Трилогия об Игоре Корсакове - Николаев Андрей - Страница 75

— Ну, за работу, ребятушки, — Николай Михайлович прошел к креслу возле окна, уютно в нем расположился и дал знак секретарю. Сильвестр подал ему бокал и встал рядом, по знаку князя подливая время от времени коньяк.

Позвякивали о камень мастерки в руках слуг, переговаривались на улице казаки, поившие коней. Мимо дома проезжали кареты и повозки соседей, отъезжающих в загородные имения. Николай Михайлович изредка кланялся, отвечая на приветствия.

Небо над крышами синело, исподволь наливаясь ночной темнотой, горели в вышине редкие облака.

Князь пальцем поманил секретаря поближе, Сильвестр склонился над его плечом.

— Ежели сподобишься судьбу перехитрить, доставь записи князю Новикову. В чужие руки не давай — непременно уничтожь. А на словах Николаю Ивановичу передай: изменить ничего нельзя, надо ждать. Два века без десяти лет.

— Слушаю-с.

Козловский вновь откинулся в кресле и, казалось, задремал. Секретарь зажег несколько свечей в настенных подсвечниках, поторопил слуг, заложивших стену кирпичом и теперь покрывающих кладку раствором.

— Все побелить, оклеить тканью, чтобы ни следа не осталось, — строго проговорил он вполголоса, — здесь погоди замазывать. — Подойдя к Козловскому он негромко кашлянул, привлекая внимание, — все подготовлено, ваше сиятельство.

— Ага, — встрепенулся князь.

Выбравшись из кресла, он подошел к стене, придирчиво осмотрел работу, протянул руку к секретарю. Тот вложил ему в пальцы угольный карандаш. Взмахом приказав всем отойти, князь уверенной рукой начертал на кладке опрокинутую пентаграмму, окружил звезду буквами еврейского алфавита и, закрыв глаза, зашептал едва слышные заклинания. Наконец, закончив ритуал, он шагнул назад, обернулся к слугам и протянул им руку. Силвестр и работники по очереди приложились к перстню в виде головы человека и, склонившись в глубоком поклоне, застыли, ожидая приказаний.

— Заканчивайте, ребятушки, а нам, Сильвестр, пора. Сходи-ка, проверь коляску, конвой разбуди, коли спят.

Секретарь поспешил выйти из кабинета. С улицы донесся топот. Николай Михайлович подошел к окну. Во двор влетел казак, спрыгнул с коня, взлетел по ступеням крыльца. С первого этажа послышались возбужденные голоса, дверь кабинета распахнулась.

— Ваше сиятельство, французы у Дорогомиловской заставы, — Сильвестр нервно облизывал губы, бледное лицо было покрыто потом.

— Идем, голубчик, уже идем, — кивнул Козловский.

Душная ночь обволакивала путников. Князь Козловский дремал в коляске, Сильвестр старался править осторожно и без нужды лошадей не погонял. В лабиринте узких улочек Китай-города заблудились и потеряли часа два, пока казаки рыскали по домам в поисках оставшихся жителей. Наконец вытащив из дома заспанного купца, не решившегося бросить магазин, вызнали дорогу и поехали дальше. В третьем часу миновали Никольские ворота, возле которых суетились солдаты. Усталый капитан на вопрос Корсакова пробурчал что-то невнятное: мол, приказ командующего об оставлении города касается всех, а он с командой эвакуирует артиллерийский склад.

— Советую и вам, господа, поторопиться, — добавил капитан, с благодарностью выпив предложенный ему князем бокал коньяку, — арьергард Милорадовича к утру оставит город, а французы ждать не будут.

Утро встретили на окраине, среди утопавших в садах деревянных домиков. Корсаков клевал носом, то и дело встряхивая головой, чтобы отогнать подступающую дремоту. Хорунжий подъехав к забору, перегнулся с седла и, сорвав несколько яблок, предложил пару корнету. Корсаков потер яблоко о рукав доломана и с хрустом раскусил. Кислая влага освежила и прогнала сон.

— Ваше благородие, — один из казаков, ехавший в арьергарде, поравнялся с ними, — гляньте! Кажись, пожар.

