Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мужчина ее мечты - Угрюмова Виктория - Страница 41


41
Изменить размер шрифта:

Ника улыбнулась понимающе. Ей-то доподлинно было известно, что это такое — мечта о Японии. Такие себе сны наяву, и в этих снах шевелят плавниками в темном пруду у храма Дайтокудзи тяжелые мельхиоровые карпы с голубыми усами; и катят плавные, гладкие, как срез нефрита, воды две реки — Сайгава и Тикумагава; и шелушится рыжая кора криптомерии…

Ни алчности, ни подвоха, ни корысти не было в молящем взгляде Разумовского. Только доверчивый и немного наивный вопрос: не подарите ли вы мне мою мечту? На такие просьбы не принято отвечать отказом.

— Конечно. Конечно покажу. И хорагай, и сюко, и одати. Только мне потребуется грубая мужская сила для приведения замысла в исполнение.

Игорь с готовностью подскочил со своего места. Ника включила свет, и Макс заморгал, щуря глаза, привыкшие уже к полумраку. Они двинулись по направлению к кухне, но в двери позвонили — тревожно, настойчиво и нетерпеливо.

— Это еще что такое? — хмурясь, спросил Разумовский.

— Ты кого-нибудь ждешь? — встревожился Макс.

— Я и вас не ждала, — успокоила его Ника.

* * *

Криса не стало в тот же день.

Обычная смерть от сердечного приступа. Я даже не прослезилась. Я сама себе напоминала колодец посреди мертвого города, высохший несколько веков тому. В принципе мне даже не нужно было спрашивать «кто?» и «за что?!». Эти вечные вопросы людей, переживших своих близких и адресуемые обычно в равнодушное небо, меня не волновали. Я знала на них ответы. И так же точно знала, что те, кто убил моих друзей, не пожалеют и меня, не остановятся на достигнутом. Для перестраховки, для того, чтобы уж все концы в воду. Я не боялась возможной смерти. Но мне казалось чертовски противным умирать вот так только для того, чтобы два жирных хорька где-то на своем острове подсмеивались над порядочными дураками.

Утверждают, что таких сволочей Бог накажет, но иногда Богу хочется помочь в этом деле. Поторопить события, что ли. И еще я понимала, что тень Жоржа незримо укрывает меня. Меня обязательно попытаются уничтожить, но при этом никогда не поступят так топорно, так грубо, как в случае с Нобунага и с Крисом. Они кто? Они чужестранцы, то есть чужаки. У них здесь никого, и даже спрашивать никто не станет: а где, а как, а почему? В моем же случае, если, конечно, Жорж еще жив, просто так не отделаешься. Он тут всю Москву на уши поставит и окрестности — до Северного Ледовитого океана включительно. Поэтому меня придется убивать тихо, аккуратно и с хирургической точностью. А это требует времени. Я собиралась зайти в свою комнату, чтобы посидеть там в тишине и покое, навести порядок в бедных, разгоряченных мозгах.

На похороны Криса меня даже не пригласили. Посчитали, что одного предостережения довольно. А может, понимали, что этим сделают мне еще больнее. Если только еще больнее вообще возможно. И я правда не понимала, зачем им вообще сеять вокруг себя столько смертей и боли. Ну уворовали бы эти чертовы деньги, махнули на свое Карибское или какое другое море и жили бы припеваючи. Но этого, оказывается, мало. Оказывается, для полного счастья нужно уничтожить всех, кто мало-мальски не вписывается в схему.

Про полное счастье я, как видно, понимала не до конца. Войдя в свою комнату, я обнаружила, что подарка от Уэсуги, того самого свертка в темно-вишневом шелке в серебряные цветы, не стало. И тогда я стала смеяться.

