Объяснение в любви - Уайз Айра - Страница 34

Анхела считала его поверхностным, ограниченным пошляком! Самодовольным снобом, который в постели способен свести женщину с ума, при этом презирая ее за то, что она с ним близка! Ну что ж, сегодня ей предстоит усвоить несколько непростых уроков! И один из них заключается в том, что ближайшие несколько часов Анхела проведет, изнывая от тревоги и страха. В конце концов, она это заслужила.

Но и сам Клайв сидел как на иголках. Сегодня — день решающего объяснения, причем не только с родителями и друзьями, но и с Анхелой. Так что он молчал всю дорогу, всей кожей чувствуя, как с каждой минутой напряжение нарастает и ожидание становится невыносимым.

Когда взятое в аэропорту такси наконец-то затормозило у тяжелых, окованных железом ворот, уже стемнело. Лучшего момента для того, чтобы показать Анхеле «Риджмонт-хаус», свое родовое гнездо, невозможно было и представить. К особняку вела освещенная тисовая аллея, а сама усадьба переливалась огнями, точно рождественская елка.

Клайв открыл для своей спутницы дверцу машины и помог ей выйти. Анхела покорно позволила взять себя под руку: в вечерних сумерках она казалась невесомым, бесплотным воплощением прелести и красоты, прекрасным скорбным призраком, что вот-вот растает в воздухе. У молодого человека сжалось сердце.

— Я люблю тебя, — прошептал Риджмонт, целуя ее в лоб.

Так он впервые произнес вслух заветные слова. Да, всесильный Риджмонт собирался произвести впечатление — и преуспел. Аметистовые глаза увлажнились, да и сам Клайв с трудом сдержал слезы.

— Я просто хотел, чтобы ты об этом узнала — прежде, чем мы войдем внутрь, — хрипло произнес он, сам не узнавая собственного голоса.

Анхела опять промолчала. Взяв ее под руку, Клайв повел свою спутницу к отчему дому. Вместе поднялись они на высокое мраморное крыльцо и вступили под высокие своды. Побелевшие пальцы Анхелы так крепко вцепились в его рукав, что Клайв знал: эта женщина, эта ослепительная красавица принадлежит ему отныне и навсегда.

Первыми навстречу им вышли его отец и мать. Клайв решительно шагнул им навстречу, увлекая за собою свою спутницу. Итак, решающий час пробил… Шоу начинается, азартно произнес про себя он.

Элегантная миссис Риджмонт, с ног до головы одетая в черное, выступила вперед. «Боже, да она улыбается!» — растерянно осознала Анхела. В улыбке этой ощущалась некоторая настороженность — но фальши в ней не было. Молодая женщина попыталась улыбнуться в ответ.

— Добро пожаловать в «Риджмонт-хаус», — приветствовала ее мать Клайва и, наклонившись, расцеловала вновь прибывшую в обе щеки на испанский манер.

— Gracias, — пролепетала Анхела по-испански, крепче сжимая руку Клайва. Она сама не сумела бы объяснить, почему вдруг перешла на родной язык, но прозвучало это вполне уместно. — С вашей стороны было очень любезно меня пригласить.

— Вздор и чушь, — решительно объявила миссис Риджмонт, отбросив светские условности. — По-хорошему, мне следовало это сделать давным-давно. Я вела себя непростительно; от души надеюсь, что когда-нибудь вы сумеете меня простить. Мы, Риджмонты, чересчур надменны: порою себе во вред, знаете ли.

Как великодушно, как тепло это прозвучало! На глаза Анхелы снова навернулись слезы.

— Я все понимаю, — срывающимся голосом заверила она миссис Риджмонт.

Мистер Риджмонт решительно выступил вперед.

— Вот, значит, чего ради этот негодник угрожает больному старику! — с усмешкой проговорил он. — И я его не виню. — Эта неспешная, широкая улыбка, — в точности как у Клайва! — лишила Анхелу последних остатков самообладания.

Мистер Риджмонт был высок и светловолос. Даже изнуренный тяжелой болезнью, держался он уверенно и властно. Похоже, Клайв унаследовал от отца не только эффектную внешность, но и несгибаемый характер. Анхела уже открыла рот, собираясь осведомиться о здоровье хозяина, но тот оборвал ее на полуслове:

— Только не надо со мной сюсюкать, — пророкотал мистер Риджмонт. — Слышать не могу подобных вопросов! — И в свою очередь расцеловал гостью в обе щеки, а затем, отстранившись, улыбнулся все той же неотразимой «сыновней» улыбкой: — Ваш приезд — большая честь для меня, сеньорита Бланес.

