Голубая кровь - Угрюмов Олег - Страница 66

И мои дети так же станут прислушиваться к моим советам и так же подчиняться приказам. Неужели ты думаешь, Двурукий, что сейчас я бог, потому что сильнее и больше?

Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты думаешь, и если бы я умел бояться, то это пугало бы меня.

Впрочем, я действительно боюсь людей.

Знаешь, что пугает меня в двуруких? Безумие и одержимость.

Ты не задумывался над тем, что случилось внутри тебя после возрождения – изменился ты в лучшую или худшую сторону? Но ты переполошился из-за того, что твоя кровь стала другого цвета. И даже не заинтересовался тем, что эта кровь намного лучше человеческой.

Руф заскрежетал зубами.

– Ты слишком по-человечески воспринимаешь мои слова. – В мысли-голосе бога послышались грустные нотки. – Даже теперь, когда ты так же близок нам, как и к людям. Я имел в виду лишь ту разницу, что нынешняя кровь поможет тебе избавиться от любых болезней:

Она уничтожает самую возможность заболеть. Теперь любые твои раны будут заживать быстрее и никогда не воспалятся, а чудовищные эпидемии, которые губили целые города твоих собратьев, не коснутся тебя. Более того, твоя кровь сможет лечить и других, только не торопись отдавать ее по капле каждому встречному.

И поскольку человек молчал, Шигауханам научал неторопливо повествовать о том, что произошло в невозможно далеком прошлом. – Мой отец, великий и могучий Шисансаном, некогда прибыл в этот мир и восхитился им. Он породил множество существ, дабы они украсили его новую родину и сделали ее такой прекрасной, какой она заслуживает быть. Он не учел, что боги Рамора не позволят ему жить в мире и покое.

Вот скажи, Руф, что ваши боги создали? Кроме собственных культов, кроме странных обрядов и кровавых жертвоприношений? Что они сделали, чтобы Рамор стал лучше? Отчего вы все время воюете, лжете, предаете, убиваете себе подобных? Вам не страшно так жить?

– Руф Кайнен, мертвый человек, испытывал разные чувства, слушая чужого

/своего/

бога. Он успел пережить и ненависть к нему, и благоговение, и восхищение, и отчуждение. Единственное, чего он не чувствовал, – это страха. Может, оттого, что мертвые страха не имут?

– Люди таковы, каковы их боги, – молвил он. – И не убеждай меня в том, что вы живете как-то иначе. Скажи, среди твоих детей не бывает предателей и лжецов? Трусов и безумцев?

– Боги таковы, каковы их люди, – заколебалось пространство от громовых раскатов голоса Шигауханама. Это было похоже на горную лавину или бурю посреди океана. – Предательство… Я обладаю памятью моего бессмертного отца и потому понимаю, о чем ты говоришь. А вот мои дети этого никогда не поймут, и не пытайся им объяснять. Мы живем иначе, мы не зависим друг от друга, поэтому каждый в своем роде совершенен. Но вместе мы способны создать то, на что не способен каждый в отдельности.

Мы приходим в мир, твердо зная, в чем состоит наш долг, и обладаем всеми возможностями и умениями, чтобы его исполнить.

– Тогда зачем им ты?

– Я прошлое их отцов и будущее их детей. Они преданы мне, потому что не умеют предавать в первую очередь самих себя. В отличие от Двуруких, которым ничего не стоит отказаться от самых близких и даже от собственного «я».

Руф закрыл глаза и прикусил нижнюю губу.

– Я не стану убеждать тебя, – продолжал бог. – Ты и сам все увидишь. Я только скажу, что мой отец, чья душа и память хранятся во мне, словно величайшее сокровище, хотел жить в мире с теми, кто населял Рамор. И меня он оставил здесь только для того, чтобы совершить вторую попытку – чтобы еще раз выстроить города аухканов, развести цветы, создать красоту. И убедить людей в том, что мы можем понять друг друга и не враждовать.

Я знаю древние легенды твоего народа. В них меня называют Мстителем, который придет, чтобы собрать свою кровавую жатву. Двурукие совершенно не ценят свою кровь и оттого бездумно ее проливают. И меня это пугает и настораживает. Потому что я очень боюсь, Руф, что мне, как и Шисансаному, просто не позволят быть добрым, любящим и честным. Я опасаюсь, что меня вынудят воевать. А ты видишь, как сильны мои воины и сколько смертей будет на их совести.

Руф не придумал ничего лучшего, чем спросить:

– А у них есть совесть?

Сверкающие глаза Шигауханама были похожи на россыпь драгоценных камней. Разве самоцветы могут иметь собственное выражение? И все же Кайнену показалось, что бог взглянул на него с укоризной.

– Они все – разумные существа. Разум начинается там, где есть совесть и честь.

Руф подумал, что человеку это не очень понятно. Разум человека начинается совсем в другом измерении.

Оказалось, что четверо новых друзей /братьев/ Руфа Кайнена так и не покинули тронный зал.

Шанаданха и Шрутарх безмолвными изваяниями замерли на почтительном расстоянии от беседующих. Садеон хлопотал над чем-то небольшим – Руфу не было видно, над чем. Крошка Вувахон задумчиво ткал цветной коврик, на котором все явственнее проступало изображение… Двурукого.

– Ты мягкий, – пояснил он, уловив изумленную мысль человека. – Тебе нужно мягкое гнездо, чтобы хорошо отдыхать. Я делаю тебе подстилку для гнезда. И ты тоже будешь видеть, что она твоя.

Руф был растроган. Он не знал, понимают ли его друзья, что такое «тронут», но они почувствовали охватившее его волнение и

/невозможно чувствовать нежность к двум прирожденным убийцам, ходячей смерти, безразличной ко всему, и двум гигантским гусеницам или личинкам, пусть даже они ткут ковры и выгрызают из камня статуи!

Но я чувствую.

Пожалуй, чувствую больше, чем по отношению к людям, которых я был обязан любить./ нежность. В голове Руфа уютно устроились четыре приветливые улыбки. Он не знал, как это может быть, но уже не задавался глупыми вопросами.

Непроницаемые выражения морд

/лиц, /

больше не мешали ему. Он понимал, что хотели сказать четверо аухканов, и Двурукому казалось, что он видит, как они улыбаются. Как раскрываются в невозможном движении мощные клыки, и тусклый блеск черных кинжалов ничем ему не грозит. ..

Улыбка.

– Ты хорошо говорил с Шигауханамом, – сообщил Садеон. – Вы достигли понимания. Пойдем, тебе нужны доспехи, а то ты совсем не защищен.