Все демоны: Пандемониум - Угрюмов Олег - Страница 20

— Ты сам-то что-нибудь видел?

— Кого это беспокоит?

— Ты так убедительно выглядел, — молвил Зелг, восхищенно разглядывая кузена. — Да и граф с маркизом и даже господин Фафут настолько естественно себя вели, что у меня не возникло и тени подозрения.

— Пообщаешься с мое с душенькой Кукамуной, научишься изображать что угодно, — вздохнул Юлейн.

— Положение обязывает, — согласился граф да Унара. — Хотя мы с маркизом в какой-то момент решили, что дядя невидим простому смертному, и нас его отсутствие уже не смущало.

— Мне надо выпить еще, — признался Зелг. — Не умеренно, а так, чтобы снова поверить в себя.

Разговор сей происходил в малом тронном зале, куда участники событий удалились, чтобы перевести дух перед началом Бесстрашного Суда. Староста Иоффа тихо хихикал в углу, осчастливленный кувшинчиком славного таркейского винца. К нему примкнули и Альгерс с Ианидой, и Гописса с Мумезой, причем впервые за длинный исторический период обескураженные дамы не протестовали против возлияний. Кажется, они и сами нуждались в добром глотке, чтобы восстановить пошатнувшееся душевное равновесие.

К тому моменту, когда выяснилось, что дядю Гигапонта в подробностях можно рассмотреть только в мощный крупноскоп, большинство встречавших крепко опасались за свой рассудок.

Сентиментальный Кехертус, весь прошлый вечер предававшийся ностальгическим воспоминаниям детства, расписал старшего родственника самыми яркими красками. Он с увлечением рассказывал о дальних странствиях, из которых Гигапонт вообще никогда не вылазил; о побежденных им врагах, которые, судя по этому рассказу, громоздились где-то штабелями; о прекрасных дамах, тоскующих по очаровательному кавалеру. Он только забыл упомянуть, что его дядя — чрезвычайно ядовитый, стремительный, но крохотный паучок.

— Дядя пошел в бабушку, а папа — в дедушку, — объяснил Кехертус вопиющую разницу масштабов.

Сам виновник переполоха, прослушав второй раз ораторию «Одинокий паук», взгрустнул, заказал к обеду что-нибудь эдакое и удалился в отведенные ему покои, спешно обустроенные домовыми применительно к новым условиям, отдохнуть с дороги.

Что же до остальных, то для них передышка оказалась краткой.

Громыхнуло, полыхнуло оранжевым пламенем — языки огня взметнулись к потолку и смирно опали, прижимаясь к ногам величественного и кошмарного существа, которое буквально выросло из каменного пола в самом центре зала.

Ростом оно было с Думгара, в плечах — ненамного уже. Длинный, сплюснутый по бокам череп завершался прекрасно развитой нижней челюстью с двойным частоколом зубов; мощные перепончатые крылья в черно-оранжевых пятнах защищали спину не хуже стальной брони; черные провалы глаз, казалось, выжигали душу. Оно производило впечатление несокрушимой силы и нездешнего могущества.

Существо повело головой и шевельнуло толстым хвостом, сплошь покрытым мелкими острыми колючками. Затем обвело присутствующих таким грозным взглядом, будто весь мир сидел перед ним на скамье подсудимых, и издало странный, трескучий звук, от которого Зелга мороз продрал по коже.

— Его честь судья Бедерхем! — возвестил Думгар, не моргнув глазом.

Забегая вперед, скажем, что в преисподней еще долгое время обсуждали события того года. Не последнее место в бурных дебатах занимали впечатления демона Бедерхема, и пища для них появилась сразу по прибытии.

Не успел судья принять подобающую позу, чтобы благосклонно выслушать приветствия хозяев кассарийского замка, как в малый тронный зал ввалилось счастливое, безумное, энергичное существо, волокущее диковинное изваяние. Оно (изваяние) и приковало к себе все взгляды.

То была статуя ничем не примечательной личности, явно человеческого происхождения, выполненная, впрочем, с величайшим мастерством. Как принято писать в репортажах из мастерской скульптора — в каждой черточке ее дышала жизнь.

