Башня - Уилсон Колин Генри - Страница 21

Через долю секунды прямо на нее сверху свалился паук; животное успело издать лишь сдавленный сиплый писк, прежде чем клыки сделали свое дело.

Еще доля секунды, и паук исчез вместе со своей добычей. Все произошло настолько молниеносно, что Найл не только испугаться – притормозить не успел.

Он лишь нервно поглядел наверх, на нависшие тенета, в которых скрылся паук, и заспешил дальше.

Через несколько секунд, когда Найл проходил мимо отверстого зева пустого подъезда, ноздри уловили еще более гнусный запах разлагающейся плоти.

Найл нерешительно остановился, затем ступил-таки в тень подъезда, осторожно ступая по жидким половицам.

Источник смрада стал заметен сразу – разлагающийся труп в углу комнаты. Труп прогнил уже до костей, на грудной клетке топорщились лоскуты разлезающейся рубахи раба, в пустых глазницах копошились черви. Причина смерти – большой блок обвалившейся с потолка кладки – лежал возле надтреснутого черепа.

Найла затошнило, он поспешил обратно на улицу. Квартал рабов был донельзя запущен, переполнен и, судя по всему, совершенно дезорганизован. От некоторых зданий сохранилась только лишь выгоревшая изнутри оболочка; иные смотрелись так, что казалось, ткни как следует, и стены обрушатся.

Заселенные здания отличить было несложно, они хоть не выглядели настолько запущенными.

В одно из них Найл вошел, протолкнувшись через стайку шумно возящихся детей. Никто не удостоил его внимания.

Лишенная дверей комната по правую руку представляла собой, очевидно, спальню: пол был сплошь застлан тюфяками.

В другой комнате люди сидели прямо на голых досках или поломанной мебели; эти шумно хлебали суп прямо из щербатых чашек, объедали кроличьи ножки и уплетали серый хлеб.

Путь к кухне легко различался по запаху подгоревшего жира, чада, чеснока, перезрелых фруктов и овощей.

На плите, бушуя паром, стоял огромный котел с супом.

Повариха – тетка-глыба с руками толще мужского бедра – рубила на большой доске сваленные в единую кучу фрукты, овощи и крольчатину.

Войдя, Найл увидел, как она, покончив с этим, счищает наструганное в котел кухонным ножом.

Потирая глаза и широко зевая, вошли двое сонных мужчин. Вытянув себе из громоздящейся в металлической раковине груды по немытой чашке, они, даже предварительно не сполоснув, окунули их прямо в котел, где варилась пища.

Ни один из них не придал значения, что в чашках – непроваренное, почти сырое мясо и овощи. Неряхи отломили себе хлеба от большущей двухметровой булки и окунули в деревянную лохань полуталого масла, стоящую на подоконнике под самым солнцем.

Еще обращал на себя внимание большой железный сундук с разными фруктами: яблоками, апельсинами, гранатами, арбузами и опунциями.

Очевидно, кормили рабов хорошо.

В кухню вошел рослый рыжеволосый человек.

Было ясно, что он принадлежит к сословию слуг, но за что-то приговорен к рабству. Вид у человека был сердитый, насупленный.

Не взглянув на Найла, он хватанул из умывальника чашку, помыл ее и торопливо наполнил супом.

В отличие от рабов, он позаботился окунуть половник на самое дно котла Найл настроился на его мысленный лад – с помощью медальона, оказывается, это удалось гораздо проще – и обнаружил, что человек озабочен единственно тем, что проспал, а через десять минут предстоит отчитываться по работе.

Человек – звали его Лоррис – отсек от булки краюху и принялся жадно уплетать. Настроение у него было такое мерзкое, что, отведя свой мысленный зонд, Найл испытал даже облегчение – мысли были подобны неприятному запаху.

Управившись с супом, Лоррис словно впервые увидел Найла.

– Тебя за что сюда? – спросил он.

– Пререкался со служительницей. А тебя?

– Просыпал постоянно, – ответил тот, наливая себе добавки.

– Я только прибыл, – слукавил Найл. – Здесь есть кто из старших?

– Морлаг, в здании «К-2».

– А где это? Тот указал рукой.

– По улице и сразу налево.

– Спасибо.

Выйдя на улицу, Найл обнаружил, что многие рабы теперь тянутся в одном направлении. Однако попытки прощупать их мысли вызывали унылое отчаяние. Умственной деятельности в нормальном смысле здесь, считай, не наблюдалось.

Эти полулюди существовали по заведенному распорядку, и каждый расценивал себя просто частичкой толпы.

Они двигались, словно лунатики-сомнамбулы, как если бы Найл брел среди стаи муравьев в человечьем облике.

Когда миновали тот дом, где он обнаружил труп, обоняние резанул смрад, а из рабов никто даже носом не повел, что убился-то один из их числа.

Каждый полагал, что это не его дело. Рабы полностью замыкались в своем скудном мирке.

Двигаясь людными улицами, Найл дивился одному лишь внешнему разнообразию среди сословия рабов.

В отличие от слуг или служительниц, объединенных сильным, все равно что родственным внешним сходством, рабы отличались и габаритами, и внешностью.

Многие, хотя, безусловно, не все, имели физические отклонения от нормы. У одних вид был бойкий, смышленый, у других – наоборот, угрюмый и скучающий; находились и такие, что брели с бессмысленно блуждающей улыбкой, как во сне.

Как правило, самые живые и сметливые на вид не вышли почему-то ни ростом, ни силой, в то время как высокие и привлекательные брели с пустотой в глазах, бездумно улыбаясь.

То же самое среди женщин, многие из которых стояли возле окон или дверей и смотрели на проходящих мужчин.

Те, у кого рассудок поживее, были в большинстве низкорослые и невзрачной наружности; статные же, красивые женщины смотрели вдаль притихшими глазами, очевидно, почти не сознавая, что происходит вокруг.

Удивляло обилие беременных, а также детей, многие из которых, опасно свесившись из окон верхних этажей, бездумно глазели на улицу.

Складывалось впечатление, что в квартале рабов больше детей, чем взрослых.

Найл очутился на небольшой площади, где уже стояли, кое-как соблюдая строй, несколько бригад рабов. Перед ними возвышался громадного роста чернобородый мужчина, глядящий на своих подопечных с мрачной неприязнью.

Царил невыносимый гвалт: дети галдели, носились, взрослые перекрикивались, в придорожной канаве катались, таская друг друга за волосы, две какие-то бабы на сносях.