Имя богини - Угрюмова Виктория - Страница 19

Бордонкай испытывал нечто вроде сожаления, убив такого прекрасного воина. Он приблизился к смертельно раненному врагу, поднял его на руки и широкими шагами пошел в сторону замка. Он считал своим долгом вернуть тело погибшего в честном бою его родным. Ему и в голову не приходило, что наемники последуют за ним, чтобы атаковать замок, со стен которого доносились крики и плач.

– Открывайте! – крикнул Бордонкай, и голос его, до неузнаваемости искаженный за опущенным забралом, пронесся по всему полю.

Ворота остались закрытыми, а мост неподвижным. Пораженный коварством защитников замка, которые не хотели принять своего поверженного рыцаря, Бордонкай осторожно положил его на землю, по которой тут же растеклась лужа крови. Жизни у рыцаря оставалось еще на пару минут – и то потому, что он был силен и здоров как бык.

– Я могу для тебя что-нибудь сделать? – спросил исполин почти против воли.

– Умереть, разбойник, – прохрипел рыцарь с ненавистью. – Ничего, у меня брат – отомстит... – Он задыхался, из разрубленной груди со свистом вырывался воздух, и было видно, каких мучений стоит ему каждое слово.

– Справедливость восторжествует... – невнятно хрипел. – Брат отомстит... Найдет...

Исполин из уважения к умирающему противнику поднес руку к пряжке, отстегнул ее и снял с себя шлем.

– Бордонкай! – С этим криком вылетела из груди и душа павшего в бою рыцаря.

Дрожащими руками гигант стащил с его головы шлем и замер. Залитое потом и кровью, с широко распахнутыми глазами, с искусанным ртом, перед ним было лицо его старшего брата, любимого Мангалая.

И никто не понял, отчего, поднявшись во весь свой исполинский рост, отчаянно заревел победитель. Заревел так, как ревет дикий зверь, умирающий в неволе...

Бордонкай мог ручаться за то, что его брат никак не Мог быть насильником, убийцей или бесчестным человеком. А значит, его, Бордонкая, обманули, и обманули жестоко. Страшной ценой заплатил он за момент своего прозрения. Он, сам прозвавший себя Слепцом. Его руки были обагрены кровью единственного по-настоящему дорогого и любимого им человека. Но так же страшно расплатятся с ним и те, кто сыграл такую злую шутку.

Обитатели замка, высыпавшие на стены, чтобы оплакать своего рыцаря, удивленно смотрели, как победитель наклонился и поцеловал противника в лоб, а затем огромной рукой в боевой перчатке осторожно закрыл мертвые глаза. После чего поднял на плечо секиру, которая пришлась ему как раз по руке, и широко зашагал в свой лагерь.

Гемерт знал, что арвардинцы лучше него позаботятся о теле брата, защищавшего их до последней капли крови. Он же собирался по-своему отдать Мангалаю последний долг.

Наемники были людьми простыми, но отнюдь не дураками и прекрасно понимали, что случилось нечто непредвиденное – кажется, великан стал кое-что понимать. Только храни боги от такого счастья – попасться ему под руку в момент просветления, думали солдаты, глядя, как их командир поспешно седлает лошадь. Сержант и капитан наемников заключили пари, кто будет первой жертвой этого внезапного прояснения сознания.

Джангарай познакомился с ним уже гораздо позже, года через два или три после смерти Мангалая. О том, что происходило с ним за эти годы, Бордонкай рассказывать не любил. Он исходил пешком почти весь Мерроэ и Аллаэллу, где и осел наконец, нанимаясь изредка для , охраны караванов. Ютился он в крошечном домике на окраине Аккарона, беден был как храмовая крыса и единственной ценной вещью в мире считал Ущербную Луну – наследство старшего брата.

К Джангараю он привязался почти сразу, когда в ответ на свой извечный вопрос, справедливо ли поступает ингевон, получил совершенно непривычный и неожиданный ответ.

