Двойник для шута - Угрюмова Виктория - Страница 10

Аббону Флерийскому исполнилось около четырехсот лет в год совершеннолетия Ортона I, но он нимало не смущался своим возрастом, утверждая, что наконец-то вступил в пору истинного расцвета. Выглядел же он на сорок с небольшим, был крепкого телосложения, и единственной приметной чертой его были черные, как уголь или обсидиан, сияющие глаза.

Вторым посвященным был Аббон Сгорбленный, с ужасом воспринимавший малейшие намеки на его родственную связь с королевским астрологом. Это был тридцатипятилетний мужчина — блестящий ученый, политик и острослов. Свое прозвище он получил от того, что за спиной у него возвышался огромный горб, а сам Аббон едва доходил до груди императору. Лицо у него было красивым и свежим, как у юноши, и, подобно большинству горбунов, он обладал неслыханной физической силой. При дворе императора Аббон Сгорбленный занимал пост первого министра и отвечал сразу за все.

Он обладал уникальными способностями и необыкновенной памятью. И очень гордился тем, что одиннадцать поколений его предков с честью служили Агилольфингам. Девиз славного рода князей Даджарра, к которому принадлежал Аббон, гласил: «Могущественный и Безупречный». И то и другое соответствовало истине.

Вместе с императором и Аластером эти двое входили в состав Большого Ночного Совета, управлявшего делами империи и принимавшего самые важные и ответственные решения. Всего же в Совете состояло девять человек, и чужеземные владыки были бы весьма удивлены тем, кому император доверил судьбу Великого Роана. Между тем именно этот выбор и был самым верным.

У дверей опочивальни Ортона уже ждали. Закованный в латы мужчина непринужденно устроился под самой стенкой, на корточках, и, по всей видимости, отдыхал, закрыв глаза. Это был один из великанов-гвардейцев. Заслышав приближающиеся шаги, он встал и приветливо улыбнулся своему повелителю:

— Добрый вечер, Ортон. Как твоя невеста? Понравилась тебе?

Одной из тайн Агилольфингов было их отношение со своими верными воинами и телохранителями. Если на людях последние проявляли максимум почтения к повелителю, то наедине они вели себя с императором как близкие друзья.

— А ты что скажешь, мой добрый Теобальд? Ты же видел ее в день приезда.

— Моя бабушка всегда говорила: нравится она мне или не нравится, а жить с ней тебе. Скажу по секрету, моя жена ей очень долго не нравилась. Чего нельзя сказать о принцессе Арианне. Она способна покорить любое сердце, и я искренне рад за тебя.

— А остальные? — радостно спросил Ортон.

— Остальные скажут то же самое. Да полно тебе — ты же знаешь, что мы все думаем приблизительно одинаково, так что, выслушав мнение одного, считай, что слышал всех.

— К этому трудно привыкнуть, — пожал плечами император. — А что ты хотел, Теобальд?

— Собирается Большой Ночной Совет, уже приходил Аббон и разыскивал тебя. Я подумал, что тебя не будет всю ночь, а может, и утро. Ведь моя Террил хотела с тобой попрощаться и поздравить тебя со свадьбой.

— Она что, не сможет присутствовать на празднике? — изумился Ортон, и искреннее огорчение послышалось в его голосе.

— Увы, император. Подошел срок. Завтра, нет, уже сегодня на рассвете я отправляю ее в поместье.

— Мне жаль, но я все понимаю. Пойдем к ней, я непременно хочу попрощаться с милой Террил.

Император в сопровождении своих телохранителей отправился в правое крыло дворца, где помещались со своими семьями воины его личной гвардии. Было их около двух сотен, но точное число, кроме Аластера, императора и членов Совета, не знал никто. Была еще одна особенность, на которую не обращали внимания другие, ибо на половину гвардейцев редко забредал кто-нибудь чужой: все дети их были не младше четырнадцати лет. Известно было, правда, что существует давняя традиция: жены телохранителей на последнем месяце беременности отправлялись в Гравелот — горный район в центральной части Великого Роана, где находились их поместья. Там они производили на свет свое потомство и вскоре возвращались к своим мужьям, оставляя младенцев на попечение слугам. Только.. достигнув четырнадцатилетнего возраста, подростки могли воссоединиться со своими семьями.

