Трилогия об Игоре Корсакове - Николаев Андрей - Страница 36

– Да ладно тебе пугать-то, Евсеич, – усмехнулся Назаров, – тот раз плыли – нормально, и сюда шли – порядок.

– Вот это мне и не нравится. Ладно, из Воронки выйдем, там видно будет.

– А что за Воронка, Никита Евсеевич, – спросила Лада. – Вы все говорите про нее, а что это такое – я не знаю.

– Сейчас мы Горлом идем, стало быть, – приосанился старик, испытывая явное удовольствие от возможности поучить других, – а если между Святым Носом, это мыс на Кольском берегу, и Каниным Носом линию провести – вот это и будет устье Воронки. А за ним все, красавица, Баренцево море. Ох, и лихие шторма бывают. Океанские корабли, как щепки, бьет! А уж наш-то «Самсон» только на закуску царю морскому. Вот, помню, в десятом году пошел я…

– Ой, не надо, Никита Евсеевич, – попросила Лада, – лучше про шторм на берегу расскажете.

– А-а, боишься, – улыбнулся старик, – ничего, прорвемся.

Шторм накрыл их на следующий день, сразу, как только остался позади мыс Канин Нос.

Корабль опустил нос, словно собирался нырнуть на дно моря, и подвесная койка, в которой лежал Кривокрасов, наклонилась так, что он почти встал на ноги. Достигнув нижней точки, «Самсон» стал тяжело взбираться на гребень следующей волны, и ноги сержанта оказались выше головы.

– Началось, – сказал Назаров, садясь на койке. – Евсеич накаркал.

– Что началось? – спросил Шамшулов, глядя на него с испугом.

– Баренцево море. Похоже, в шторм попали.

– И что теперь?

– Да ничего, – с притворным спокойствием пожал плечами Назаров, – поштормит, и успокоится.

Кривокрасов спрыгнул вниз, присел рядом с ним.

– Может помощь предложить?

– Евсеич четко сказал: если шторм – сидите по каютам.

– Ну, хоть посмотреть-то можно?

– Пойдем, глянем, коли приспичило. Вы как, Борис Давидович, с нами?

– Нет уж, благодарю покорно, – отказался Шамшулов, – мне в окошко все видно, – он показал на иллюминатор, в который как раз в этот момент хлестнула зеленая волна.

– Ну, как хотите.

Хватаясь за переборки, они добрались до выхода на палубу. Назаров подождал, пока корабль встанет на ровный киль, открыл дверь и замер. «Самсон», миновав нижнюю точку среди валов, стал карабкаться вверх. Кривокрасов глянул через плечо лейтенанта.

– Е-мое…, – пробормотал он.

Прямо над головой висела водяная горя с белым пенным гребнем на вершине, прозрачная, как зеленое бутылочное стекло от бивших сквозь нее солнечных лучей. Назаров повернул к нему радостно-возбужденное лицо.

– Сила!

Казалось еще секунда и волна накроет старый сейнер, перевернет, как спичечную коробку, погребая под своей многотонной тяжестью. Однако корабль достиг гребня, замер на миг и начал спуск в ложбину между валами. В лицо ударили пена и брызги, когда нос корабля обрушился в пучину. Кривокрасов тряхнул головой.

– Ну, что, идем?

– Давай, только держись за что-нибудь.

Цепляясь, за что только можно они добрались до трапа, ведущего в рубку, ухватившись за поручни, переждали очередную волну и бросились наверх.

Евсеич, стоявший у штурвала, обернулся к вошедшим.

– А-а, товарищи офицеры. Что, не сидится в каюте?

– Да мы вот думали, может помочь чем?

– Это чем же вы мне поможете?

– Так шторм…

– Разве это шторм, милые вы мои. Вот часа через два так накроет, что только держись. Как думаешь, Вениамин?

Матросик, стоявший рядом с ним, важно кивнул.

– Точно. Ветер с норд-оста, баллов пять, но усиливается.

– Оттуда, с макушки, с полюса идет, – подтвердил Евсеич, – от паковых льдов. Ты, Сашка, тогда пассажирку нашу успокой. Одна-то совсем скиснет.

Назаров покраснел.

– Вениамин, сходи-ка, чайку принеси, пока спокойно, – попросил старик, – да рынду подвяжи, чтобы не брякала.

