Белый Паяц - Угрюмова Виктория - Страница 34

Теперь, десять веков спустя, кто скажет, что на самом деле произошло той ночью в стенах дворца Альгаррода? Одно известно – короля спешно вызвали, и он уехал около полуночи в сопровождении своих гаардов, оставив жену и детей в мирно спящей столице, под надежной охраной. Однако уже в пути Горвенал почувствовал неясную тревогу и велел поворотить коней. Он мчался, как будто его преследовали все демоны преисподней, он загнал своего любимого тагастийского жеребца, который пал бездыханным у самых ворот, – и все равно опоздал.

Окровавленные тела королевы Иэн и двух принцев лежали на пороге спальни и отчаянно напоминали ему маленьких, поломанных жестоким ребенком куколок. Широко открытые, изумленные глаза, будто нарисованные на бледных, как алебастр, личиках; застывшие, нелепые позы…

Летописи твердят, что король не заплакал ни тогда, ни когда-либо еще в своей жизни. Сердце его сгорело моментально. Так сворачивается в языках пламени кусочек кожи, превращаясь в маленький, почерневший от жара шарик.

Горвенал не плакал и ничем не выказывал своих страданий и душевной боли, так что даже удивил своих подданных, искренне горевавших о смерти государыни и наследников. Он просто стал другим. Этот высокий, худой, криво улыбающийся мужчина ничем не напоминал всадника на площади Тернате, а ведь ему было всего только двадцать пять.

Странно, но прозвище Печальный король прилипло к нему вовсе не тогда, когда оно само собой напрашивалось. Однако в те годы в народе его звали Горвенал Победоносный и, гораздо реже, Вдовец.

Он снова удивил охридцев год спустя, когда закончился официальный траур, объявив о своем намерении выбрать себе супругу. На сей раз самые придирчивые советники были удовлетворены. Старшая из массилийских принцесс принесла Охриде не только огромное приданое в виде золота и нескольких восточных провинций, но еще и полувековой договор о мире и союзнической помощи между двумя государствами. Вместе с нею прибыли в Оганна-Ванк и две тысячи отборных массилийских лучников.

Эти стрелки били маленьких пташек в глаз с тысячи шагов; а с пятисот их длинные тяжелые стрелы с золотистым оперением пробивали самые крепкие хоттогайтские панцири.

Массилийские купцы открыли в Оганна-Ванке и других больших городах торговые и меняльные лавки. А когда альбонийцы вздумали нарушить границы Массилии, то одного только письма от короля Горвенала оказалось достаточно, чтобы прекратить не начавшуюся еще войну и заставить альбонийского монарха принести венценосным собратьям свои нижайшие извинения, – слишком хорошо к тому времени знала Медиолана могущество гермагоров, отвагу вольфаргов и ярость ваугов.

Таким образом, от брачного союза выиграли и граждане Охриды, и массилийцы; королю, казалось, все безразлично; а если кто и проиграл, то только новая государыня. Но история не считает слез одиноких и нелюбимых женщин.

Свое двадцатисемилетие Горвенал отпраздновал строительством нового флота. Он снарядил десять огромных галер под командованием молодого наварха Эджидио де Вио, смельчака, мечтателя и давнего товарища детских игр, и отправил их в плавание вдоль берегов Медиоланы, туда, где заканчивались географические карты и начиналась неизвестность.

Эта экспедиция открыла богатые золотом и драгоценными камнями Валапаганские острова и присоединила их к Охридской короне. А король Горвенал получил новое прозвище – Землеоткрыватель.

Он правил страной уже десять лет. Выросло новое поколение охридцев, которые не знали другого государя, в отличие от своих родителей, привыкших раз в полгода выходить на площадь, чтобы услышать глашатая, сообщающего им о внезапной кончине предыдущего и коронации очередного величества. Десятилетние мальчишки увлеченно играли в войну, а двадцатилетние юноши смотрели на них с недоверием и удивлением. Они хорошо помнили, что такое настоящая война, голод, болезни и бесконечное тревожное ожидание еще худших несчастий.

Когорта Созидателей давно сражалась только деревянными мечами и только на аренах, выстроенных возле казарм. И молодые гермагоры и вольфарги мечтали о новых завоеваниях и походах, боясь, что кто-то другой заберет себе всю славу этого мира.

