Белый Паяц - Угрюмова Виктория - Страница 27

– …и язык за зубами, – встрял неугомонный Хиттинг. – Прошу прощения, ваше величество.

– Вашими извинениями можно выложить мост от земли до луны, – беззлобно отмахнулся король. – Вас нужно либо казнить на площади Праведников в назидание всем, кому придет охота перебивать своего повелителя, либо не обращать внимания. Вы же опять прервете меня на полуслове мгновение спустя. Я не прав?

– Виноват, ваше величество, – невозмутимо ответил Хиттинг.

– И потому… – начал Могадор.

– …вернемся к насущным делам, – продолжил несносный чегодаец, к вящему удовольствию окружающих.

Особенно весело хохотал его величество.

Могадор Первый эт Альгаррода был порядочным, добрым и веселым человеком, пожалуй, даже слишком добрым, веселым и порядочным для того, кто носит на челе непомерную тяжесть королевского венца.

Монаршие обязанности и напрямую связанная с ними необходимость время от времени проявлять жестокосердие и непреклонность тяготили его не меньше, чем великого логофета. Однако, в отличие от последнего, его с младых ногтей воспитывали для того, чтобы он достойно справился со всеми испытаниями, которые уготовила ему судьба, и Могадор был хорошо к ним подготовлен.

Это только в сказках маленькие принцы днями напролет катаются на прелестных белых лошадках, едят только торты и пирожные и спят на груде шелковых подушек.

На самом же деле принцы поднимаются чуть свет, раньше ничтожнейшего из своих подданных, потому что суровый наставник уже стаскивает с них тонкое шерстяное одеяло, какими обычно укрываются солдаты. Особенно тяжело подниматься с постели зимой, когда за окном темно и холодно и белые заледеневшие крупинки стучатся в стекло, как будто просятся в теплую комнату.

Конечно, тут теплее, чем на улице, но «теплая» – все-таки сильно сказано. И у принцев зуб на зуб не попадает, но наставник говорит, что мужчины должны стойко переносить холод и боль.

Потом их ждет ведро с ледяной водой, короткая прогулка верхом – в любую погоду, скромный завтрак и долгие, изнурительные тренировки с мастерами рукопашного боя, лучниками и копейщиками. А когда принцы валятся с ног, то в качестве отдыха им предлагают сменить занятие, – и вот они уже сидят в кабинете перед грудой фолиантов и манускриптов, а строгий учитель требует, чтобы фраза «Я внимательно изучил предложения вашего государя и намерен серьезно обдумать их и всесторонне обсудить с моими советниками. Пока же – вы желанный гость при нашем дворе, отдыхайте и веселитесь, господин посол» была переведена на массилийский, альбонийский, хатанский и аэттский. Хорошо бы еще сказать ее и по-тагастийски, но принцы обычно не сильны в тагастийском, который похож больше не на людскую речь, а на пьяное бормотание старого ворона, который решил передразнить заику.

Когда же голова у принцев начинает идти кругом от глаголов и существительных, склонений, спряжений и недовольных криков учителя, ему на смену приходят господа генералы. Эти занятия принцы обычно любят. Они увлеченно расставляют фигурки солдатиков на макетах и передвигают их, как передвигали бы свои войска в настоящем сражении, пока суровый голос наставника не произносит:

– Вы проиграли, ваше высочество. Ваша армия разбита наголову, и страна принадлежит врагу. Вас казнят завтра на площади Праведников вместе со всей вашей семьей. – И после длинной паузы добавляет: – Плохо. Очень плохо. О чем вы думали сегодня? – И затем, невыносимо ехидно: – Об игре на лютне?

А когда их сверстники играют вместе в забавные и веселые игры, принцы едут на заседание суда, потому что они обязаны знать законы, по которым живет их страна. Иногда им приходится присутствовать и при смертной казни. Конечно, мать против.

– Он же еще ребенок! – говорит она отцу. – Разве можно, чтобы он видел эти ужасы.

– Он не ребенок, мадам. Он – наследник престола, – отвечает ей отец. – И когда он подпишет кому-нибудь смертный приговор, то будет отдавать себе отчет в том, что произойдет потом с этим человеком.

