Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Угрюмов Олег - Голубая кровь Голубая кровь

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Голубая кровь - Угрюмов Олег - Страница 39


39
Изменить размер шрифта:

– Даже если и страх, то я имею право поступать так, как мне заблагорассудится.

– Не ошибись.

– Я найду ему замену.

– Времени не осталось, – сказал горбоносый. – Не забывай об этом.

Воин с чашей подошел к чему-то, что темным холмом возвышалось за спиной его собеседника. Небрежно толкнул ногой.

Мертвец безвольно перекатился на спину. Белые глаза нулагана-кровососа вперились в белое небо.

– Даданху захочет отомстить за своих сыновей. Теперь с ним можно будет договориться.

Слепой юноша вытянул раскрытую ладонь наугад, туда, где раздавались голоса. Горбоносый бросил быстрый взгляд на маленький предмет, лежавший на этой дрожащей ладони, и скривился, . И они ушли, не оставляя следов. Стройные ряды войск маршировали на север. Победоносная армия возвращалась в свою страну, .

И величайший из ныне живущих объявил своим подданным, что их время пришло.

Руф не мог избавиться от навязчивой мысли о том, что он все ближе и ближе к реальности. Образы родных и близких истончались и рассеивались в его памяти и вскоре поплыли по ветру тонкими странствующими паутинками. Собственное прошлое казалось не более чем сном малознакомого человека, который, утомившись скучной и длинной дорогой, стал назойливо рассказывать его во всех подробностях. И подробности эти против воли осели в сознании, ничего, впрочем, не изменив.

Вставали перед глазами картины недавнего сражения: варвары заполонили долину и идут на приступ… Нет, это тысячи, десятки тысяч пауков, раскрыв матово-блестящие клыки, приближаются к нему…

Молодой человек яростно потер лоб. Неужели он так устал, что сознание изменяет ему и он уплывает в сон? Тогда нужно немедленно возвращаться. Руф смутно ощущал приближение опасности, смертельной и неотвратимой, но им овладело странное оцепенение – и совершенно не хотелось противостоять ей. Самый неукротимый из воинов Аддона Кайнена, самый выносливый и живучий, дорожащий каждым мгновением своего бытия, сейчас чувствовал только одно: он хотел, чтобы все наконец решилось. Так или иначе, но решилось, ибо неведомо даже, конец это или начало.

Килиан совершил последнюю, самую отчаянную попытку совладать с собой. С тем темным и страшным, что удушливой волной поднималось с самого дна его души. Оказалось, что душа глубока, как океан, и там, во мраке и безмолвии, обитают такие чудовища, о которых боятся говорить в мире солнца. Теперь Килиан понимал почему…

– Руф, а кто так поработал над твоим ухом? – поинтересовался он, стараясь, чтобы голос звучал естественно. – Похоже, что его долго и упорно жевал какой-нибудь изголодавшийся тераваль.

В самом деле, правое ухо Руфа Кайнена, прикрытое обычно прядью длинных волос, было изуродовано рубцами и шрамами.

/Обернись! Посмотри мне в глаза! Тогда у меня не подымется рука… Я должен убедиться, что ты человек, но ты ведешь себя не по-людски. Да помоги же мне! /

– Не помню. Давно, наверное, случилось.

Руф так и не обернулся.

Килиан вздохнул. Поднял к небу страдающий взгляд. Небо было целиком и полностью поглощено собой и на крошечного человека где-то внизу не обратило ровным счетом никакого внимания.

/Ну что же./

Рука Омагры пригрозила зажатым в ней мечом. Кстати, странная жидкость на лезвии загустела еще больше и стала приобретать отчетливый зеленоватый оттенок. Но Килиана Кайнена это не заинтересовало.

Он вытащил из ножен раллоден и положил его поперек холки своего коня. Подождал. Руф славился звериным чутьем, и Килиан втайне надеялся на то, что обостренное восприятие не подведет брата и спасет их обоих.

Руф в этот миг думал: что же они тянут? Когда случится страшное и неизбежное, что отворит двери, ведущие из страны грез в реальность? А еще он думал о том, что сочинил песенку, завершил ее, но записать так и не успел. Это единственное, о чем стоит сожалеть.

Килиан почувствовал внезапный прилив сил – он мог горы своротить, не то что исполнить задуманное. Он поднял раллоден

/Руф не шелохнулся, словно обратился в изваяние, и даже его конь остановился внезапно, облегчая сыну Кайнена его… работу? (Но ведь убийства всегда были нашей работой.)/ и с размаху обрушил его на спину брата.

Доспехи были хороши, и какое-то время юноша чувствовал тугое сопротивление металла и кожи, слышал треск ткани и даже ощутил острую боль под лопаткой, словно и его поразила предательская рука, но потом сопротивление прекратилось, и клинок с легкостью вошел в человеческую плоть.

Удар.

Вспышка.

Темнота.

Руф вздрогнул и стал медленно сползать с коня.

Рука Омагры цеплялась за рукоять своего меча, как за ускользающую жизнь. На нее сперва медленно, а затем все убыстряя и убыстряя свой ток, лилась горячая алая кровь.

Руф Кайнен смотрел на брата почти спокойно, только легкая тень не то насмешки, не то презрения сквозила во взгляде его голубых с золотым сверкающим ободком глаз.

– Сказал бы, что хочешь меня убить, – проскрежетал он, толчками выплескивая кровь изо рта себе на грудь, – я бы повернулся.

– Я не люблю видеть взгляд умирающего, ты же знаешь, – ответил Килиан чужим голосом.

А сам смотрел, смотрел, словно околдованный этим отвратительным, по сути, зрелищем.

Губы Руфа сложились в снисходительную улыбку. Затем рука его судорожно зашарила по поясу. – Таблички, тебе нужны… Возьми… Килиан смотрел на него так, будто только что убил незнакомого человека, варвара, одного из нападавших на Каин, а не брата, которого – что ни говори – даже теперь любил.

Он всегда был один, и это одиночество сопровождало его до самого порога смерти. Он даже не чувствовал печали оттого, что умирает один, – ведь убийца не в счет. Жизнь пронеслась мимо, словно и не жизнь вовсе, а обрывок старой легенды, которую никто не помнит и потому никогда не завершит. Да и кому до нее дело?

Это была странная легенда. В других рассказывали о любви и ненависти, о богах и героях, а в его… о том, что не состоялось, не сбылось, не произошло.

Потом было ощущение, что он лопнул где-то глубоко внутри и огонь сперва разгорелся в самом центре туловища, а затем жалящими струями потек на поверхность.