И земля, которую заботливо пестовали в течение десяти лет, ответила на покой и мир внезапным и потрясающим изобилием. Таких урожаев, какие были в Охриде в годы правления Горвенала, больше не знали. Будто бы Пантократор взглянул однажды из-за облака, что происходит там, внизу, увидел цветущую Охриду и улыбнулся. И улыбка бога согревала эту землю еще долгие годы.

Горвенала тоже было не узнать. Он раздался в плечах, заматерел и стал похож на кряжистый дуб. Из сурового, аскетичного почти человека король внезапно превратился в весельчака, задиру, гуляку и пьяницу. Он не пропускал ни одной юбки, при условии, что ее владелица была мила и смешлива, – только тщательно обходил покои своей венценосной супруги, ограничившись тем, что обеспечил государству здорового принца и навсегда закрыл вопрос престолонаследия. Он пил не только все, что горит, но и вообще все, что льется, если его можно было взять в рот. В связи с чем увлеченно принялся собирать винный погреб, и вскоре его коллекция разнообразных напитков прославилась по всей Медиолане.

Разумеется, веселый народ тут же отреагировал на перемены и переименовал Землеоткрывателя. Ему долго подбирали прозвища, но ни одно не прижилось надолго. «Пропойца» звучало несправедливо, потому что довольные жители Оганна-Ванка не раз наблюдали шокирующую картину: его величество волочит на себе во дворец в стельку пьяных гаардов, приставленных охранять его во время прогулки в «Выпивоху».

«Распутник» тоже к нему не лепилось, ибо, несмотря на многочисленные любовные романы, случавшиеся у короля чуть ли не раз в месяц, несмотря на несметное количество новых пассий, верные подданные хорошо помнили, как нежно и искренне любил Горвенал свою первую жену.

Словом, промучившийся около полугода мудрый народ внезапно осенило: он нарек своего повелителя Печальным королем и сразу понял, что попал в точку. Причем настолько, что само имя Горвенал постепенно исчезло из обихода, а после стерлось из памяти потомков.

Мы уже сказали, что Печальный король был не дурак выпить. Это важно. Потому что именно с этой его привычкой многие летописцы связывают все последующие события.

Не ограничивая себя ни в чем и обладая пытливым и любознательным умом, его величество принимал внутрь самые неожиданные вещи в поисках удовольствия и новых ощущений. Судя по дворцовым хроникам, которые в те годы с маниакальной скрупулезностью вел придворный летописец, в казарме когорты Созидателей он отведал загадочного варварского зелья, от коего пришел в полный восторг. На поверку зелье оказалось всего лишь притиранием от комаров и всякой иной злопакостной мошкары. Другой бы дуба дал от такого конфуза, но Печального короля сие обстоятельство нисколько не смутило, и он отдал придворному аптекарю строжайший приказ – впредь запасать снадобье в значительных количествах, чтобы и господам рыцарям хватило для их нужд, и повелителю – чтоб он мог пропустить перед сном стаканчик-другой.

Говорят, аптекарь еще пробовал протестовать, но Горвенал строго уточнил: неужто ему жаль этой мерзости для своего повелителя, и вопрос был решен раз и навсегда.

Вот именно воздействию этого необычного зелья и приписывают историки внезапно открывшийся у Печального короля дар прорицания.

Первые видения приходили к нему во сне, и он просыпался в постели с криком, обливаясь потом и слезами. Затем стал грезить наяву, да и к самим видениям немного привык, смирился с ними, что ли, – перестав заодно пугать придворных внезапной бледностью или воплем, полным боли и ужаса.

О том, что именно он видит, Печальный король не сообщал никому – ни жене, ни друзьям, ни любовницам, ни многочисленным астрологам и гадателям, которых стали все чаще приглашать в Оганна-Ванк в тайной надежде избавить повелителя от этой напасти.

Спустя несколько лет не отличавшийся до того особым религиозным рвением Горвенал принялся собирать все доступные первоисточники котарбинского учения. Он выкупал их в отдаленных храмах, требовал у экзархов и даже выпрашивал у великого логофета Охриды. Но он никогда не обращался за помощью в орден гро-вантаров.