Имя богини - Угрюмова Виктория - Страница 51

Туземцы остановились, опустили свою живую ношу на землю и отдохнули немного. Каэтана разглядела, что их завели в бывший храмовый двор, где теперь было устроено некое подобие капища. Несколько столбов, вкопанных в землю, были окружены не очень высоким рядом заостренных кольев изрядной толщины, между которыми мог свободно пройти человек. А вот украшены они были жутковато: на многих, щерясь оскаленными зубами, торчали черепа.

Пленников быстро прикрутили к столбам внутри странной ограды, вынули у них изо рта кляпы. А оружие часть воинов куда-то спешно утащила. Все время оглядываясь, словно опасаясь внезапного, нападения, колдун торопливо заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно. Скорее всего это был примитивный ритуал жертвоприношения.

– Вы, убившие сыновей племени шак-а-шаманак, удостаиваетесь чести быть принесенными в жертву грозному Тавросу Тригаранусу, сыну великого Джоу Лахатала, могучему и грозному богу, охраняющему эти земли. И будет так со всяким, кто придет на землю шак-а-шаманак. Хоть вы и колдуны, но наш бог сильнее.

И быстро удалился. Он боялся.

– Похоже, на этот раз мы и вправду пострадавшая сторона, – заметил ингевон. – Предложения есть?

Он смотрел на них сквозь листву деревьев, пытаясь понять, что же в них ему так непривычно. То, что эти жертвы не были туземцами, его не смущало, потому что шак-а-шаманак изредка приводили ему пойманных путешественников или людей из других племен, которые жили где-то далеко на болотах, ибо само племя шак-а-шаманак быстро сокращалось, истребляемое его нечеловеческим аппетитом. Нет, что-то в этих жертвах было совершенно особенное. Он долго, мучительно долго раздумывал над этим вопросом, – отвыкший мыслить мозг отказывался ать эту задачу, а голод кричал ему: «Убей и съешь!»

Но он нерешительно топтался на месте, пытаясь образить, что его настораживает, – и вдруг, совершенно случайно, понял. Жертвы не кричали. Ведь им всегда вынимали кляп изо рта, чтобы их предсмертные крики порадовали своей чарующей музыкой грозного Тавроса Тригарануса. К тому же эти крики привлекали его внимание – не всегда он выходил из старого храма. Эти явно переговаривались между собой. Тихо и спокойно.

И улыбались.

Тригаранус когда-то видел подобную улыбку уверенного в себе существа. Так не улыбались туземцы, поклонявшиеся ему на протяжении веков, так не улыбался он сам, потому что улыбаться не умел. Но он видел, и это видение его беспокоило, въедалось в разум, заставляло тревожно всхрапывать, не двигаясь с места.

Он сделал несколько шагов по направлению к жертвам у столбов, но опять застыл в нерешительности. Затем нагнул голову, выставил вперед рога и пошел, не задумываясь, не размышляя больше ни над чем, – он был слишком голоден. Где-то в самой глубине его памяти тихий голосок шепнул: «Освобождение». Но голод заглушил его.

Земля заколебалась, будто невдалеке пронесся табун диких лошадей, раздался треск веток, и на поляну с шумным фырканьем выбрался Таврос Тригаранус, сын Джоу Лахатала и бог маленького племени шак-а-шама-нак. Он действительно был грандиозен и вполне подходил на роль существа, нуждающегося в кровавых жертвах. Человекоподобная фигура под три метра ростом выглядела гораздо больше и массивней за счет огромных мускулов, которые бусрились под зеленоватой чешуйчатой кожей. Саблеподобные когти на руках были приспособлены исключительно для того, чтобы рвать на части любое, живое существо, которое имело несчастье попасться свирепому зверобогу. Гибкий хвост находился в постоянном движении.

Сейчас, когда Таврос Тригаранус стоял на краю поляны, раздувая ноздри и глядя на привязанных к столбам пленников, не то выбирая себе жертву, не то пpocто радуясь большому количеству пищи, хвост бешено хлестал его по бокам, выдавая ярость этого существа. Таврос Тригаранус получил такое имя, потому что на мощной бычьей шее сидела огромная бычья голова с маленькими налитыми кровью глазками и тремя рогами: два из них находились там, где и положено быть рогам у травоядного животного, а третий – самый большой и прямой – торчал в центре широкого лба. Зверобог всхрапывал, глухо ворчал и скалил зубы, которые у него тоже были весьма своеобразны: в пасти быка блестели клыки хищника.