И уже там, на площади, когда они стоят на балконе, окруженные многочисленной свитой, отец наклоняется и шепчет на ухо:

– Не смей закрывать глаза. Смерть – не абстрактное понятие. У нее есть лицо. Много лиц. Ты должен знать, как она выглядит, ибо ты – будущий король.

А когда другие мальчишки впервые влюбляются в самых красивых и веселых девочек, принцев представляют маленьким капризным толстушкам:

– Знакомьтесь, ваше высочество, это принцесса Бугусса.

Принцы прыскают со смеху – надо же иметь такое нескладное имя, но воспитатель строго одергивает:

– Будьте учтивы с ней. Однажды вам придется на ней жениться, и тогда она припомнит вам все обиды.

Вот почему принцы, да и короли тоже, так бережно относятся к редким минутам, когда они могут быть собой. И по этой же причине мудрые, по-настоящему великие короли не придираются к мелочам и ценят своих подданных не за покорность и льстивые слова, но совсем за другие качества.

Маленькая застава на границе с Айн-Джалутой, казалось, забыта и богом, и людьми. Пожалуй, то было единственное место в Охриде, где никогда и ничего не происходило.

И даже название свое она получила только потому, что надо же как-то обозначить на карте это место.

Необозримое красновато-рыжее пыльное пространство морщинистой скатертью простиралось от края и до края горизонта, упираясь на юге в скалистую горную гряду. Этот унылый пейзаж скупо разнообразили одинокие кривые и низенькие деревца с перекрученными стволами и жидкой, сухой листвой да желтовато-зеленые колючие кустарники. Тут всегда стояла изнуряющая жара, а редкие дожди считались невероятной роскошью.

Выгоревшее до белизны небо висело над самой землей, будто пытаясь рассмотреть на ней что-то чрезвычайно мелкое. Может, людей?

К заставе вела широкая прямая дорога, но ни случайные путешественники, ни странствующие торговцы, ни бродячие актеры не нарушали здешнего безмятежного и сонного покоя, и не курилась вдалеке пыль, поднятая колесами их пестрых тележек и копытами лошадей.

Даже твари Абарбанеля редко забредали сюда в поисках добычи.

Только раз в четыре недели приезжала подвода из Мараньи, привозила провиант, одежду, необходимые мелочи и столичные сплетни, устаревшие как минимум на полтора месяца.

Один колодец, одна сторожевая башня, две маленькие казармы на десять человек каждая – и смертная скука. Сюда ссылали опальных дворян и проштрафившихся солдат.

Небольшая крепостца из белого известняка укреплением, строго говоря, не являлась. Просто сосланный в Тогутил из Оганна-Ванка за поединок блестящий молодой офицер Айелло Тесседер, командир сотни ваугов, по прибытии три недели пил беспробудно. По утрам, с трудом отрывая от стола раскалывающуюся голову, он обводил неприветливый здешний пейзаж мутным взглядом налитых кровью глаз, убеждался, что степь и солнце никто не похитил и они по-прежнему остаются на своем месте, – и, впав в привычное отчаяние, требовал себе очередную бутылку вина.

Допившись до удивительного состояния, в котором он видеть не мог ничего крепче ячменной воды и питательнее сухариков, следующие две недели новый командир заставы провел в степи, гоняя ни в чем не повинных сусликов.

В конечном счете, он пришел к выводу, что не сможет пить и охотиться на несчастных грызунов все оставшиеся три года ссылки, и его обуяла неукротимая жажда деятельности. Разленившиеся воины возмутились было, когда сотник Тесседер отправил их рубить деревья и тесать известняк, однако постепенно втянулись и даже вошли во вкус. Привычная муштра и работа над укреплением заставы разогнали скуку и тоску, и вскоре все двадцать шесть человек работали засучив рукава, иногда и допоздна.

Результатом их деятельности стала небольшая, но крепкая башенка, окруженная стеной из глыб известняка в два человеческих роста и довольно глубоким рвом, дно которого, за неимением воды, утыкали заостренными деревянными кольями. Надо сказать, что игрушечная эта крепостца была возведена в стороне от казарм, возле колодца – по всем правилам фортификационной науки. Рядом воздвигли и деревянную башню с огромной бронзовой чашей (неведомо откуда появившейся на заставе) на вершине. Чашу заполнили дровами и нарубленным кустарником и щедро облили маслом на случай, если нужно будет подать сигнал тревоги.