Корсаков развернул коня, Козловский приподнялся в коляске, хорунжий крепко выругался. Луна уже зашла и над Москвой вставало багровое зарево, гасившее крупные, будто огоньки свечей, звезды.

— Похоже в Замоскворечье, — тихо сказал Сильвестр.

— Нет, ближе, — не согласился Козловский, — это, по всему видать, на Басманной. Склады с лесом, не иначе. Слыхал я, что князь Растопчин грозился пожечь Москву, чтобы супостату не досталась, но без высшего соизволения вряд ли бы он решился.

— Значит было соизволение, — пробурчал Головков, — эх, добра то сколько пропадет!

— Все, едем дальше, — скомандовал Корсаков. — Далеко ли до усадьбы, ваше сиятельство?

— К вечеру доберемся, господин корнет.

— Ну, к вечеру, так к вечеру, — вздохнул Корсаков, посылая коня вперед.

— Что, не терпится в полк вернуться? Прекрасно вас понимаю, молодой человек. Сам таким был. Я ведь и с Суворовым, Александром Васильевичем, на Кубани побывал, и с Михаил Ларионовичем, нынешним командующим, знаком был близко. Хороший командир, только под старость осторожен больно стал.

— Вот-вот, — горячо поддержал его Корсаков, — слышал я, как немец Клаузевиц, при штабе состоящий, то же самое сказывал. Да и наши генералы молодые ропщут. Раевский, к примеру, Ермолов. При Бородине всего-то и оставалось навалиться чуть-чуть и побежал бы француз! Ан нет, отступление сыграли.

— Что нам немец штабной, — проворчал Головко, ехавший с другой стороны коляски, — они русскую кровушку не жалеют. А генералы молодые потому и рады голову сложить, что молодые…

— Ты же сам в рейд[35] по тылам при Бородине ходил, Георгий Иванович, — перебил его Корсаков, — уже и обозы рядом были, да что обозы, самого Буонапартэ захватить могли!

Козловский, откинувшись на подушках, переводил взгляд с одного на другого, с любопытством прислушиваясь к спору.

— Разве ж это рейд! Так, безделица, — отмахнулся хорунжий, — резервный полк разогнали, да обозников порубали. Ну, итальянцев пощипали немного. Шашками много не навоюешь, а артиллерию позабыли. Чуть конные егеря, да пехота подступили — так и отбой играть. Матвей Иванович сильно недоволен был, слыхал я.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Корсаков, — генерал-лейтенант Уваров[36] посчитал, что задачу мы выполнили, время выиграли, резервы французские на себя оттянули.

— А мне говорили, — вмешался князь, — что за Бородино единственные из генералов только Матвей Иванович, да Федор Петрович наград не получили.

— C'est inoui![37], но, к сожалению, это так, — подтвердил Корсаков, — офицеры корпуса в недоумении, чтобы не сказать: в негодовании! И все же я полагаю, что Бородино мы по меньшей мере не проиграли, хотя могли и выиграть! Если бы не…

Земля под копытами коней ощутимо дрогнула, низкий басовитый гул возник со стороны Москвы, раскатился, будто отдаленный гром, заставив всех обернуться. Казалось, даже свет занимающейся зари погас, отступив перед огромным заревом, на несколько мгновений осветившим окраины города. Хорунжий перекрестился, Козловский задумчиво кивнул, словно подтверждая свои мысли.

— Sapristi![38] — воскликнул Корсаков, — что это было?

— А помните, mon chere[39], артиллерийского капитана возле Никольских ворот? — отозвался князь, — похоже, он неплохо выполнил свою задачу — там были пороховые склады. Думаю, Михаил Ларионович прикрывает таким образом отступление армии.

— Вы, похоже, одобряете действия командующего?

— Я старый человек, господин корнет, всякого навидался. В утешение могу вам сказать, что дни Наполеона сочтены. Мне сказали об этом карты.

— Карты? — скривился Корсаков, — можно верить картам только военным — по себе знаю. Я на редкость неудачлив в игре и не верю ни гадалкам, ни пророкам. Мне, например, одна цыганка нагадала, что мне надо бояться металла. Эка невидаль! От чего же принимать смерть военному человеку, как не от стали?