Некромерон - Угрюмов Олег - Страница 20

По ступенькам, словно лазурные речные воды, стекал к ногам Зелга драгоценный аздакский ковер, который его матушка непременно запрятала бы в сокровищницу и запретила выносить даже в пиршественный зал, не то что класть под ноги.

И первый всплеск варварской гордости захлестнул герцога. Он слегка устыдился этого, но только слегка. Зелг даже не представлял себе, насколько сильна кровь кассарийских некромантов, и потому не мог понять, что творится с ним – обычно таким спокойным и уравновешенным.

А затем распахнулась дверь, и перед ним склонился некто грандиозный, величественный и великолепный.

Молодой герцог судорожно схватился за горло, попытался что-то просипеть, но у него ничего не получалось. Он открывал и закрывал рот, словно рыба, вытащенная на берег, и чувствовал себя приблизительно так же. В ушах грохотало. Это рушились все представления о реальном мире.

Между тем встречавший выпрямился, и глаза Зелга невольно метнулись ввысь, пытаясь охватить взглядом господина Думгара во всем его великолепии.

Он и впрямь был уникальным в своем роде – единственный выживший за всю историю некромантских войн грандиозный каменный голем, с чьего высокого чела давно уже стерлась от времени надпись, гарантировав ему великую силу, свободу и бессмертие.

Впрочем, про смерть и бессмертие големов Зелг да Кассар пока что не знал, а если бы и узнал, то ровным счетом ничего бы не понял.

– Э-ээ, – пробормотал он, соображая, что вышеупомянутое «э-ээ» никак не тянет на приветственную речь наследника, впервые вступившего под сень отчего дома. – Ну, то есть, это… Я… вот… – И он пощелкал для убедительности пальцами.

– Добрый день, – пророкотал голем. – А столь необходимые уединение и тишину, равно как и глоток холодной освежающей воды милорд может найти на заднем дворе, если соблаговолит пройтись вот по этой тропинке. Мы же готовы ждать, сколько потребуется милорду, чтобы оценить и взвесить обстановку. Впрочем, позволю себе заметить, что горячие блюда уже готовы. И немериды под винным соусом просто исходят соком.

Упомянутые немериды были слабым местом молодого герцога. Немерид он был готов поглощать в неограниченном количестве, невзирая ни на настроение, ни на состояние здоровья или финансов. Несчастная либо счастливая любовь, карточный выигрыш или, напротив, проигрыш, слава либо безвестность – все это меркло в ту минуту, когда на стол ставили огромное серебряное блюдо, полное раскрытых раковин с нежнейшим розоватым мясом. Словом, грех чревоугодия – это святое дело.

То, что невероятный домоправитель знал об этой слабости своего далекого, незнакомого хозяина, тронуло Зелга и заставило его ощутить первый, пока еще слабый укол совести.

– Благодарю вас за теплую встречу, милейший Думгар, – молвил он не своим, каким-то скрипучим и бесцветным голосом. И, собрав всю волю в кулак, продолжил: – Я, вероятно, устал с дороги сильнее, чем предполагал. Вы угадали. Мне необходимо несколько минут тишины и уединения да глоток воды, чтобы взбодриться. Признаюсь, я взволнован.

И неверными шагами удалился по тропинке.

Если бы Зелга не подкосила так внезапная встреча с тем миром, реальность которого всю свою жизнь упорно отрицала Ласика и Ренигар да Кассар, он, возможно, и свихнулся бы оттого, что обычная на первый взгляд тропинка вынудила его три или четыре раза пройтись по кругу, затем сделать большую петлю и два раза продефилировать мимо знакомого уже парадного входа, чтобы потом увлечь в тенистый замковый парк. Нет, вообще-то это была приличная, нарядная, ненавязчиво извилистая тропинка, все повороты и извивы которой были продиктованы исключительно эстетическими принципами. Но новый наследник отчаянно не вписывался в окружающий пейзаж, и она решила показать ему, в каком мире отныне он пребывает. Сразу скажем: суть многих человеческих проблем ускользала от нее. Не станем приписывать заурядной тропинке какие-то невероятные свойства. Но справедливости ради – милосердие было ей не чуждо, и она вывела Зелга к заброшенному колодцу значительно раньше, чем он окончательно потерял голову, пытаясь преодолеть заколдованную геометрическую фигуру замысловатой формы, вычерчиваемую ею среди тенистых деревьев.

