Путь ярости - Тамоников Александр Александрович - Страница 17

– И что за мохнатый шмель? – сварливо бурчал майор Терехов. – Только не говорите, капитан, что это и есть ваш «крот». Это Робинзон какой-то, дикарь неотесанный.

– Согласен, Евгений Романович, это не самый жизнелюбивый и коммуникабельный представитель человечества. Онищенко Петр Емельянович, 54 года, работал начальником цеха на коксохимическом заводе. Был разжалован до прораба, потом и вовсе уволен за систематические хамство и выпивку. Сейчас работает сторожем в продуктовом магазине. Вернее, работал, пока магазин не накрыло снарядом 120-го калибра. Не поверите, Евгений Романович, этот социопат и ксенофоб даже женат, боится своей супруги и ходит перед ней на цыпочках.

– Вы же не хотите меня уверить, что это чучело и есть «крот»? – раздраженно запыхтел майор. – С какого перепуга? Он не может владеть секретной информацией.

– Он и не владеет, – согласился Никита. – Опасность представляет его супруга, которой, судя по всему, сейчас нет дома, но рано или поздно она должна появиться. Любовь Сергеевна Онищенко, «железная леди», врач-реаниматолог, занимает должность главврача в местном военном госпитале. Муж, кстати, не в курсе ее «второй профессии», он обычный добропорядочный человек, как бы странно это ни звучало.

Майор шумно дышал – видимо, переваривал информацию. Собрался что-то возразить, но в это время зашуршал эфир, прорезался приглушенный голос Семена, тоскующего в водосточной канаве:

– Командир, вижу одинокую женскую фигуру. Приближается к калитке. Тощая, страшная, призрак какой-то. Сейчас пройдет мимо… прошла…

Звякнула щеколда на калитке, и «одинокая женская фигура» возникла на фоне раскидистой ветвистой рябины. Такое ощущение, что она плыла по воздуху. Хорошо, хоть не в ночной сорочке. Действительно, столкнешься с такой «шваброй» в темном переулке – в штаны наделаешь. Женщина поднялась на крыльцо, постучала. Муж открыл почти мгновенно, что-то подобострастно забурчал. Женщина сухо, с резкими нотками, ответила, вошла внутрь, заставив его попятиться. В прихожей вспыхнул свет.

– Вот и Любовь нечаянно нагрянула, – усмехнулся капитан.

– В смысле? – не понял майор.

– Любовь Сергеевна Онищенко, – повторил Никита. – Гроза нашего госпиталя, не хламидия какая-нибудь…

– Не баба, а кактус какой-то, – проворчал Терехов – И не боится она одна разгуливать в ночи? Какая-никакая, а женщина. До госпиталя тут далековато.

– Думаю, ей по должности положено оружие, и она умеет им владеть, – прошептал Никита и пальцем постучал по миниатюрному микрофону. – Эй, бойцы, не спите? Все готовы? Пошли… Готовы брать «крота», Евгений Романович? – повернулся к майору Никита. – Или за теплицей будете отсиживаться?

Гончар перебежал от калитки на угол, чтобы контролировать две стороны с окнами. Остальные выбирались из укрытий и, пригнувшись, устремлялись к дому. Призрачные тени скользили по ночному воздуху. Копылов робко постучал в дверь. За дверью воцарилась тишина. Потом спросил мужчина бархатистым голосом:

– Шо надо?

– Миллион извинений, сударь… – взволнованно, глотая слова, словно запыхался, забубнил Копылов. – Это из госпиталя, меня прислали за Любовью Сергеевной… Только что привезли раненого полковника Порохова, у него тяжелое ранение, наступил на мину… Срочно требуется присутствие главврача, я на машине… У полковника очень непростое ранение, он без сознания…

«Да простит нас полковник Порохов», – подумал Никита.

За дверью приглушенно ругнулись, скрипнул засов. Дверь приоткрылась, образовалось мужское лицо, заросшее кудлатой растительностью. Вблизи этот экземпляр оказался еще страшнее и неопрятнее. Он действительно напоминал дикаря, подобранного с необитаемого острова. «Какое удовольствие жить с таким? – недоуменно подумал Никита. – Такого вместо собаки можно на привязи держать. Вера не позволяет привести себя в божий вид?» Мужчина почувствовал угрозу, обнаружив за порогом вооруженных людей. Он насупился, выставил заросшую волосами губу.

– Что за черт? – проворчал он. – Вы не из госпиталя… Вы кто такие?

– Мы не знакомы? – широко улыбаясь, удивился Копылов. – Разве это не вы преподавали в Стэнфорде?

