Мужчина ее мечты - Угрюмова Виктория - Страница 8

Адаптировавшиеся к нашей действительности мудрые китайцы, не спрашивая, положили на стол и традиционные палочки, и обычные столовые приборы, завернутые в белоснежную салфетку. Предусмотрительно и весьма тактично — не акцентировать внимание на неумении большинства пользоваться палочками и не ставить посетителей в неудобное положение. Европеец, впервые пытающийся есть как китаец, — зрелище смешное и жалкое. Не менее смешно, хотя и не так нелепо выглядят те, кто освоил эту сложную науку, заседая в ресторане.

Я смотрела, как ловко Владимир Ильич управляется с едой, даже не прикоснувшись к ножу и вилке, как необычно складывает он длинные, тонкие пальцы, и проникалась уверенностью, что его-то учил настоящий китаец. И не просто китаец, а мастер. Потому что один раз, хоть и на долю секунды, он повернул и взял палочки, как сюрикэн*. Случайность? Навряд ли. Такие случайности, если верить теории вероятности, не должны происходить в первый же вечер.

* Сюрикэн — заостренные метательные пластинки или металлические стрелки. Это оружие получило наиболее широкое распространение в Японии.

Боюсь, он думал обо мне то же самое, пристально рассматривая мою постановку пальцев своими огромными синими глазищами.

Вопрос не по существу: зачем мужчине такие глаза и такие ресницы?

Еще одна деталь потрясла меня немного позже, когда мы, поужинав и мило проболтав о всякой всячине (японской поэзии «веселых кварталов» и ордене убийц-ассасинов, о Модильяни и Родене, а также о преимуществах китайской и французской кухонь, хоть и считается, что за едой говорить о еде неприлично), вышли из ресторана и подошли к машине. На сей раз я оперлась на его правую руку гораздо доверчивее и позволила себе взять его чуть выше запястья — люблю красивые руки и тонкие изысканные запястья. И вот под рукавом я нащупала твердый и плоский предмет, прикрепленный к телу сложной системой ремешков. Я не стала делать круглые глаза и наивно спрашивать: «Что это?» — а притворилась, что ничего не заметила.

Ибо это был пружинный механизм, который крепится на предплечье, от кисти до локтя, и достаточно единственного отработанного движения, похожего на небрежный взмах, чтобы он выбросил нож прямо в ладонь. Эта система гораздо эффективнее и надежнее, чем простые выкидные ножи, но зато и требует гораздо большей ловкости и мастерства. Новичку с такой игрушкой делать нечего — можно серьезно искалечить самого себя. Я знаю это наверняка.

У меня на антресолях, в рыжем маленьком чемодане, забитом кучей всякого ностальгического хлама, должна лежать такая же.

Глава 3

Игорь вошел в свой кабинет, насвистывая «Песню Сольвейг». Это был верный признак того, что у него хорошее настроение, и подчиненные моментально расслабились на своих рабочих местах. Вот если бы шеф исполнял «Искушение Дон Жуана», тогда дело другое. Тогда — спасайся, кто может.

Подобное мнение широко распространилось, что вызывало удивление, потому что Игорь Разумовский был интеллигентнейшим человеком, грубостей и вольностей себе не позволял, а его железный характер проявлялся исключительно в действии, а не в бытовых конфликтах. Тем не менее доблестный коллектив боялся шефа до дрожи в коленях и легких судорог, но уважал и любил беззаветно, что в нынешние времена — редкость. Но все сорок семь сотрудников частного детективного агентства «Ахилл» твердо знали, что шеф их не сдаст ни при каких условиях, что ему можно доверять как самому себе, и это самое важное. К тому же Разумовский был баловнем судьбы: ему всегда шла карта, ему фартило, ему подыгрывали обстоятельства. Называйте как угодно, но Игорю везло, и везло тем, кто находился рядом с ним. Поэтому даже в самые трудные времена агентство не жаловалось на нехватку высокооплачиваемых заказов и деньгами сотрудники обижены не были. В определенных кругах сложилась неплохая репутация, и потому Разумовского со товарищи передавали уже как эстафетную палочку — людям влиятельным, проверенным и в некоторой степени порядочным.