С этими словами мистер Риджмонт вновь обернулся к сыну.

— Сегодня — твой великий день, Клайв. Гости ждут. Так что давай, начинай!

По-прежнему крепко сжимая руку Анхелы, Риджмонт-младший почувствовал, как его спутница мгновенно напряглась, осознав, что официальным знакомством с родителями Клайва дело не ограничится.

Глаза главы семейства сардонически поблескивали. Миссис Риджмонт сохраняла невозмутимое спокойствие. Не то чтобы она возражала против затеи Клайва; просто ей казалось, что уладить вопрос с Анхелой можно и иным, менее радикальным способом.

«Если этим своим спектаклем ты ее обидишь, она никогда тебя не простит», — предупреждала она сына по телефону не далее как вчера.

«Ты не знаешь Анхелу так хорошо, как я, — отвечал на это Клайв. — Я в нее верю. Я не сомневаюсь: она все поймет!»

Доверие. Господи, кажется, отныне и впредь этому слову суждено играть ключевую роль в его жизни! С этими мыслями Клайв направился к дверям парадной гостиной.

Анхела льнула к нему. Мистер и миссис Риджмонт отстали на полшага. Вышколенный слуга распахнул перед ними двери — и взгляду открылась просторная, залитая светом комната, — да что там, целый зал! Огромная хрустальная люстра переливалась цветными огнями; на стенах красовались стилизованные под старину подсвечники, где вместо свечей горели крохотные электрические лампы. Клайв задержался на пороге, давая Анхеле возможность привыкнуть к ослепляющему великолепию зала — и к выжидательно застывшей толпе гостей.

Гул разговоров стих. Все взгляды обратились в их сторону. Пульс Анхелы участился. Сколько народу здесь собралось! А Клайв, ничего ровным счетом не предпринимая, стоял на месте, дожидаясь, чтобы его дама заметила и оценила подготовленный им «сюрприз».

И вот, наконец, Анхела увидела. Это… это равносильно публичному заявлению. Дерзкому, безапеляционному публичному заявлению, исключающему любой намек на смущение и неловкость. Нежные, подведенные алым губы приоткрылись, с них сорвался легкий вздох, — расслышать его мог лишь стоящий рядом Клайв. А затем дыхание ее прервалось, — и Риджмонт на мгновение задумался, не совершил ли непоправимой ошибки…

Быть того не может, внушала себе Анхела. Это просто сон. Странный, невероятный сон. Спустя минуту все эти разодетые дамы и джентльмены разразятся смехом, примутся потешаться над ней, велят ей убираться прочь и никогда больше не возвращаться… Обычно ночные кошмары именно так и кончаются. Иного объяснения происходящему она просто не видела.

Нет, это не сон. Ведь рука Клайва, обнимающая ее за талию, просто-таки вибрировала от напряжения. Анхела нервно сглотнула. Затем попыталась поднять глаза на любимого — но не смогла: взгляд ее был намертво прикован к одной-единственной, определенной точке.

Ибо здесь, на стене парадной гостиной фамильного особняка Риджмонтов, на виду у всех и каждого, красовались два оправленных в рамы этюда с обнаженной натуры. На одном была изображена она, Анхела: хрупкая, изящная, застенчивая и вместе с тем обольстительная. На другом — Клайв, дерзкий и надменный в своей наготе, — таким он представал глазам возлюбленной всякий раз, когда они предавались любви.

Щеки ее заполыхали огнем — а в следующий миг от лица вновь отхлынули все краски. Сердце билось в груди, точно тяжелый колокол. Как бесстыдно и дерзко они с Клайвом выставлены на всеобщее обозрение! И вдруг молодая женщина поняла, в чем дело, зачем Клайву понадобились бриллианты и это вызывающее платье. Наследник семьи Риджмонт бросил вызов всему миру, — родителям, друзьям, и всем этим сомневающимся насмешникам, у которых в голове не укладывается, что возможно искренне любить женщину, способную выставлять напоказ собственное тело!

«Не можешь побить врага — перейди на его сторону», — гласит старая пословица. А что, если не удается убедить враждебно настроенный мир? Так значит, черт с ним! Швырнем врагам в лицо эти два этюда — и пусть сплетники и ханжи думают, что хотят!