Терновский ударил ногой по двери, мужчина, вскрикнув от боли, отпрянул в дом. Спецназовцы по одному влетели в скромное жилище главврача. Женщина не успела даже скинуть с себя плащ, только бросила сумочку на стиральную машину. В нехватке сообразительности ей было трудно отказать – бешено сверкнули глаза, она метнулась к своей сумочке. Действительно, болезненно худая, некрасивая, с жирными волосами неопределенного цвета. Лебеденко ударил ее по руке, и сумочка с металлическим лязгом обрушилась на пол. Лебеденко заломил ей руку, женщина вскричала от страха и боли.

– А ну, оставьте Любашу! – взревел бородач. – Какого хрена вы ее схватили?! Вы кто такие, мать вашу?! – Он храбро бросился на Лебеденко. Тому хватило лишь вскинуть свободную руку – Онищенко напоролся нижней челюстью на образовавшийся блок. Клацнули зубы, он чуть не откусил себя язык! Лебеденко оттолкнул его коленом, и тот ювелирно точно загремел в старенькое кресло, которое не выдержало натиска и развалилось. Мужчина беспомощно возился в обломках.

– Спокойствие, Петр Емельянович! – громогласно объявил Никита. – Еще одна попытка противодействовать опергруппе, и вы проснетесь на нарах! Ваша жена обвиняется в серьезном преступлении, не заставляйте инкриминировать вам соучастие! А вы, Любовь Сергеевна, тоже успокойтесь. Все кончено, вы проиграли.

– Вы что себе позволяете? – прошипела женщина, которую Лебеденко крепко держал за локоть. – Отпустите меня немедленно, я буду жаловаться! Вы хоть представляете, на кого поднимаете руку?

Она отчаянно вырывалась, но только делала себе больно. Движения замедлялись, в глазах появлялась обреченность. Она застыла, тяжело дыша, затравленно водила глазами по сторонам. Напоролась взглядом на возбужденного майора Терехова, который вбежал в дом вместе со всеми. В глазах женщины мелькнуло недоумение.

– Евгений Романович? А почему вы… – Она словно подавилась, закашлялась.

– Вы знакомы, товарищ майор? – удивился Никита.

– Ну конечно, – раздраженно бросил Терехов. – Я же бываю в нашем госпитале. Но никогда бы не подумал, что Любовь Сергеевна… Послушайте, капитан, все это кажется мне каким-то шатким и лишенным доказательной базы. Почему именно эта женщина? Она добропорядочный работник и толковый руководитель. Только благодаря ее напряженной работе наш госпиталь… Повторяю в третий раз – вы убеждены, что эта особа является вражеским агентом, что это она сливает противнику информацию о наших вооруженных силах и ситуацию в районе?

– Нет, Евгений Романович, – качнул головой Никита. – Эта женщина не «крот». Она его пособница.

– Вы совсем меня запутали. А кто же тогда «крот»? – Майор насупился, глаза смотрели настойчиво, не мигая, хотя было видно, как от волнения подергивается челюсть.

– Вы, Евгений Романович.

Наступила крайне интересная тишина. Даже бородач перестал возиться в развалинах кресла. Женщина шумно выдохнула, повисла на Лебеденко безвольной вешалкой. Майор презрительно усмехнулся, но щеки побелели от страха. Он попятился, но уткнулся в Семена Гончара, который не стал задерживаться на улице. Семен злорадно скалился. Терехов не успел и глазом моргнуть, как чужая рука извлекла пистолет из его кобуры.

– Вы сошли с ума… – пробормотал он, делаясь белым, как лист бумаги. Качнулся, оперся рукой о стену. Пот градом побежал по лбу. – Капитан, надеюсь, это шутка? В этом и заключается ваша так называемая продуктивная работа?

А вот теперь не осталось никаких сомнений. Все результаты кропотливой работы по выявлению вражеского информатора указывали на фигуру заместителя начальника штаба. Но решающей улики не было. Человек, которому было поручено выявить «крота», сам «кротом» и оказался. Он развивал бешеную активность, уводя следы подальше от собственной персоны. Он не мог отказаться от участия в операции на окраине Аметиста, видимо, до последнего рассчитывал, что пронесет, возьмут только женщину. В противном случае давно бы кинулся в бега, но и этот вариант просчитывался. Имелось второе оцепление из бойцов спецназа, расположенное в удалении. Возможно, Терехов чувствовал, что вокруг него сжимается кольцо, но до последнего отказывался в это верить. Ну, что ж, можно считать, что очная ставка состоялась…