Матросик, не обращая внимания на качку, подхватил пустой термос и выскочил из рубки. Кривокрасов с завистью посмотрел ему вслед. Его уже начинало мутить от постоянных взлетов и падений. Он вспомнил, как в парке Горького со своей знакомой катался на огромных качелях, в форме ладьи. Ощущение было примерно такое же, как и сейчас, только вокруг, на твердой земле стояли зрители, дожидавшиеся своей очереди, а весь аттракцион продолжался от силы минут пять. Он тогда еще успокаивал визжащую спутницу, обнимая за плечи и шепча какие-то глупости в розовое ушко. «Кто бы меня сейчас успокоил», – с тоской подумал он.

– Я как-то в Средиземном море попал в шторм, – сказал Назаров, – возле Сицилии. Тоже не сладко было.

– Эка тебя по свету носило, – усмехнулся Евсеич, – однако, Средиземное, он и есть – Средиземное. Вот после и сравнишь, где покруче-то.

Дверь в рубку отворилась.

– Можно мне к вам, – спросила Лада, вытирая мокрое от брызг лицо.

– Заходи, раз пришла. Вон, присядь пока, – старик указал на кресло за своей спиной.

– Спать невозможно, читать невозможно. Прямо беда, – сказала девушка.

– Вы бы перекусили чего на камбузе, пока возможность есть, – сказал Евсеич, обращаясь ко всем. – После некогда будет, да и не захочется, с непривычки. На пустой желудок качка легче переносится.

Кривокрасов подумал о еде и почувствовал, как желудок подкатывает к горлу.

– Я уже и сейчас ничего не хочу, – пробормотал он.

– Ну, как знаете. Тогда могу чаю предложить. А потом – марш по каютам. Не до вас будет, – он вынул пробку из переговорной трубы, – машина, как там у вас?

– Порядок, – хрюкнула труба.

– Гордей, шторм идет, – предупредил старик. – Через час здесь будет.

– Справимся, не впервой.

Лада посмотрела над его плечом вперед и, ахнув, протянула руку.

– Господи, какая красота!

– А-а, – проворчал Евсеич, – проняло! Где ты на земле такое увидишь? Нигде!

Открывшийся на вершине волны вид потрясал: везде, куда только достигал взгляд, катились грозные валы. Они шли навстречу кораблю ровными рядами, словно солдаты в атаку, ветер сдувал с белых гребней пену, солнце пронзало волны, делая изумрудно-зелеными, с глубокой синевой в основании. Пена рассыпалась под ветром мельчайшими брызгами и водяная пыль вспыхивала на солнце сотнями радуг. Зрелище было настолько потрясающее, что все невольно залюбовались красотой стихии.

– Это все, конечно, хорошо, – сказал старик, – но ты смотри дальше, красавица. Во-он туда смотри, – он дождался, пока «Самсон» снова достигнет наивысшей точки и, на миг оторвав руку от штурвала, повел рукой по горизонту.

Если над кораблем было ясное небо, далекое и светло-голубое, словно выстуженное долгой зимой, то над горизонтом вставала чернильная темнота, будто оттуда огромной, вставшей в полнеба стеной, надвигалась ночь. Кривокрасов почувствовал, как сердце ухнуло куда-то в пятки и бьется там, словно пытаясь вырваться сквозь стельки и каблуки сапог наружу. Охнула Лада, Назаров наклонил голову, исподлобья, как на врага, глядя на надвигающуюся черную полосу.

– Что-то уж больно ходко идет, – пробормотал Евсеич, – по глотку чая, пожалуй, успеем, а потом – бегом в каюты. Хотите – сидите вместе в кают-компании, но чтобы на палубу не шагу.

Хлопнула дверь рубки.

– А вот кому чаю? – спросил Вениамин, поднимая над головой термос.

– Ты вот что, Веня, – сказал Евсеич, – слетай в кубрик, передай ребятам, чтобы шлюпку закрепили. Видишь, чего на нас идет.

Матросик оглянулся, присвистнул и, передав Назарову термос, скатился по трапу. Кривокрасов достал из шкафчика две кружки и протянул их Назарову. Тот открыл термос, взглянул на сержанта.

– Что, мандражируешь? – тихо спросил он.

– А ты? – с вызовом вернул вопрос Михаил.

– Есть немного, – признался Назаров.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Кривокрасов, – а я ведь даже на Средиземном море не бывал. В Клязьме пескарей ловил, да на Москве-реке загорал.

Передав одну кружку Ладе, он протянул другую капитану. Тот, обжигаясь, быстро выпил чай.

– Давайте быстрей. Внизу допьете, там, в камбузе, чайник горячий.