Сверкающий на солнце серебряный сосуд, украшенный невероятной чеканкой, – предположительно местное ведро – стоял на мраморном постаментике в окружении четырех статуй. Зелг сбросил его вниз, в воду, дивясь красоте самого колодца, необычной форме ведра, виду здешней цепи… Разум, спасаясь от перенапряжения, придает огромное значение мелочам, отказываясь осознавать целое. И правильно делает.

– А чтоб тебя пять раз подняло и двадцать гепнуло, лучше всего об кактус! Чтоб тебя маменька до ста лет опекала и за руку водила! Чтоб тебе мхом порасти снизу, а лишайником сверху! Чтоб тебя этим ведром буцало, чтоб тебе ни сухо, ни мокро было, личинка сухопутная!.. – раздалось из колодца и понеслось на всю округу, многократно усиленное подлым эхом.

Затем внизу кто-то завозился, заплескался и яростно подергал ведро.

– Чтоб тебе Думгар устроил воспитательный процесс!!! Чтоб на твоих костях Кассары сто лет изголялись… Ой-ё-алулу! С возвращением, мессир герцог, добро пожаловать домой. И позвольте сказать, что я являюсь подданным вашей благородной семьи вот уже четыреста пятьдесят лет подряд, чем постоянно горд и счастлив.

– Спасибо, – учтиво отвечал слегка поколебленный радостной встречей Зелг.

– Всегда пожалуйста, – донеслось снизу. – Это я вас поначалу просто не признал. Ежели что, я всегда тут, с багажом бесценного многовекового опыта, желанием посодействовать в любых начинаниях и беззаветным восхищением. Так что и советом, и деятельной помощью – в любой момент.

– Деятельной, пожалуй, не надо, – робко попросил герцог.

– А то могу, – настаивал утоплик.

– Не стоит беспокоиться.

– Это хорошо – беспокоиться я не люблю. Радикулит, знаете ли, ревматизм. Ведь все в сырости, все в сырости… А когда милорд изволил приехать? Что-то в среде водяных ходят противоречивые слухи.

– Только что.

– И сразу ко мне! Какая честь, какой восторг! Сегодня же напишу кантату для сводного хора жаб и сверчков, каковую в любой момент буду рад предоставить для светлейшего прослушивания.

– Я потрясен, – честно сказал молодой человек.

– То ли еще будет, – неожиданно прозорливо заметил утоплик.

– Почему вы так думаете?

– А, знакомое дело. – Кажется, тот, в колодце, махнул рукой. Что-то негромко плеснуло. – Я вот сам как утоп, так чуть не помер от удивления. Все необычно, все с толку сбивает. Но каких-то сто двадцать – сто тридцать лет прошло, и будто так и надо. Дело привычки.

– Каких-то сто двадцать лет… – прошептал герцог.

– Глазом моргнуть не успеете. Зелг помолчал.

– Жалко вас отпускать, такая честь оказана простому, скромному труженику ведра и ворота. Но ведь нужно быть справедливым. Нужно?

– Наверное.

– Ну, тогда идите в замок, несите свет и сладость другим подданным. К тому же Думгар немерид припас – страшное дело.

– А вы откуда знаете?

– Подумаешь, велика важность. Все ундинки в окрестностях запыхатые, растрепанные – а какое там вычесывание волосьев при луне, коли сутки напролет давай грузи моллюсков корзинами? Водяные на ушах стоят: а как сорт не приглянется?! А как качество не потрафит?! Уж, кажись, нам, утопликам, хуже не будет – но и то застращал Безымянный. Идол каменный, простите на злом слове.

– Думгар?

– А то!

– Так ведь он имянный. То есть имя имеет.

– Вы, господин герцог, на чело ему взгляните. Чистое чело, каких у големов не бывает. Там стирать и исправлять нечего, вот и выходит, что Думгар – это имя от людей. А от создателя имя было, куда ж без него, но сплыло. И теперь разрушить его невозможно, ибо кто нынче знает, как нарек Думгара тот, кто его когда-то поднял из чрева земного? Я вот, почитай, четыреста лет тут кукую, а ничего подобного не слышал. Ни сплетни какой, ни байки. Каменный свои тайны хранить умеет. А уж Кассария и подавно. Она все поглощает – и тайны, и время, и смерть самую…