Самый высокий индеец в Толтепеке - Уилл Генри "Генри Уилсон Аллен" - Страница 1

Генри Уилл

Самый высокий индеец в Толтепеке

В провинции Чихуахуа, в том месте, где тракт, что ведет из Толтепека, подходит к Рио-Гранде, переправа получила наименование Старого Брода Апачей. Произошло это потому, что он служил индейцам во время набегов — в Техас и обратно, в Старую Мексику. Место это не пользовалось доброй славой, и переправлялись здесь только те, кто по собственным причинам избегал переправляться у нового, Верхнего Брода.

Эту особенность быта местного пограничья хорошо знал и полковник Фульгенсио Ортега. Он не забыл об индейском «черном ходе», ведущем в Эль-Пасо. Оттого-то именно в этом месте он лично возглавил сторожевой пост.

Очень уж опытен был полковник Ортега. И энергичен. Недаром эти «дескамисадос», иначе говоря, голодные оборванцы, прозвали его Палачом из Камарго. Во всей провинции Чихуахуа не было другой личности, хоть вполовину столь же известной среди нерегулярных отрядов «руралес», то есть вонючих стервятников с пограничья.

В данный момент, вместе со своими людьми — дюжиной негодяев, столь далеких от понятий о пристойности и дисциплине, что лишь их вертикальное положение выдавало человеческую принадлежность, он лежал, развалившись у догоравшего костра, на котором подогревался ужин. Одни из его звероподобных солдат злобно перебранивались, вычищая содержание грязных вещмешков. Другие сидели на корточках вокруг расстеленного на земле серапе, икая да сетуя на невезенье в картах, величина которого измерялась очищенными початками кукурузы, сходившей у них за деньги. Вечерняя духота была невыносимой. Даже сейчас, когда солнце склонялось к закату, прячась за Рио, по-прежнему дышать было трудно. Слепни, поднявшись над ближайшей канавой, все еще роились вокруг и жалили, словно бешеные лисы. Ситуация была самой безнадежной. За весь этот долгий день, что они потеряли здесь, у переправы, ни одна рыбешка не попалась в расставленные сети — ни один путник из Толтепека не попытался проехать через грубую баррикаду, установленную поперек тракта.

— Volgame! — изрек Ортега. — Во имя божье, ну и тягучая же работенка, а, Чиво?

Названное имя означало по-испански «Козел», и бородатый бродяга, отозвавшийся на него, внешне вполне ему соответствовал.

— Верно, хефе1, — кивнул он. — Но под вашим руководством учишься терпеть. И голодать. И прятаться. И выносить укусы мух. И вшей. Тому, как вместо денег пользоваться початками. Как жить на одной воде, не разбавляя ее текилой. Словом, многому, экселенсе2.

Осклабившись, Ортега наотмашь вытянул его по лицу тяжелой рукоятью своей плети. Удар рассек кожу, хлынула кровь.

— И еще — хорошим манерам, — негромко добавил полковник.

Чиво сплюнул в пыль.

— Си, — сказал он. — Да, и хорошим манерам.

Но вот часовой на баррикаде крикнул начальнику о том, что по дороге кто-то движется.

— На чем? — спросил Ортега, не меняя позы.

— На повозке, запряженной мулом.

— Сколько их?

— Двое. Мужчина и мальчик. Думаю, собирают валежник.

— Ба! Пусть проезжают.

— Мы не станем обыскивать телегу, хефе?

— Чего ради? Дров?

— Нет, хефе — ради Него; ведь это индейцы едут.

В мгновение ока Ортега был на ногах. Еще миг — и он стоял уже на баррикаде, а Чиво вместе с прочими, что сгрудились сзади. Все молча следили за приближением маленькой повозки, запряженной мулом. Начни они рычать или шумно пыхтеть, это показалось бы естественным — так явно напоминали они стаю диких волков.

Сидя на козлах повозки, Диас побледнел и с опаской повернулся к своему малолетнему сыну.

— Чамако, — сказал он. — Там впереди — злые люди, они поджидают нас. Может случиться беда. Если что — скрывайся в кустах. Это враги нашего предводителя.

— Ты их знаешь, папа? Это враги нашего Пресиденте?

— Я знаю того, что стоит с кнутом. Это Ортега.

— Палач, — шепотом произнес мальчик ненавистное имя.

