Двойник для шута - Угрюмова Виктория - Страница 13

— Я займусь этим, — пророкотал Аластер.

На том и разошлись — каждый в свою потайную дверь.

Зал Совета опустел.

Арианна проснулась около восьми утра и сладко потянулась. Несмотря на обилие впечатлений вчерашнего дня и на то, что спать она легла далеко за полночь, принцесса чувствовала себя свежей и отдохнувшей. К тому же она находилась в состоянии приятного возбуждения, прежде ей незнакомого. Будущее рисовалось самыми светлыми красками, а тайны императорского двора казались теперь не страшными, но захватывающе интересными.

Ее опочивальня, еще вчера видевшаяся тесной золотой клеткой, в которой ей предстояло провести чуть ли не всю оставшуюся жизнь, сегодня была оценена по достоинству: ее недаром заново отделывали и обставляли к приезду ее высочества. Действительно небольшое помещение, находящееся в конце длинной анфилады комнат, отведенных принцессе и ее ближайшим фрейлинам, было убрано в светлых, пастельных тонах. Толстые ковры — бежевые с бледно-голубыми розами — устилали весь пол; небесно-голубой шелковый балдахин над кроватью был украшен султаном из бежевых, розовых, белых и голубых перьев. Повсюду стояли высокие вазы из оникса, опала и молочно-белого агата с восхитительными цветами. Шелковые шпалеры были затканы серебристыми пчелами, бледно-голубые занавеси в розовых цветах мерно колыхались под дуновением нежного теплого ветра. Все вещи радовали глаз и успокаивали мятущуюся душу. Внимание принцессы привлекло зеркало в раме из розового дерева и маленький столик перед ним, уставленный крохотными, изящными безделушками, коробочками, шкатулками и флаконами изысканной и благородной формы.

Арианну немного лихорадило, ей казалось, что кровь бежит по жилам как-то быстрее, даже пузырится, как кипящая вода в гейзере, каких было много на ее родине.

Первым делом ей пришло в голову поинтересоваться своей внешностью. Это тоже было ново: воспитанная в суровых традициях предков, знающая о том, что она предназначена Ортону с первых же лет своей жизни, принцесса никогда не задумывалась над тем, хороша ли она собой. Прежде это не имело никакого значения. К тому же девушка чуть ли не всерьез полагала себя дурнушкой: этому сильно способствовало ее первое неудачное чувство, закончившееся разочарованием. Но вчерашний разговор с императором, его доброта и искреннее восхищение ею, а также несомненная внешняя привлекательность заставили Арианну всерьез поволноваться. Она уже думала, что слезы и усталость после долгого пути безнадежно ее изуродовали и состарили, что она не произвела на Ортона выгодного впечатления. Поэтому девушка резво соскочила с постели и встала перед огромным зеркалом, в котором она отражалась во весь рост.

Из серебристой глади глянула на нее совершенно незнакомая, очаровательная особа — немного, правда, заспанная и встрепанная, но невероятно привлекательная. Принцесса была истинной северянкой: волосы у нее были того светлого оттенка, который принято называть льняным, безупречный овал лица и изысканная форма точеного, с тонкими, маленькими ноздрями носа поражали воображение. Глаза казались осколками серого северного неба, брови были густыми и изогнутыми, а ресницы — длинными и пушистыми. Могла Арианна гордиться и своей белой, атласной кожей, и совершенным сложением. На пухлых розовых губах играла мечтательная улыбка.

— Что ж, — сказала принцесса, вдоволь налюбовавшись своим отражением, — я очень даже мила, и будет вполне естественно и прилично позвать служанок и принарядиться к утреннему выходу.

И она нетерпеливо дернула шелковый шнур с привязанной к нему гроздью маленьких золотых звоночков. Через несколько минут на пороге бесшумно возникли две фрейлины и три служанки, приехавшие вслед за своей госпожой из Лотэра.

— Распакуйте мои сундуки и принесите мне побольше нарядов: я хочу выбрать лучший, — приказала Арианна.

