Змеи, драконы и родственники - Угрюмов Олег - Страница 21

– Та кому вона нужна, твоя Маруся, вона ничого не умие, даже корову доить. За ней усе маты робыть!

Разбушевался и Салонюк:

– Маруся – гарна дивчина, чого ты так разлютывся?

Сидорчук жестко блюл свои интересы, забыв и о гидре, и о войне, и о немцах. Вопрос был поставлен животрепещущий:

– Гарна-то гарна, та на що вона мени здалась?

Гельс-Дрих-Энн понял, что о женщинах мужчины в лесу могут беседовать практически вечно. Три головы в унисон грянули:

– Эй, там на берегу, оставьте Марусю в покое!

Маметов тем временем храбро ухватил из-под носа у дракона свои сапоги и отбежал в сторону, торопливо натягивая их на бегу.

– Однако моя сапоги одевать. Красивый зверя, командир. Можна его домой, до мама брать?

– О-ее, – только и вымолвил Салонюк.

– Дома тепло, дыня, чай, – принялся перечислять Маметов все соблазны.

Гельс-Дрих-Энн от такой наглости сначала несколько оторопел, а затем грозно зарычал:

– А ты, урюк-башка, еще раз в сапогах в воде окажешься, к маме в Ташкент не попадешь.

Маметов обиделся на неблагодарного зверя, которого уже собирался угощать дынями и чаем, и храбро заявил:

– Моя так не сдаваться, моя биться будет!

– Ой-ой-ой, как страшно! – не выдержав, захохотал дракон. Затем головы Гельс и Дрих, переглянувшись, дружно изрекли: – Сейчас ты умрешь, но до того Маметов та сорок его бегемотив споють свою останню писню!

– Сорок не сорок, – встрял неугомонный Перукарников, – а нашего узбека мы в обиду не дадим!

Набычился и Сидорчук:

– Який не е, даже в ядовитых чоботах, все одно вин наш!

Салонюк выдвинулся на шаг вперед:

– А ось хто ты такий, це треба ще выяснить!

Чего-чего, а такого поворота мудрый дракон никак не ожидал. Он привык к тому, что является персоной номер один не только во всех волшебных сказках и легендах, но и в многочисленных исторических опусах. Не узнать его в лицо могли только законченные невежды.

Голова Дрих широко распахнула глаза:

– То есть как кто такой?!

– Зверя. Из зоопарка бежать, однако, – убежденно сказал Маметов. И поделился доверчиво: – Моя зоопарк сильно любить.

– Тебя в любом зоопарке примут как родного, – не удержался Гельс.

Жабодыщенко высунулся из-за спины Салонюка:

– Мабуть, ты фашиський прихвостень? – Тут он заглянул в глаза командиру, ища поддержки и одобрения. – Так я кажу, товарищ Салонюк?

Перукарникову пришлась по вкусу идея выяснить, кто таков незваный гость:

– По-нашему здорово чешешь, о нас кое-что знаешь, а на вид – одному черту известно, кто ты есть! Может, ты вообще вражеский шпион, переодетый в костюм… – Тут он запнулся, потому что не мог себе представить, что это за наряд на вражеском шпионе и на кой ляд он его напялил.

На помощь ему пришел Маметов, которому все как раз стало ясно:

– Чудо-Юдо, однако!

Гельс-Дрих-Энн оскорбился:

– Я не Чудо-Юдо, я Гельс-Дрих-Энн! И никакой я не вражеский шпион, а простой волшебник. Говорю на трех тысячах восьмистах пятнадцати языках и могу путешествовать по мирам и временам, поэтому меня каждая собака и каждый жильцутрик знает. Вот, к примеру, вы слышали сказку про Мурципайчик, где беспощадный злодей погибает от руки невинной принцессы?

Партизаны тревожно переглянулись и покачали головами. Физиономии у них были явно озадаченные.

Дракон заволновался:

– Ну как же? А историю про то, как добрый Язьдрембоп задушил своего дядю хвостом внучатой племянницы?

Все снова переглянулись, изобразив крайнюю степень непонимания.

– Ну тогда, может, вы помните изображение Фомы Вездесущего с вилами в правой руке и медным тазом – в левой?

Первым не выдержал все тот же Перукарников:

– Помню я Фому, не помню я Фому – а ты здесь при чем?

Гидра возликовала:

– Ну так он же на мне верхом сидит и бьет меня этим самым тазом по головам. В тысяча триста сорок втором году все разменные деньги выпустили с этим изображением, и они были в ходу вплоть до тысяча восемьсот семьдесят первого, а потом их изъял понтифик Сельжайский и заменил на привычные всем нам платиновые карточки какого-то там Утрастяпского банка.

