Двойник для шута - Угрюмова Виктория - Страница 7

— Не называй меня господином, — взмолился Ортон. — Мне этого по горло хватает и днем. Зови меня по имени, ведь скоро мы с тобой станем как-никак родственниками.

Отчего-то это замечание вызвало новый приступ веселья. А ничто так не объединяет людей, как смех. Так что эти несколько минут сдружили их и привели к взаимопониманию больше, чем могут сблизить несколько месяцев жизни бок о бок в огромном дворце.

— С чего бы мне начать? Наверное, с того, что мне придется доверять тебе гораздо больше секретов, чем остальным…

— Да.

— Первое: думаю, ты слышала, что император Великого Роана бессмертен и уходит из жизни только по собственной воле, уступая трон преемнику. Но убить его невозможно — какой бы причудливый способ ни избрал покушающийся.

— Конечно, — согласилась Арианна. — Это вторая из многих заповедей, которые я учила.

— А какая была первой? — заинтересовался император.

— Первая гласила, что вольное либо невольное предательство будет немедленно изобличено и наказано по всей строгости. Меня даже заставили затвердить, что, каким бы мелким ни казалось мне нарушение установленных правил, оно может привести к катастрофе, и первым, кто пострадает от этого, буду я. А следом такое количество невинных людей, что… Словом, мне сумели-таки однажды объяснить, что непонимание не освобождает от ответственности.

— Ты и правда это чувствуешь? — спросил Ортон очень серьезно.

— Наверное. Если честно… — Арианна подошла к ложу, уселась на него с ногами и несколько раз подпрыгнула. — Если честно, то мои воспитательницы не сумели меня даже как следует запугать. Хотя очень старались. А знаешь, запуганное существо не всегда отвечает за свои поступки. Но потом мама сумела найти нужные слова и убедила меня, что не всегда получается делать то, что очень нравится, что даже самая счастливая, самая удавшаяся жизнь только наполовину состоит из радостей, а наполовину — из горя. И в этом есть свой великий смысл.

— Твоя мама — удивительная женщина, — тихо сказал Ортон.

— Да? Ты тоже так думаешь?! — радостно воскликнула принцесса. — Знаешь, Ортон, для меня очень важно то, что ты сейчас сказал… А какой была твоя мама? Я имею в виду, какой она была тебе матерью? У нас в картинной галерее висит ее портрет, но он написан, когда она была еще в моем возрасте. Очень красивая женщина.

Император отвернулся к окну:

— Не стоит говорить об этом. Я не очень хорошо ее помню: она долго болела, и меня редко пускали к ней. Она была хорошей, но очень печальной, хотя отец старался как мог. Наверное, ей было тяжело.

Арианна смотрела на него, широко открыв глаза:

— Но ведь у нее же был ты.

— Боюсь, ей этого было недостаточно.

Принцесса почувствовала, что тема неприятна молодому человеку, и постаралась незаметно сменить ее:

— Я еще не сказала спасибо, здесь очень красиво. Дома у меня не было таких прекрасных покоев. Замок Майнингенов вообще довольно мрачный, а в моих комнатах и подавно было мало красивых вещей.

— Но почему?

— Чтобы не баловать меня. Я должна стать императрицей, и отец долго готовил меня к тому, что считал самым важным в моей жизни, забывая о мелочах, какими бы приятными они ни казались мне самой. — Она покраснела и заговорила быстро и невпопад: — Я… я не представляла, что ты такой — такой простой и свой, и добрый. Я всегда думала, что император Роана — это кто-то очень недоступный, страшный и жестокий.

— Ты разочарована? — улыбнулся молодой владыка.

— Нет, — тихо призналась принцесса. — Напротив. Очень рада. А теперь, когда я сказала тебе то, что думаю, я действительно готова выслушать ваши законы.

— Позже я расскажу тебе обо всех хитросплетениях дворцовых интриг и всех возможных случайностях. Пока же ты должна твердо помнить, что я не один. — И, заметив удивленный взгляд принцессы, император поспешил объяснить: — У меня есть двойники.