Это была не истерика, не нервический смешок, а действительный и неподдельный хохот. Конечно, конечно, как я не подумала о том, что подарок японца — прежде всего огромные деньги. Пусть для меня, для Криса, для Макса Одинцова, для Петра Великого и других ребят из «Фудо-мёо» эти вещи и являлись чем-то бесценным, кусочком памяти, любви и души, но на самом деле они были всего только кусками железа, стоившими баснословных денег. Во всяком случае, именно так выглядело благородное оружие в руках тех, кто его сейчас держал. Мне было смешно оттого, что люди, облеченные неимоверной властью, попросту могли забрать у меня вещи Уэсуги. Кто я ему? Да никто, если принимать во внимание правила нашей системы. И это значит, что не имею никаких прав на его подарок. В такой постановке вопроса имелась бы своя железная логика, и я не смогла бы отстоять свои права. Но они просто украли эти вещи. Они все время забывали, какой властью обладали. И вспоминали об этом только тогда, когда нужно было кого-то убить. А так — воришки, обыкновенные воришки. Только крадущие не одну лишь чужую собственность, но и чужую жизнь. И все это с равной легкостью.

Наверное, именно в эту минуту я и сломалась.

Что-то там, в районе сердца, хрустнуло, щелкнуло, раскололось с отчетливым звуком. Я поняла, что прежние принципы и правила, прежние законы, которые я так свято чтила, не действуют больше в этом взбесившемся мирке. И что я имею право действовать так, как мне взбредет в голову. Потому что если никто не спрашивает с них, то никто не спросит и с меня. А если нам все же придется отчитываться за свои деяния там, за порогом, — что ж, за этот свой поступок я готова была платить любую цену.

Я собиралась автоматически. Нас слишком хорошо учили, в нас настолько долго и упорно вколачивали эту страшную привычку — убивать не моргнув глазом, что она все-таки укоренилась во мне. Я одевалась, складывала минимум необходимых вещей, уничтожала самые невинные на первый взгляд бумаги, перетряхивала одежду в поисках любой завалявшейся монетки: деньги могли мне понадобиться в самое ближайшее время. Но я ни на одну минуту не отвлекалась от своих мыслей. И мыслила я совсем о другом.

Я думала о том, как предусмотрительно Крис снабдил меня сведениями о распорядке дня наших будущих коллег, дал мне их адреса и даже составил весьма эффективные планы моих перемещений. Будто он уже тогда догадывался, что придет мне в голову после того, как я останусь совершенно одна, когда больше не с кем станет советоваться и некому изливать душу.

Дальше события развивались как в тысяча двести тринадцатой серии сериала, когда финансирование съемок прекращено и автор решает разом покончить со всеми героями и разрубить все гордиевы узлы. Все складывалось как бы само собой, мне оставалось только плыть по течению и удивляться, как ловко осуществляется моя безумная мысль.

Если вам когда-нибудь скажут, что дома под охраной хорошо охраняются, не верьте этому мечтателю. Он сам не знает, о чем говорит. Дома высокопоставленных чиновников и сотрудников «конторы» официально защищены от попыток проникновения всяких там чуждых элементов вроде меня. На самом деле они существуют по принципу: «Заходите, люди добрые, берите что хотите». А нас еще учили, как вести себя в том случае, если охрана окажется на высоте.

Она не оказалась. Справедливости ради нужно заметить, что я все равно старалась так, словно сдавала экзамен. Заходила через соседние парадные, просачивалась в нужное мне через крышу (удивительно все удобно устроено в этих новостройках, не то что в старых зданиях). Таилась, как мышь под метлой, выжидала.

Какая-то справедливость на свете все же существует. Сергей Александрович Злотников — первая скрипка в этом дуэте, если судить по суммам, переведенным на его счет, — несколько изумился, увидев меня. Я тоже слегка удивилась, ибо не представляла, что он помнит меня в лицо. Впрочем, разговора между нами так и не произошло. Даже если бы он того и хотел, все равно я не была настроена на лирический лад. И хотя в школе по анатомии имела не вполне законную пятерку (что-то я там всегда путала), сейчас доведенный до автоматизма прием не подвел.

Гэбэшник вытаращил на меня испуганные и удивленные глаза, и должна признаться, что мне на секунду стало неприятно: такое отчаяние появилось в его взгляде, когда он понял, что умирает. Но выдохнуть и закричать ему не пришлось — удар специально рассчитан на такой случай, и жертва умирает молча и быстро, хотя еще что-то соображает в последние мгновения. Меня радовало, что он прочувствовал этот миг. Уверена, что тот показался Сергею Александровичу длинным-длинным.