Правда, кристально чистым может быть только горный хрусталь, а неподкупно честным — неродившийся младенец, но таких требований к клиентам в «Ахилле» никто не выдвигал.

О том, где Разумовский работал до тех пор, пока основал агентство, слухи ходили самые разнообразные. Все вместе они могли послужить готовым сюжетом для лихого триллера. Так, одни утверждали, что Игорь, он же Ахилл, работал в КГБ; другие божились, что он уволился из группы «Дельта»; третьи своими глазами видели тех, кто знал тех, кто утверждал, что шеф-де спустился с Тибета в начале этой свистопляски и теперь изучает человечество вот таким странным образом. Четвертые делали умное лицо и говорили, что им доподлинно известна тайна Игоря, но они унесут ее в могилу. А по-настоящему никто и ничего про Разумовского не знал.

Было известно только, что в грязные дела он принципиально не впутывается, большие деньги признает, но не сходит при виде «зелени» с ума; живет один в приличной трехкомнатной квартире и очень любит свою собаку странной породы «супердог» — мускулистого теленка с клыками саблезубого тигра, черной масти. Фотография этого монстра в дорогушей скромной рамочке английского производства стояла на столе Разумовского в том месте, где остальные обычно помещают изображение членов своей семьи. Пес, настоящие имена которого запомнить и выговорить трудно, откликался на кличку Зевс и, бесспорно, производил впечатление. В агентстве активно сплетничали, что такая собака стоит дороже квартиры. Еще одной странностью (или сильной стороной шефа) бравые сотрудники полагали его невероятную устойчивость по отношению к противоположному полу. Нет, анахоретом Разумовский не слыл вовсе. Но отношения с дамами сердца строились как-то уж вовсе небрежно, в том смысле, что едва только дама начинала выдвигать требования — вполне даже разумные и не слишком обременительные, — как вчерашний «свет очей» превращался в нежное и приятное воспоминание. Свою свободу Игорь берег.

И зря милые секретарши меняли наряды, отчаянно кокетничали или рвались проявить заботу о холостом начальнике. Он смотрел на них со снисходительной улыбкой, верный правилу: на работе, хоть Софи Лорен, хоть Мишель Пфайффер, сотрудник есть существо среднего пола, призванное исполнять должностные обязанности, а не пытаться напичкать шефа сомнительными котлетами и сырничками. Кое-кого подобная позиция приводила в настоящее отчаяние, но большинство за это уважали Разумовского еще больше.

Сегодня настроение у Игоря было прекрасное. Милая девушка, с которой он познакомился в метро, вызвала самую искреннюю его симпатию. Причем он настолько увлекся радужными мечтами, что даже пошел в противоположную сторону от того места, куда собирался. Игорь периодически строго вопрошал себя: правильно ли он поступил, оставив девушке телефон, но не узнав ни ее телефона, ни адреса? Перезвонит ли она, захочет ли его видеть? И тут же сам себя успокаивал тем, что эта Ника явно свой человек.

Ему очень понравилось, как она держалась после этого неприятного инцидента. Другая позволила бы себе поплакать, поволноваться, и это было бы по-человечески понятно и вполне простительно. И то, что рыжая девчонка так быстро взяла себя в руки, характеризовало ее с лучшей стороны. Таким нельзя навязываться, на таких нельзя давить. Игорь решил, что неблагодарной Ника оказаться не может. И она обязательно найдет его, хотя бы для того, чтобы еще раз поблагодарить. А тогда уже он отыщет способ не отпускать ее от себя. Нельзя отпускать ее, рыжую и зеленоглазую, — ведь он искал такую слишком много лет.

В этом самом месте его размышления прервал негромкий, но категорический стук в дверь. Так мог стучать только его бессменный заместитель Вадим Борцов, единственный человек во всей фирме, которому абсолютно наплевать, какое у шефа настроение. Вадим был человеком практичным и крайне опытным, владел несколькими редкими специальностями и по праву считался незаменимым сотрудником.