Человек держал в одной руке огромную полуведерную кружку, в другой — аккуратный плакатик с текстом, посвященным свежей бульбяксе, и притом таращился на зрителей с таким выражением, будто его ваяли в тот миг, когда он узрел собственную смерть. Либо почтенного судью Бедерхема, что почти одно и то же.

— О великий! — заорал пришелец, влекущий статую.

Силенок у него не хватало, и потому он волок ее с диким грохотом, какой обычно происходит при камнепаде в горах.

— О великий и ужасный! Прими эту скромную жертву от своего жалкого раба. Не побрезгуй!

Бедерхем отметил, что даритель выглядит забавно, но знакомо: волосы, заплетенные в косички и украшенные гладко отполированными костями; живописные лохмотья, ржавый серповидный нож для жертвоприношений… Чем-то бесконечно родным повеяло от него, и демон внезапно вспомнил молодость, чего не случалось с ним уже несколько тысяч лет.

— Жрец со ржавым серпом в нашем городе — это символично, — начал он, желая поощрить энтузиаста, но его непочтительно прервали.

Такого с ним тоже не случалось вот уже несколько тысяч лет.

Весь цвет Кассарии собрался в малом тронном зале душевно приветствовать Гончую Князя Тьмы, демона Бедерхема, который, с одной стороны, работал на полставки судьей в Кассарии, а с другой — являлся дальним родственником ныне здравствующего герцога. Ибо демонесса Фаберграсс приходилась ему троюродной сестрой, а Моубрай Яростная — и вовсе тетей.

Все улыбались, кланялись, дамы делали реверансы. Словом, у постороннего наблюдателя могло сложиться стойкое впечатление дежа-вю — нечто подобное он наблюдал часа полтора назад, при встрече дяди Гигапонта. С той лишь разницей, что судья Бедерхем был доступен для обозрения и произвел оглушительное впечатление на тех, кто его прежде не видел.

В этот пасторальный пейзаж и вписался разъяренный кобольд Фафетус с младшим официантом Муфларием на поводке.

— А ну, отдавай придурка! — завопил он, наскакивая на Мардамона.

Жрец был головы на полторы выше кобольда, но бармена это нисколько не смущало.

— Придурка верни — его дома дети ждут. Тебе мама не говорила, что красть нехорошо? Нет? Я расскажу.

— Сие есть жертва кровожадному демону, — попытался вразумить его жрец. — Аз есмь исполнитель воли высших сил…

— Исполнитель! Воришка ты мелкий, а не исполнитель! Отдай статуй, кому говорят!

— Я уже принес его в жертву.

— Щас я тебя в жертву принесу. Причем по частям, — загадочно пообещал кобольд. — Щас я тряхну стариной и припомню, кем работал до того, как Нунамикус открыл свое заведение.

— Не советую, — заметил Дотт, паря за спиной у Мардамона. — Он ведь не всегда стоял за стойкой. Лет пятьсот тому назад в Лягубле его считали лучшим дознавателем в беседах, «особо располагающих к откровенности». Его вашим ржавым ножиком даже не насмешишь.

— Лучше бы оказал квалифицированную помощь, — обиделся жрец. — Один я радею за репутацию господина герцога. Что о нас подумает жестокий и кровожадный демон, находящийся при исполнении, если немедленно не получит достойную мзду? Да он тут все разнесет вдребезги — и лично я его оправдываю.

Бедерхем тревожно зашевелил острыми ушами.

— Собственно, я даже намерения не имел…

— Но втайне он жаждет жертв! — вскричал Мардамон, пихая демону окаменевшего торговца.

— Обойдется, — пыхтел Фафетус, таща «статую» к себе.

— Двести лет работы перевозчиком на Ядоносных озерах! — прогремел Адский Судья, указывая алым сверкающим когтем на беспокойного жреца.

В фехтовании это называется — симультанте.[1]

— Богам это неугодно, — изложил жрец стандартную версию.

За его спиной выросла внушительная фигура в сверкающих доспехах производства «Крутишен гайкен Борзиг». Заученным движением Такангор взял Мардамона за шиворот, поднял в воздух и слегка встряхнул, дабы привести в чувство.

— Продолжайте, — приветливо кивнул он Бедерхему и потопал к дверям, звонко цокая серебряными подковами.