Салонюк внимательно оглядел своих бойцов:

– Шо вин каже? Чи то я погано слухаю, чи то погано розумию?

Перукарников вспомнил, что лучшая защита – это нападение, и строго вопросил у гидры:

– Ты вот лучше расскажи, откуда ты взялся и почему у тебя три головы?

Гельс-Дрих-Энн охотно пустился в объяснения:

– Я не взялся, тут я тоже живу. А три головы у меня с самого рождения; почему именно три, а не другое число, наверняка не скажу. – Тут он стал что-то припоминать. – Вы про такую речку – Припять – слышали?

Подозрительный Перукарников прикинул, отвечать ли шпиону, но после недолгих колебаний все-таки признал:

– Положим, слышали, и что?

Дракон таинственным голосом:

– А то, что именно с теми местами связано происхождение моих трех голов.

– Это как такое может быть связано с обычной речкой?

Салонюк придержал Ивана за рукав:

– Погодь, хай розкаже.

Гельс-Дрих-Энн продолжил:

– Связано, конечно, не с самой речкой, а с теми местами, где обитали мои предки, – с болотами в районе Припяти. Там родилась моя прабабка, и у нее была одна голова, как у всех нормальных драконов, пока на землю не упала звезда Полынь.

Сидорчук заинтересовался:

– Яка зирка Полынь, що це за байка?

– Это не байка, – нравоучительным тоном произнес дракон, – это легенда, которую у нас в роду передают из поколения в поколение. Так как после того памятного события все мои родственники стали рождаться уже с тремя головами. С тех пор прошло очень много времени и многое изменилось, а я, так сказать, последний трехголовый из моего рода.

Перукарников – бывалый материалист, марксист и атеист – не мог оставить без внимания вопрос о ворожбе:

– Волшебник, говоришь, а как нам это доказать можешь?!

Головы о чем-то пошептались, и голова Дрих изрекла:

– Смотрите внимательно: сейчас у вас в отряде командует один Салонюк, а теперь… – Дракон произнес заклинание: – Баххара, мамара ютонта, мучачес! – И два Салонюка разбежались в стороны, тревожно оглядывая друг друга с ног до головы.

Бойцы недовольно зашумели: два Салонюка – это было уже чересчур.

Даже Перукарников испугался:

– Ладно, ладно, мы тебе верим, а теперь сделай все, как было!

Дрих пробурчал:

– Ты забыл сказать – пожалуйста.

– Трижды пожалуйста!

Голова Гельс тихо пожаловалась голове Энн:

– Эх, если бы не красотка Аферта и не долг перед обществом, эти троглодиты уже на все сто были бы моим завтраком.

Гельс-Дрих-Энн сделал легкий пасс лапами, и Салонюк вновь обрел свою индивидуальность. Он тяжело дышал и бросал на дракона грозные и одновременно обиженные взгляды.

– Надеюсь, – процедила гидра великосветским тоном, – мы уладили все формальности, официальная часть закончена и теперь можно переходить к делу?

Салонюк заволновался:

– Яке дило? Маметов все зрозумив и никогда не пиде в воду у чоботах, так я кажу, Маметов?!

Маметов утвердительно закивал.

Гельс-Дрих-Энн задумался о чем-то своем, будто красна девица в высоком тереме; голова Энн предложила остальным:

– Надо постановить, что они несъедобные, так будет лучше для дела – не отвлекает. Ставим на голосование. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Воздержавшихся нет – принято единогласно.

Сидорчук выдвинулся вперед:

– До речи, це я кинув сапог, ось тоби хрест, бильше таке не повторыться!

Гидра медленно вылезла на берег, показавшись во всей своей красе. Партизаны тихо охнули. А Гельс-Дрих-Энн, оглянувшись на озеро, тяжко вздохнул. Голова Дрих тихо произнесла:

– Придется на пару недель куда-нибудь переселиться.

Гельс добавил:

– Надо не забыть всех предупредить, перед тем как исчезнем, чтобы сюда не лазили.

Энн времени зря не терял:

– Сделаем так.

По его велению на берегу через каждые двадцать метров замаячили щиты с надписью: «Водоем закрыт по техническим причинам. Купаться, ловить рыбу и пить воду строго воспрещается! За нарушение штраф – 18 баранов или 2 быка. С уважением, администрация пляжа. Подпись: Гельс-Дрих-Энн».