Уезжая из дому, расставаясь с матерью и старой няней, она горько рыдала. Поглощенная собственным горем и скорбью разлуки, принцесса понятия не имела о том, какое приданое дал ей отец, что находится в бесчисленных сундуках, ларцах, шкатулках и плетеных коробах. Ее это не интересовало. Теперь же она вспомнила о некоторых вещах, которые ей явно потребуются сию минуту, и заволновалась, додумались ли служанки захватить их с собой.

Через двадцать минут ее опочивальня могла с успехом конкурировать с любой городской ярмаркой по яркости и количеству разбросанных в живописном беспорядке вещей, по бестолковости ведущихся тут разговоров и по тому, как разбегались глаза у всех присутствующих.

— Я надену это… Нет, вот это, — то и дело восклицала принцесса, крутясь перед зеркалом. — Уложи мне волосы, нет, распусти… Ну, не знаю…

Фрейлины улыбались и переглядывались: в отличие от своей госпожи они неоднократно влюблялись сами и были любимы, а потому прекрасно знали, что является причиной внезапной страсти к нарядам и влечения к столичной моде. Арианна еще сама не понимала, что творится с ней, а ее служанки уже шептались между собой о том, что, кажется, брак вовсе не династический и о принуждении и долге говорить не приходится.

Когда принцесса наконец нарядилась, даже женщины, которые, как известно, скупы на похвалы соперницам любого ранга, тихо вздохнули от восхищения. Арианна превзошла сама себя.

Длинные густые волосы были собраны надо лбом в замысловатую прическу, но зато свободно спускались по спине до самых подколенок, в этом светлом водопаде то и дело мелькали слезинки жемчужин и небольших бриллиантов. На принцессе было пышное платье с жемчужным лифом и тремя юбками — жемчужной, жемчужно-голубой и голубовато-серой. Тонкие руки были полностью закрыты пышными рукавами, зато плечи кокетливо обнажены. Крохотные башмачки, расшитые жемчугом и опалами, ловко сидели на ее изящных ножках. Драгоценностей же почти не было: перемерив целую груду ожерелий, браслетов и серег, Арианна решила отказаться от них и не прогадала — ибо варварская пышность считалась в Великом Роане признаком отсутствия всякого вкуса. Не зная об этом наверняка, но руководствуясь интуицией, принцесса с честью вышла из трудного положения.

Однако сперва ее ждало глубокое разочарование. Когда она, сияя красотой и очарованием, торопилась по огромному, уходящему вдаль коридору по направлению к малой трапезной, император вышел ей навстречу. Принцесса порозовела и взглянула на него блестящими глазами, но Ортон остался совершенно равнодушен. Он просто любезно приветствовал ее, обронив пару ничего не значащих фраз, и пригласил позавтракать.

Если бы не это огорчение, Арианна воздала бы должное тем кулинарным шедеврам, которыми потчевали ее императорские повара. Но от того, что Ортон был с ней так холоден, она расстроилась и с удивлением поняла, что вот-вот расплачется. Прежде уравновешенной и невозмутимой принцессе было трудно понять, что творится у нее на душе, — и посоветоваться не с кем… Она в отчаянии обвела глазами трапезную, ища, кого бы позвать на помощь, но, увы, никого подходящего не обнаружила.

Правда, у стен и за спинками кресел стояли бесстрастные великаны-гвардейцы; Арианна помнила, что в случае нужды она должна обращаться именно к ним — но не во время же завтрака, когда на нее глазеют десятки вельмож. Нет, она вовсе не забыла и о том, что император может оказаться не настоящим, а двойником, тогда довольно легко объясняется его равнодушный взгляд. Но Арианна втайне надеялась на встречу со своим будущим супругом, она ведь так старалась, чтобы ему понравиться, и то, что все старания пошли прахом, наполняло ее маленькое сердечко каким-то зимним холодом, заставляя его сжиматься от тоски. Арианна уже грустила по императору Великого Роана — Ортону I Агилольфингу, но рядом не было доброй няни, чтобы объяснить, что означает подобная грусть.

Она уткнулась в тарелку, надеясь, что никто не заметит ее не вовремя покрасневших глаз.

— Доброе утро, венценосный гриб! — внезапно произнес кто-то громким и отчетливым голосом.

В зале засмеялись. Вельможи, придворные и даже лакеи оживились и зашевелились. Арианна обернулась на звук этого удивительно знакомого голоса и увидела, что в двери входит шут.