Некромерон - Угрюмов Олег - Страница 11

Такангор протестующе мотнул головой, тускло блестящий рог врезался в стену, и часть каменно-кирпичной кладки рухнула ему под копыта, вздымая тучу желтой пыли. Мунемея уперла руки в бока и выжидательно уставилась на сына.

Минотавр виновато поднял из образовавшейся кучи кирпич и попытался пристроить его на место.

– А чтобы не делать из лабиринта проходной двор, нужно было яблони сажать не на каждом повороте, а только у входа и в центре.

Мунемея всплеснула руками:

– Что ты говоришь? Отец хотел, чтобы наш дом был похож на сад, а не на тюрьму для особо опасных минотавров. Это высокая эстетика! Это новое слово в искусстве дизайна.

– Я про новое слово не знаю, – сказал Такангор, провожая печальным взглядом выпавший обратно кирпичик. – И я тоже за эстетику, потому что она мне ничего плохого не сделала. Но сорт можно было выбрать с умом? Чем плох Красный Налив? И витамины, – принялся он загибать пальцы, – и глаза от него кровью наливаются. То есть для здоровья полезно, и создает нужный имидж.

А папенька что посадили? Весенний Припев? Он же сладкий до невозможности, люди его обожают, вот и лезут, как мухи на мед. Пока я в подземелье рычал и цепями гремел, они стену дополнительно в двух местах разобрали, чтобы было удобнее лазить. Вот кирпичи еще воруют. Я сегодня на рассвете застал троих за этим занятием, так они мне перечить начали: дескать, этот лабиринт есть пережиток темного и стыдного прошлого и его вообще нужно разрушить как символ недоверия между людьми и минотаврами. Говорят, желаем, чтобы ваша жизнь проходила на глазах у нашего общества, а то вдруг вы за этими неприступными стенами замышляете против нас что-то нехорошее?

Ну как в воду глядели. Во народ! Никакими словами не убедишь, только действием. Чему их жизнь учит?

Мунемея аккуратно собрала кирпичи и сложила их у стены стопочкой.

– Кстати, о жизни. Что это за мода – вставлять кольцо в нос? Твой отец уже женатым был, детей имел, семь войн прошел, а такого себе не позволял. Нигде колец не носил, не то что на лице.

– А вам бы, мама, только к чему-нибудь придраться, – обиженно прогудел Такангор. – Если, конечно, дело меня касается. Почему-то Бакандора вы никогда не ругаете, балуете его, все позволяете. Вот я посмотрю, как вы с ним намаетесь, когда он вырастет.

Мунемея гневно вскинула голову, и это было огромной ошибкой. Теперь ее рог, еще более грозный, чем у сына, вонзился в многострадальную стену. Раздался грохот, и куча камней и кирпичей у стены увеличилась чуть ли не втрое.

– У Бакандора, кроме нас, никого нет, – сказала минотавриха. – Кто его еще побалует, если не родная мать?

– Ой, мама, осторожнее! – вскрикнул Такангор. – Это же дедушкина любимая бублихула. Вы ее совсем камнями завалили и даже не предпринимаете ничего. А она, между прочим, тоже эстетика и часть интерьера. Вьется красиво, причудливо, и цветочки у нее милые-милые.

– Не люблю я эту бублихулу, – фыркнула Мунемея. – И ты весь в деда, такой же бездеятельный мечтатель и эгоист. Какой толк в этом плюще? В нем теперь обосновались несметные полчища комаров, и камень она взламывает этими своими щупальцами.

– Какими щупальцами, мама, что вы такое говорите?

– А еще от нее язык вяжет и в горле першит, – не сдавалась грозная минотавриха.

Такангор укоризненно уставился на мать:

– Так вот кто ее по ночам пощипывает! Вы! Ну надо же, а я сатира, беднягу, по всему винограднику гонял. Думал, это его козья рожа на мои цветы позарилась. И комары, чтобы вы знали, ее на дух не переносят. Вот если бы не бублихула, тогда б они нас просто заели.

