Черные камни Дайры - Удалин Сергей Борисович - Страница 21

Вообще-то он ей и вправду нравился, этот смешной, нескладный, но добрый и, как выяснилось, храбрый юноша. Она совсем не хотела бы причинить ему боль, но и промолчать было бы не менее жестоко. Так как же сказать ему, что его отец, сотник Кидсерман, погиб сегодня, защищая беспомощных раненых из отступающего лазарета?

— Да не знаю я, что это за кольцо! — раздраженно повторил Бенластир, пытаясь освободить руку от пугающе крепкой хватки кузнеца. — Пацана своего спроси, он наверняка знает.

— Ага, вот ты у него и спроси, раз такой умный, — проворчал в ответ Маскардел. — Пробовал я с ним говорить. Смотрит на тебя, как будто совсем человеческой речи не понимает, а глаза холодные, пустые. Я к нему теперь и подходить-то боюсь.

Оба внезапно замолчали, словно случайно коснулись чего-то запретного. Сермангир ужасно изменился за эти дни. Узнав о смерти отца, юноша сам стал какой-то неживой. Он не замечал окружающих, перестал разговаривать, принимать пищу. Только Митрайне иногда удавалось как-то заставить его съесть кусок хлеба. Рано утром он уходил из лагеря и пропадал где-то до темноты. Поначалу, опасаясь, как бы юноша не покончил с собой, кто-нибудь из отряда тайком следил за ним. Но Сермангир просто забирался подальше в заросли шуршуна и часами неподвижно сидел, глядя куда-то за озеро.

Подозревали даже, что после страшного известия парень превратился в Опустошенного, утратив способность чувствовать. Но Митрайна утверждала, что слышит его боль, которая, видимо, на время заглушила все остальные чувства юноши. Оставалось только надеяться и ждать.

— Послушай, кузнец, — сказал Бенластир, стараясь уйти от неприятного разговора. — Покажи свой камешек Киргелдину. Он как-то говорил, у Воеводы был черный перстень. Может, признает.

— И то правда! — обрадовался кузнец. — Все равно старик болтает без умолку. А тут, может быть, что-то дельное скажет.

Вечером у костра Маскардел спросил о кольце у старого охотника.

— Ну-ка, ну-ка, — приговаривал старик, то поднося самоцвет к самому носу, то протягивая ближе к огню. — Похож. Аккурат такой же у Воеводы был. Эх, любил Вислед, мир праху его, покрасоваться своим перстнем. Сказывал, он ему от прапра (не знаю, сколько раз) прадеда достался. Раньше, мол, зеленым был, а в позапрошлом году взял да почернел. Надо ж такое выдумать! Шутник был наш Воевода. Да не откажут ему Предки в гостеприимстве!

— Так тот камень или не тот? — оборвал кузнец разговорчивого охотника.

— Да кто ж его знает? Может, и тот. Только я ж его в руках никогда не держал. С чего бы это Воевода мне свой перстень отдал? Он его берег, гордился им. Редчайший, говорил, камень. Ни у кого такого нет.

— Раз ни у кого нет, значит, Виследов это перстенек, — вмешался Бенластир. — Надобно его родным передать.

— Так ведь не было у него родни. Бобылем жил покойник, пусть вечно помнит клан его имя. Да и откуда взяться семье-то? Он то на войне, то на охоте, то в дозор какой отправится…

— Ну и что тогда мне с ним делать? — вновь спросил кузнец, уже не надеясь на ответ.

Тут даже Киргелдин не нашел, что присоветовать.

— А можно мне посмотреть? — нарушил тишину мягкий, нерешительный голос.

Все удивленно повернулись к Лентулу. Чтобы застенчивый, можно сказать, робкий колдун заговорил первым — это целое событие. Многие задавались вопросом, каким ветром занесло в боевые маги этого худого, болезненного вида молодого человека, происходившего к тому же из не признающего насилия Клана Мечты? Уж больно не вязался его вид с войной, кровью, смертью.

Но там, в лесу, Бенластиру довелось сражаться плечом к плечу с Лентулом, и он готов подтвердить — свое дело колдун знал уж точно не хуже других. Десятник не забыл ни пылающих словно факелы степняков, пораженных магическим огнем, ни лицо Лентула, обожженное, искаженное яростью и болью от ран, но вовсе не жалостью. И любого, заподозрившего колдуна в мягкотелости, трусости или неспособности убить противника, Бенластир, не задумываясь, вызвал бы на поединок, хотя в его клане это и считалось серьезным проступком.