А Хулиано Диас, замедлив ход упряжки, ответил, не поворачивая головы и не сводя глаз с солдат на баррикаде.

— Си, ихо3. Это он, убийца из Камарго. Если тебе дорога жизнь, не произноси вслух имени Эль Индио, кроме как проклиная. Эти люди охотятся за ним.

«Эль Индио» было любимым прозвищем, данным неимущими революционному президенту, которого они привели к власти ценою собственной крови. И теперь он отчаянно боролся за жизнь своего правительства и за те свободы, которые стремился даровать «дескамисадос» со всей Мексики, будь они индейцы, как он сам, Хулиано и Чамако Диас, или люди с испанской кровью, или белые. Для малолетнего подростка Чамако Эль Индио был подобен Христу, только более реален. Он никогда не видел ни того, ни другого, но был уверен, что отдаст жизнь за своего Пресиденте — пожалуй, еще скорее, чем за Создателя.

Он кивнул головой, отвечая на предостережения отца, храбрясь, насколько это было возможно для десятилетнего юнца, которому довелось встретиться с Палачом из Камарго.

Что касается Ортеги — мрачное прозвище, быть может, явилось следствием невежественности и стихийного духа несказанно бедных индейцев его отечества. Так он объяснял себе это, решив вопрос раз и навсегда. Но, будучи солдатом, он знал, сколь тяжек груз его ремесла, а люди ведь никогда не способны были понять всей полезности предосторожностей военного времени. Это не значит, что человек, в чьих жилах течет испанская кровь, не может быть щедрым или добрым — конечно, в пределах своего жестокого долга. И полковник весьма доброжелательно помахал своим кнутовищем, приветствуя повозку с мулами.

— Добрый вечер, гражданин, — обратился он к Диасу. — Вы, естественно, удивлены, встретив нас здесь. Но задержка будет недолгой. Потрудитесь сойти с повозки.

— Не паса, экселенсе — в чем дело? — охваченный страхом, Диас совершенно позабыл о приказе полковника сойти с повозки и продолжал сидеть в оцепенении.

— Ах, так вы меня знаете! — довольно проговорил Ортега. — Что ж, я поставил себе целью приобрести. известность среди поклонников Эль Индио. Вы слыхали приказ?

— Что? — переспросил Диас. — Я позабыл. Что вы сказали, полковник?

Ортега ужалил, точно нападающая змея. Взмах кнута — и конец его обвил тонкую шею Хулиано Диаса. Резким рывком предводитель герильясов4 сбросил тщедушного человечка с повозки на землю, петлей кнута почти переломив ему позвонки.

— Я велел тебе спуститься, индеец, — улыбнулся Ортега. — Ты плохо слушаешь. В чем дело? Разве ты не доверяешь своим мексиканским братьям?

Диас был тщедушен только телом. Сердце его было величиной с гору.

— Вы не братья мне, — сказал он. — Я — индеец.

— Именно, — ответил Ортега, поднимая его из дорожной пыли. — И тот, кого мы ищем, тоже.

Диас гордо выпрямился, отступив чуть в сторону, вне досягаемости добрых рук полковника Фульгенсио Ортеги. На этот раз он промолчал, но мальчик, спрыгнув с козел повозки, ответил за него.

— Как! — воскликнул он, не в силах уразуметь, как это кто-то способен желать зла его дорогому Пресиденте. — Неужели правда, что вы готовы погубить нашего…

Слишком поздно вспомнил он о предостережении отца и осекся.

Но Ортега любил мальчиков и делал скидку на их невинность.

— Успокойся, молодой петушок, — вкрадчиво сказал он. — Я ведь ничего не говорил о том, что мы собираемся как-то повредить Эль Индио. И кроме того, я ведь вообще ничего не говорил о вашем великом Пресиденте. Откуда же ты взял, что именно его-то мы и ищем?

Всей Мексике был ведом ответ на этот вопрос. Уже несколько недель окраины гудели от слуха, что Эль Индио собрался ехать в Соединенные Штаты, чтобы занять денег и пожать руку дружбы, протянутую другим великим Пресиденте, Авраамом Линкольном. Все понимали, что такое путешествие будет протекать в тайне, дабы обмануть бдительность врага на всем пути следования. Но от Оахаки до техасской границы «дескамисадос» были начеку, ожидая низкорослого индейца, чтобы в любой момент прийти ему на помощь, способствуя этому путешествию.