Огненная река - Угрюмова Виктория - Страница 91

Король и Старший магистр не верили своим глазам: где-то там, выше по склону, сангасои добивали остатки отряда Барат Дая, разгромленного этой взбесившейся ведьмой. И Чаршамба впервые в жизни подумал, что с богами шутить опасно.

Харманли едва успел затащить своего повелителя в седло и хлестнуть его коня плетью. Сам он скакал на полкорпуса сзади, то и дело оглядываясь.

– Она догоняет? – прохрипел, задыхаясь, Чаршамба.

– У нее нет коня, – неуверенно крикнул Терджен.

И в этот миг страшный свист пронесся над горой. Ворон неуверенно заржал, выбил копытами дробь по камням и помчался к своей хозяйке. Как ни страшна она была, залитая кровью, с лицом, искаженным горем и гневом, для коня она оставалась его госпожой. Каэ взлетела в седло с легкостью птицы, срывающейся с края уступа, чтобы спокойно парить в небе, и прошептала:

– Ворон, ну!

Конь с места пошел галопом, и вскоре одинокие фигурки двух беглецов стали приближаться... Харманли Терджен успел выхватить меч до того, как безжалостный клинок Такахая отрубил ему правую руку, и Старший магистр с криком покатился из седла, сброшенный с коня чудовищным ударом. Так бьет только молот Курдалагона... А Каэтана привстала на стременах, затем уперлась ногами в спину Ворона и на всем скаку прыгнула, стараясь дотянуться до Чаршамбы. Король шпорил своего коня так, что бока несчастного животного были изодраны в кровь, а на губах лопалась пузырями розовая пена.

Чаршамба успел рассмотреть ее вблизи и с ужасом понять, что она совсем еще юная, маленькая, хрупкая. Ему было невмоготу поверить, что сейчас от рук этой женщины он может умереть. Король недаром слыл одним из лучших воинов королевства: он схватил Каэтану за длинные волосы и потащил вперед, стараясь сломать ей шею. Он был силен, потомок Нонгакаев, и не раз сворачивал шеи быкам. И он не сразу понял, что женщина просто хохочет и талисман Джаганнатхи болтается на цепи, свисая прямо перед его носом. Чаршамба молниеносно схватил его, пытаясь сорвать с груди богини...

Он был уверен, что его движение невозможно даже заметить.

Но рука, пойманная маленькой ладонью, отозвалась жуткой болью, дробясь, как в тисках. И Чаршамба кричал, кричал долго и протяжно до тех пор, пока Каэ не вонзила клинок ему под левую лопатку и тот, дымясь, не вышел из сердца.

– Ты понимаешь, что произошло? – спросил Магнус у Куланна. – Талисман не должен был подействовать на нее. Это же магия, а магия на нее не распространяется.

– Талисман Джаганнатхи, – вмешался в разговор Тотоя, – это источник силы и энергии. Она просто зачерпнула оттуда силы, вот и все.

– И что теперь?

– Теперь она может стать самым страшным Злом в нашем мире, и не только в нем. Единственное, на что я надеюсь, – она сумеет избежать искушения.

– Зачем она надела его? – в отчаянии спросил Номмо.

– У нее не было другого выхода. – Римуски выворачивал огромные камни, заваливая ими тело пса.

– Ей пришлось убить Тода, – сказал Барнаба. – Я сам видел. А после этого она как с ума сошла. Нацепила побрякушку и пошла мечами косить.

– Это было страшно, – согласился Куланн. Он обвел глазами поле битвы. Поле избиения хассасинов.

– Страшно... – повторил, содрогаясь от увиденного.

– Она возвращается, – тронул его за руку Могаллан. – Я уже вижу ее.

Куланн не повернулся, но напрягся так, что огромные мышцы взбугрились под его опаленной кожей с потеками крови.

– И что?

– Идет пешком, – докладывал Могаллан, – коня ведет в поводу. Талисман, наверное, на ней – что-то блестит. А в руках несет какой-то мешок.

– Солнце заходит, – невпопад заметил Номмо.

Она несла отрубленную голову Чаршамбы Нонгакая.

Заходящее солнце поглаживало лучами обожженную кожу Нда-Али, окрашивая ее в ровный розовый цвет. Талисман Джаганнатхи полыхал алым на вздымающейся груди великой Богини Истины. Она тяжело вскарабкалась по осыпавшимся камням, выбралась на площадку перед пещерой и швырнула голову Чаршамбы в ее распахнутую пасть. Затем села на какой-то особенно неудобный камень и уронила голову в ладони.