Между тем молодой маг закончил осмотр находки кузнеца.

— Перстень, безусловно, древний и совсем не простой, Но никакой магии я в нем не чувствую. Мне кажется, пока не нашелся хозяин, почтенный Маскардел может оставить его у себя.

— Да я разве против? — облегченно вздохнул кузнец, которому на самом деле очень приглянулся этот перстень. — Просто неловко как-то. Вещь чужая, ну и дорогая, наверное.

— Вот и носи себе, не стесняйся! — захохотал Бенластир.

Остальные тоже рассмеялись, даже Лентул улыбнулся. Носмех быстро затих. Из темноты вышел Сермангир и молча подсел к костру. Разговор прекратился сам собой. Собеседники по одному, с виноватым видом стали расходиться и устраиваться на ночлег.

Шел уже пятый день после битвы в Береговом Лесу. Маскардел тяготился своим вынужденным бездельем. Ну не привык он так долго оставаться без работы. Первое время, когда ему не позволяли подниматься с постели, он, понятное дело, не очень сопротивлялся. Но сейчас рана начала затягиваться, и кузнец не находил себе места, бесцельно слоняясь по лагерю.

Несколько раз они с Лентулом, другим тяжелым больным, просили Митрайну отпустить их с остальными на охоту или хотя бы на рыбалку. Но ответ девушки всегда был одинаков — нет, они еще слишком слабы. Болото вообще не лучшее место для выздоравливающих — сырость, грязь, кусачи. Из лекарственных трав один только кровостой растет. Случись, не допусти Предок-Заступник, какое-нибудь осложнение или лихорадка, она без своих снадобий мало чем сможет им помочь.

На этом разговор заканчивался. Не потому, что они не доверяли ее лекарским способностям, Маскардел так и вовсе не мог представить, что с ним еще что-то может случиться. Просто не хотелось огорчать милую девушку. Она была всеобщей любимицей, без нее в лагере было бы совсем уж тоскливо. А огорчений ей и так хватало с тем же Сермангиром. Парень по-прежнему сторонился людей, хотя уже начал отвечать на вопросы. Но всегда коротко: да, нет, не знаю. И снова надолго замолкал.

Это тоже не добавляло настроения Маскарделу. А самое главное, он ничего не знал о своей семье. Когда ополченцы собирались в поход, жена Сейраста сказала, что никуда не уйдет и будет ждать его дома. Жители долины привыкли к набегам, а заодно и к тому, что все они успешно отражаются. Никому и в голову не приходило, что враг может ворваться в их Дома. И вот теперь орды головорезов рыщут по долине в поисках добычи. Успела ли Сейраста с детьми спрятаться? А может, им повезло и грабители еще не отыскали их деревню.

Дом кузнеца находился неподалеку, всего два часа плыть на плоту. Но Бенластир — а он в лагере был за старшего — настрого запретил выходить из зарослей. Здесь, среди высокого шуршуна, их никто не сможет обнаружить. А сами они узнают о приближении врага за много шагов. На болоте растет одна забавная травка — хлопушник. Его семена находятся в круглых коричневых коробочках, лежащих прямо на земле и совершенно незаметных для глаз. Если взрослый человек наступит на коробочку, она лопнет с таким грохотом, что будет слышно на той стороне озера. Более надежного часового трудно себе представить. Бенластир даже решил не выставлять охрану.

Но если они сами покажут врагам, где находится лагерь, не помогут никакие хлопушники. Хотя отряд и увеличился за счет беженцев почти до двадцати человек, сил, чтобы отбиться даже от небольшого патруля, у них не хватило бы. Кузнец злился, даже поругался с десятником, но в то же время понимал, что старый солдат прав. Своей неосторожностью он может навлечь беду на весь отряд.

Маскардел еще раз посмотрел на озеро, вздохнул и заковылял обратно в лагерь. Может быть, там найдется все-таки какая-то работа для увечного, чтобы он перестал изводить всех своими тревогами и даром есть хлеб, которого в отряде и так мало.

— Эй, кузнец! Погляди, какого я богатыря привел, — раздался из-за спины веселый голос Киргелдина. — Он тебя одним мизинцем повалит.