Если Мунемея и смутилась, то совсем ненадолго. Она небрежно махнула рукой и произнесла:

– Не мычи ерунду, да еще в таком тоне. Ничего я не щиплю, особенно по ночам, особенно при лунном свете, когда так хочется пожевать что-нибудь остренькое… Лучше скажи, по какому поводу кольцом обзавелся – уж не обручился ли втайне от родной матери?

Минотавр нервно задергал ушами, а великолепная родительница продолжала как ни в чем не бывало:

– То-то я смотрю, ты совсем рассеянный стал. Ах ты, рожки да ножки, как я раньше не догадалась? Это не девица ли Эфулерна-младшая тебя прельстила? Ты еще на прошлом Дне Весны на нее заглядывался, клеверные веночки все плел…

– Ну вы, мама, такое придумаете. Она же еще дитя совершенное, ей и пятидесяти нет. К тому же у нее роман с совсем другим кавалером, на меня она даже смотреть не захочет.

– Да надо быть совершеннейшей ехидной, чтобы не посмотреть на такого красавца! – возмутилась Мунемея. – А она ничего себе, копытца, хвостик, ушки – все при ней. Дети у вас были бы прехорошенькие. И я бы внучков понянчила.

– А, – покривился Такангор. – Мне по женской части не везет совершенно. Это вот братцу Милталкону на роду написано дам-с очаровывать. Вот подрастет и отобьет себе Эфулерну, если захочет.

– Не смей так о брате отзываться! – вспылила минотавриха. – Он же в тебе души не чает, подражает во всем. Небось сейчас где-нибудь дурью мается – кольцо в нос вставляет.

– И чего я такого плохого сказал? Ну не собираюсь я жениться. Мне сперва надо чего-нибудь добиться в жизни, а потом уже о семье думать. Вы сами сколько раз твердили, что я из выдающейся семьи произошел, что вся наша родня прославилась. Только про себя ничего не рассказываете…

– А что я? – смутилась внезапно Мунемея. – Скромная лабиринтохозяйка, мать шестерых детей. О чем тут рассказывать?

– Ну, была же у вас какая-нибудь жизнь, истории всякие из детства или юных лет. Как вы с папой познакомились?

– Познакомились, как все. На танцах. Я молоденькая была совсем, хорошенькая, его мой то… танец заинтересовал… Ты мне лучше объясни, как в этом виде можно чего-то добиться. – И Мунемея смягчила свою критику нежным поцелуем.

– Напрасно вы, мама, привередствуете, – насупился Такангор. – Это очень современно и для карьеры необходимо, потому что стильно и солидно. Теперь другие времена, одним папиным топориком не отделаешься.

Мать укоризненно покачала головой:

– Времена-времена. Времена, сынок, никогда не меняются. Просто молодым вечно кажется, что они откроют новый мир. Рано тебе еще в свет выбираться. Посидел бы дома, поучился уму-разуму у мамы, братьев и сестричек понянчил бы. Я так мечтала, что поставлю тебя на ноги и хоть какая-то польза от этого в хозяйстве произойдет. Нет, тебе сперва заматереть надо, а потом и о карьере подумать можно.

– С вами заматереешь. Тут никаких опасностей на шесть полетов стрелы не видно. А я по сече истосковался.

Мунемея даже отшатнулась от сына:

– Как ты мог истосковаться, если еще ни разу не был на войне?

– А это во мне папина кровь говорит. Громко так говорит.

Такангор развернул наугад газету и пробежал ее взглядом. Внезапно одна статья привлекла его внимание, и он принялся читать, старательно шевеля губами и ушами в такт словам.

– О! Слушайте, мама. В «Королевском паникере» пишут, что великий некромант Зелг да Кассар собирает в своем поместье армию, в которой преимущество отдается минотаврам и троглодитам, – при чем там слабосильные троглодиты, неясно. Наверное, он не читает специальной литературы. Так-так-так, вот…

Про правительство это неинтересно, это политика. А вот армия минотавров – это именно то, что мне нужно. И не вздумайте меня отговаривать. Я твердо решил, что отправлюсь к этому самому Зелгу и стану его правой рукой. Интересно, он на самом деле такой могучий волшебник?

– Про Зелга не скажу, но все герцоги да Кассар до него были величайшими некромантами и опаснейшими противниками. Или самыми верными и могучими союзниками… – тихо сказала Мунемея.