— Я помню, — сказала Арианна. — Твой шут. И это сделано для того, чтобы…

— Не перебивай меня, пожалуйста, — Ортон говорил по-прежнему мягко, но в его голосе принцесса уловила стальные нотки владыки, который привык к беспрекословному послушанию. — У меня несколько двойников. Их часто меняют, потому никто не знает, кого именно видят сейчас мои подданные: меня или его. Может случиться так, что за обедом ты встретишься с одним из двойников, в музыкальной комнате — со мной; в Зале Советов снова будет заседать двойник — только уже другой, и так далее. Только здесь, только по ночам ты будешь знать, что видишь именно меня. И поэтому только здесь возможны между нами проявления откровенности или любых чувств, какими бы они ни были.

— Да, но как это возможно? — испуганно спросила Арианна. — Неужели ты думаешь, что если я не смогу отличить тебя от твоего подобия, то это смогут сделать воины охраны? Что помешает чужому мужчине занять твое место — и на престоле, и возле меня? Где гарантия, что твой двойник просто не придет сюда, ко мне?

— Гарантии… Гарантии — это уже другой вопрос. И мы им немедленно займемся. Но для этого я бы хотел представить тебе одного человека. Можно ему зайти?

— Ты здесь полновластный хозяин, — улыбнулась Арианна.

И от императора не укрылось, что ее улыбка была милой и очаровательной, совсем отличной от той вымученной и жалкой гримаски, которой она встретила его совсем недавно. А еще он понял, что прекрасная девушка, предназначенная ему в супруги волей покойного отца и многочисленных предков, честна и умна и очень нравится ему. Ортон был всегда целомудрен и сдержан — не столько в силу многочисленных давних традиций, сколько по причине своего характера. Придворные дамы — роскошные, страстные, томные — никогда не привлекали его. Он и сам не мог объяснить, что именно казалось ему в них отталкивающим. Нынешний император Великого Роана еще не испытывал чувства любви ни к одной женщине и не особо рассчитывал когда-либо его испытать.

Он не сказал принцессе правду. Своих родителей Ортон помнил хорошо: ему было уже восемнадцать, когда они умерли. И он прекрасно знал, что отца и мать связывают узы дружбы и взаимопонимания, уважения и преданности, но никак не любви. Когда матери уже не стало, а отец находился на смертном одре, он счел возможным рассказать взрослому сыну о своем нежном чувстве к одной из дам Роанского двора, попросив Ортона заботиться о ней в дальнейшем. Но, будучи полновластным владыкой и зная о взаимности чувств, Морон IV — отец Ортона — всю жизнь хранил верность своей супруге, считая это вопросом чести и достоинства не императора, но истинного мужчины. Правда, его супруге не было легче от этого, потому что она чувствовала, что сердце мужа ей не принадлежит и ничто не изменит положения вещей. Она так и умерла в печали.

Нынешний император был глубоко убежден, что его ждет подобная судьба, и потому старался не смотреть на других женщин, чтобы не страдать, как страдал отец.

Кстати, возлюбленная Морона ненамного пережила, своего повелителя и скончалась год спустя, унеся тайну с собой в могилу.

То, что Арианна оказалась и красивой, и умной, и крайне приятной в общении, немного потрясло Ортона.

Он чувствовал себя странно — как подросток, краснел и, смущался, сам не понимая, что с ним происходит.

— Но ты же не пленница. И я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно и уютно в этом дворце и во всей империи.

— Спасибо, — искренне сказала принцесса. — В любом случае, приглашай своего спутника, нужно же мне учиться понимать тебя и все происходящее…

Император приоткрыл дверь, ведущую в соседние покои, и сделал знак рукой. Повинуясь этому приказу, в комнату шагнул человек такого роста и сложения, что в спальне сразу стало тесно, а мебель, до того казавшаяся тяжелой и надежной, как-то вдруг приобрела хрупкие очертания. Очевидно, все дело в пропорциях, — так сказал бы художник.

На фоне этого великана император выглядел настоящим мальчишкой; даже выражение лица его представлялось более детским и наивным, нежели секунду назад. И принцесса с изумлением воззрилась на того, кто сотворил эти метаморфозы одним только фактом своего появления.