Все это было весьма таинственно и загадочно, но кто станет интересоваться подробностями личной жизни телохранителей? Даже если все они имеют высокие титулы и звания. К тому же, гвардия императора была отдельным кланом, своеобразной империей в империи, и чужих они к себе и близко не подпускали.

Террил полулежала на низкой, но очень просторной кушетке. Она была очень высокой; ее длинное, гибкое тело имело формы безупречные, и беременность ее только красила. Черты лица чем-то напоминали ее мужа или Аластера — такие же удлиненные, точеные, находящиеся в ином измерении, чем красота. Глаза у Террил были янтарные, почти кошачьи, под огромными ресницами. И с первого взгляда было видно, что эта женщина ждет ребенка. Причем, не простого ребенка, а воина.

Ортон знаком попросил ее не вставать, подошел, обнял и крепко расцеловал.

— Как ты?

— Прекрасно, мальчик мой. Только немного грустно, что не смогу присутствовать на твоей свадьбе. Аластер и Тео говорят, что Арианна — настоящая красавица, к тому же весьма умна…

— Поживем — увидим.

— Я уезжаю на рассвете, но ты должен знать, что мои мысли и мое сердце не покинут тебя, Ортон Агилольфинг. Я буду с тобой так же, как любой из нас.

— Я знаю, — ответил император, еще раз прикасаясь губами к ее лбу. — Буду ждать от тебя известий о прекрасном младенце. Ты уже выбрала имя?

— О, — вмешался в разговор Теобальд. — Ты же знаешь мою супругу — она истинная женщина, когда дело касается ловкости. Она решила назвать ребенка Кедди.

— Прекрасное имя, — улыбнулся Ортон. — А если родится девочка?

— Слышу речь настоящего мужчины, — рассмеялась Террил. Голос у нее был звучный, грудной, сильный, словно орган. — Тоже Кедди. Поэтому я и выбрала именно это имя.

— Гениально, да? — восторженно спросил Теобальд. Трое мужчин расхохотались.

— Счастья тебе, — сказал император, откланиваясь.

— И тебе, — прошептала Террил. Оказавшись за пределами ее комнаты, Ортон тут же спросил у своих спутников:

— Сколько гвардейцев вы даете ей для охраны?

— Двух, — ответил Аластер.

— Этого мало, — наморщил лоб император, и между его густыми черными бровями пролегли две вертикальные морщинки. — Этого очень мало. Я бы настаивал, чтобы о Террил позаботились серьезно.

— Ты каждый раз настаиваешь на этом, — улыбнулся Теобальд. — Кто ни уезжал в Гравелот, ты непременно волновался. И твой отец — он тоже всегда волновался. И дед. И остальные предки. Не беспокойся, Ортон. Все будет хорошо.

Стояла короткая, душная тропическая ночь. Небо изнывало от жары, и яркие звезды казались не более чем капельками пота на его темном челе. Ветер запутался в густой листве и тяжко дышал, обдавая все вокруг своим горячим и влажным дыханием. Даже на берегу, у самой воды, песок и камни еще не остыли после дня, залитого расплавленным солнцем — что уж говорить о городе, в котором все постройки были из мрамора, гранита или базальта?

На Бангалорском архипелаге древесина ценилась дороже, чем камень, и потому здешние жители предпочитали строить дома из более дешевого, хоть и менее подходящего материала.

Однако в одиноком замке, стоявшем на окраине Оиты, на высокой скале, отделенной от столицы широкой полосой воды, было на удивление свежо и прохладно. В просторных залах с квадратными бассейнами толпилось множество людей. В такую жару, что царила нынче летом на Бангалорах, работать лучше было по ночам, и большинство членов Ордена Черной Змеи охотно следовали этому правилу. Множество голосов гулко звучало под высокими сводами, но внезапно наступила тишина, какая бывает только в склепах.

На винтовой лестнице показалась тощая, нескладная фигура, замотанная в мерцающие серебристые ткани.

Эрлтон спустился в зал и, подозвав к себе одного из послушников, приказал ему собрать членов магистериума. Послушник, как и остальные, к кому случалось обращаться Верховному магистру, едва понимал, что говорит ему его господин и повелитель. Какие бы отважные, волевые и серьезные люди ни приходили в Орден Черной Змеи, все они рано или поздно начинали испытывать ужас перед человеком в серебряной маске. Эрлтону такое отношение было безразлично: он не добивался его специально, и все же, если бы ему предложили выбор, то из любви, уважения, дружеского расположения или ужаса он, конечно, выбрал бы последнее.