– Конечно, несправедливо, – ответил тогда Джангарай. – Но я поступаю несправедливо только с несправедливыми людьми. – И это была чистейшая правда. Бордонкай неоднократно помогал другу в самых рискованных затеях. Вот почему, собираясь сопровождать Каэтану в ал-Ахкаф, Джангарай сразу подумал об исполине – ему пришло в голову, что сила и верность Бордонкая были бы нелишними в этом путешествии. Но согласится ли он поехать? Последнее время великан стал неуступчивым, и подозрительным. Ему мерещились, обманы и заговоры, и хотя он по-прежнему доверял, ингевону, но все реже брался за работу. И был не так уж не прав – интересовал он работодателей только как убийца или защитник от убийц, что, строго говоря, почти одно и то же. Вот почему волновался ингевон, когда постучал вечером в дверь маленького домика условным стуком.

– Входи, – прогудел знакомый голос.

– Спасибо. – Джангарай встал на пороге, не очень торопясь зайти в дом. – Я к тебе по делу, Слепец.

– Если хочешь выпить, заходи, посидим. У меня как раз хорошее вино по случаю праздника появилось. И кусок мяса есть – не хуже, чем у людей. А если ты по делу, то я делами не занимаюсь.

– Послушай, я тебя уговаривать не стану. А вот пойти со мной к одному человеку попрошу по старой дружбе. Послушаешь две минуты, от силы три. Задашь, вопросы. Если дело тебе не подойдет, то просто уйдешь.

– Мне деньги не нужны, так что выходить из дому не собираюсь.

– Тебе никогда не были нужны деньги. Слепец. Но это путешествие, эта работа тебе нужнее, чем тому человеку. Это я уговариваю его взять тебя, а не меня просят об этом. Понимаешь?

– Чего тут непонятного. Денег жалеет?

– Незачем ему денег жалеть. Там на десять жизней, хватит. Просто не нужны, честно говоря, телохранители. Спутники нужны. Я вот еле напросился. И тебя хочу с собой вытащить.

Бордонкай сидел за тяжелым, грубо сколоченным столом и попивал вино из оловянного кубка. При последних словах Джангарая он задержал кубок у рта, не став пить.

– Скажи, что врешь, чтобы меня заманить, хитрец. Ты – и напрашиваешься в сопровождающие? Или действительно денег там столько, что ты на все готов?

– Да не нужны мне эти проклятые деньги! – в сердцах воскликнул ингевон. – Если я за ними полезу – а я не сделаю этого даже под страхом смертной казни, – то меня просто изрубят в капусту, как... как... – Джангарай огляделся в поисках чего-либо, что могло бы служить наглядным примером, и наконец закончил: – ...как капусту.

Некоторое время по комнате неслись такие звуки, будто фом прокатился по ясному безоблачному небу и застыл на одном месте, изредка погромыхивая для острастки, – это смеялся Бордонкай.

– Ну да! Тебя – в капусту, – насмешил, шутник. Далась тебе эта поездка – целое представление тут закатил. Ну да ладно, раз так стараешься, схожу с тобой, Ночной Король Аккарона.

– Ну спасибо, – неожиданно радостно сказал разбойник. – Надеюсь, и ты мне спасибо скажешь. Очень надеюсь.

Бордонкай взял с собой свою секиру, которую не оставлял без присмотра ни на минуту, и двинулся к выходу следом за Джангараем. Шли они быстро и через недолгое время оказались около восточных ворот. Там Джангарай свернул в переулок, подошел к большому богатому дому и трижды постучал в дверь. Слуга, предупрежденный заранее, торопливо распахнул двери и пропустил гостей на второй этаж, где Каэтана и Воршуд терпеливо их поджидали.

Сказать, что Бордонкай был удивлен, увидев тех, кого ингевон прочил ему в будущие спутники, значит, не сказать ничего. Исполин изумился, растерялся и почему-то почувствовал себя разочарованным.

– И ради этого ты вытащил меня из дому? – повернулся он к Джангараю. – Представляю, что прекрасная дама пришлась тебе по сердцу и ты хочешь ее сопровождать. Возможно, и меня хотел привлечь к ней на службу. Так и сказал бы честно, а то ведь... – Он опять повернулся к девушке и продолжил: – Он утверждает, что вам телохранитель не нужен.

Каэтана с интересом разглядывала гороподобного человека, который занял собой почти всю комнату. Роста он был огромного, а мышцы его выглядели необыкновенно внушительно. На голову выше самого высокого человека во всем обитаемом Варде, Бордонкай мог стать украшением любой личной гвардии любого правителя.

Но не было в мире силы, которая теперь заставила бы его кому-либо служить.