Друзья осторожно окружили ее, с опаской поглядывая на талисман. Но Каэ никого не видела. Она оплакивала тех, кто уже никогда не откроет глаза, не сможет заговорить. Тех, кто погиб в Хартуме, в океане Локоджа, на горе Нда-Али; павших в Джералане и разбившихся в горах Онодонги. Она оплакивала их, а слез все не было.

Талисман Джаганнатхи что-то бубнил, обещая все сокровища мира. Он впервые находился в руках божественного существа и теперь старался изо всех сил, выкладывая свои главные козыри. Он был немного растерян оттого, что новая хозяйка относилась с невероятным безразличием ко всему, что он предлагал, но талисман не терял надежды.

Ах! Каким бы должен был стать этот мир: светлым, солнечным, сверкающим. Полным правды и чистоты, добра и справедливости. И Истина стояла бы надо всем. Никто не мог бы поступить против ее воли, никто не мог совершить неправедный поступок. Не было бы убийств и насилия, не стало бы лжи и обмана. Всеобщая любовь, всеобщее равенство и братство; ни мерзких разбойников, ни зверей-убийц, ни войн, ни наемников, ни трусов, губящих всех своей трусостью...

Он старался, как мог. Что-что, а его старания Каэ отметила и оценила. Знал, что говорить. Только допустил маленькую ошибку...

Она подняла голову и слабо улыбнулась:

– Никого нельзя судить до тех пор, пока он не умер. Никого нельзя судить после смерти. Истина... что же, даже Истина не имеет права стоять над всем, иначе она выродится в нечто прямо противоположное.

В стремительно опускающейся на горы темноте она скорее угадала, нежели заметила удивление на лицах своих спутников.

Удивление и страх. Они со страхом ожидали, какое решение она примет.

– Это я к тому, – продолжила Каэтана нормальным голосом, – чтобы объяснить причины моего не самого разумного, конечно, с точки зрения некоторых, поступка...

Она не договорила. Осторожно сняла с шеи талисман Джаганнатхи и тихо-тихо сказала:

– За то, что помог, спасибо.

– Не-ет!!! Нет! – завизжал он отчаянно, понимая, что это конец. Его второй раз за многие тысячелетия отказывались использовать и в первый раз за всю историю его существования добровольно сняли – раньше снимали только с мертвеца.

Он бы и еще что-то кричал, предлагал, спрашивал, но неумолимый, суровый Такахай вознесся над миром и обрушился на страшный предмет...

– Вот и все. – Сказала она, пряча меч в ножны.

– Не думаю, – раздался сзади неестественно громкий голос, неуместный в такой тишине и такой скорби...

– Мертвых нужно обыскивать, – сказал Корс Торун насмешливо. – У них иногда находятся крайне полезные вещи.

– Только тебя здесь и не хватало для полного счастья, – откликнулась Каэтана.

Она смертельно устала. Больше всего – от поединка с самой собой. И хотя она вышла из него победителем, перспектива начинать все сначала, без минуты передышки, ее удручала. Корс Торун все рассчитал верно.

Валящиеся с ног от усталости, израненные, не спавшие прошлую ночь, друзья представляли собой легкую добычу. И он спешил этим воспользоваться.

– Жаль, конечно, что ты уничтожила такую нужную вещицу, – сказал он. – Еще грустнее, что ты оказалась настолько умной или настолько трусливой, что не освободила Ишбаала. Но у меня есть подарок для тебя.

Старик небрежно махнул рукой, и двое сангасоев, подбиравшиеся к нему из темноты ночи, упали на камни.

– Не стоит. Я могу стереть в порошок любого здесь присутствующего.

Корс Торун картинным жестом достал из-под складок своего драгоценного одеяния короткий жезл с тремя простыми тусклыми камнями в навершии. Но когда он направил конец жезла на Каэтану, она почувствовала, как мир меркнет и становится все более плоским, будто нарисованным неумелой рукой на обрывке бумаги.

– Ощутила? – спросил маг. – Три осколка камня Шанги. Каждого достаточно, чтобы ввергнуть тебя в пучину безумия. Но ты можешь принять другое решение. Скажем, приветствовать Мелькарта. И все будет проще как для тебя, так и для твоих пока что живых друзей.