– Странно, – задумчиво сказала Каэтана, разглядывая монстра, – если у него есть рога, то он должен быть травоядным.

– Кому должен? – простонал Джангарай, яростно извиваясь в путах. Он все никак не мог поверить, что им предстоит умереть именно здесь, попав на обед к омерзительной твари, и все это время пытался вырваться, сатанея от сознания того, что связан на славу и ничего уже не сделать.

В крохотных мозгах под массивным черепом тем временем завершился какой-то сложный мыслительный процесс. Монстр осклабился, изо рта у него медленно потекла слюна.

– Кажется, он нашел нас аппетитными, – о достоинством заметил Ловалонга.

Он не меньше Джангарая старался освободиться, напрягая могучие мышцы так, что жилы вздувались на лбу. Но со стороны казалось, что аллоброг покорился судьбе и беспомощно стоит у столба. Впрочем, и его попытки тоже не увенчались успехом. Народ шак-а-шаманак был мудрым и предусмотрительным, потому и не пожалел веревок. Даже Каэтане и Воршуду досталась двойная порция. Что уж говорить тогда о Бордонкае, который был словно паутиной опутан всем, что попалось под руку дикарям.

Монстр поднял голову и трубно заревел. Бордонкай ответил ему не менее мощным и яростным таом, бушуя под путами около своего столба.

Впрочем, и столбом это сооружение нельзя было назвать, потому что, испуганные силой гиганта, дикари прикрутили его к грубо обработанному стволу древнего дуба, все еще глубоко сидевшего корнями в земле. Поэтому, сколько ни напрягал Бордонкай спину, пытаясь раскачать и вытянуть из земли свой столб, у него ничего не получалось. Тригаранус подозрительно покосился на пришельца, почти не уступавшего ему ни размерами, ни силой легких, и, видимо, решил не рисковать. Оценив Бордонкая как серьезного противника, он не стал начинать трапезу с него, а пошел мимо столбов полукругом, внимательно разглядывая предлагаемую жертву.

Эйя и Габия тихо ругались на неизвестном языке. Возможно, они жалели, что не могут принять свой звериный вид, но Таврос был слишком могуч и силен, чтобы испугаться волков.

Каэтана стояла у столба ровно, высоко подняв голову. Она надеялась на судьбу, но только слегка. Она не заговаривала со своими товарищами. Никаких утешений в их положении быть не могло, а гениальные мысли о спасении просто не приходили в голову.

Внезапно над поляной пронесся резкий тонкий голосок.

– Ты же просто травоядное, а никакой не бог! – кричал маленький альв в свирепую морду быка, возвышавшуюся прямо над ним.

С той точки, в которой находился Воршуд, Таврос казался исполином, подпирающим рогами безоблачное голубое небо.

Мохнатые уши монстра напряглись, улавливая звуки, а хвост еще яростнее заходил по мускулистым бокам. Зверобог явно прислушивался к словам альва.

– Надеюсь, он достаточно разумен, чтобы оскорбиться, – пробормотал маленький человечек себе под нос и завопил так, что у стоящих рядом заложило уши: – Ты боишься нас, как боятся коровы. Тебе случайно, по прихоти природы, достались клыки, когти и сила, но ты не сын бога, а простая корова. И твое место на лугу. Ты поедаешь связанных пленников и боишься встретиться в честном бою даже с таким малышом, как я.

Правду говоря, Каэтана не понимала, на что рассчитывает Воршуд. Монстр мог без труда разорвать его, впав в ярость. Хотя такая участь ждала их и в противном случае. Поэтому Каэ решила не вмешиваться. Тригарай стоял в нерешительности перед невысоким частоколом, и глаза его медленно наливались кровью.

– Ты боишься меня, толстое животное! – надрывался альв. – Ты боишься всех: мужчин, женщин, детей, насекомых... Ты трус, и над тобой все смеются.

В этот момент Бордонкай издал еще более яростный вопль, который вполне можно было истолковать как издевательский смех. Не отличающийся научным складом ума трехрогий заволновался. Глаза его сверкали, ноги, снабженные мощными когтями, рыли землю, оставляя на ней глубокие борозды.