то разнузданной, грубой и неорганизованной. Теперь, понимая, что предназначается она не для него, он мог любоваться самим ее размахом так же беспристрастно, как, скажем, шумом ветра или морским прибоем.

Они теперь шагали на север, к морю, вдоль травянистой полосы, разделяющей высокий тростник и лес. Двигались цепочкой – впереди Симеон, за ним Доггинз, следом Манефон, с Найлом и Милоном по бокам. Продвигались медленнее обычного. Там, где встречались кочки или какой-нибудь куст, приходилось брать Манефона за руки и помогать. Предупредительность старались выказывать как можно реже: Манефон нервничал, убеждая, что при свете кое-что в общем-то различает. Но понятно, это он сам себе пытался внушить, что зрение возвращается: неуверенная поступь и отсутствие ориентации беспощадно выдавали его полную беспомощность.

Примерно через милю тростник сменился болотистым участком с лужами-загноинами и пучками колючей темно-зеленой травы. Почва под ногами стала мягкой и пористой, как губка. Изменился и вид у леса. Деревья справа пошли сплошь кривые, низкорослые. В обилии встречались колючие кусты, среди которых Найл распознал опасный мечевидный куст с плодами в желтых и лиловых крапинах. Тут и там на глаза попадался куст покрупнее, с желтыми мясистыми листьями и плодами темно-зелеными, в форме тыквы, каждый величиной с большой грейпфрут. Некоторые из тех плодов успели лопнуть от спелости, обнажая кораллового цвета мякоть с крупными семенами, а на землю капля за каплей сочился густой сиропистый сок. Запах был стойким и невыразимо приятным.

– Как они называются, не знаешь? – спросил у Симеона Найл.

– Нет. Но что-то они мне не внушают доверия.

– Почему же?

– Слишком хорошо пахнут.

Они приостановились подышать подольше этой прелестью, пока стояли, один из плодов надтреснул (было даже слышно), и две его половины медленно разделились, словно уста. На кожицу плода опустился привлеченный запахом жук-сухотел и, нагнув голову, приник к мякоти. И тут плод неожиданно вновь обрел целостность. Насекомое билось, не в силах выдернуть голову из створок, сомкнувшихся моментально, как веки. Очевидно, растение способно было всасывать, так как пока смотрели, насекомое постепенно, сантиметр за сантиметром втянулось внутрь. Наконец, исчезли бьющиеся в воздухе задние лапы.