Личный лекарь Грозного. Прыжок в прошлое - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 31

Но мысль стать лекарем въелась в его голову намертво. Вскоре об этом узнала вся семья. Широкий кожаный ремень неоднократно гулял по его тощей заднице, но то ли отцу было жалко в полную силу лупить своего единственного болезного сына, то ли пересилило упрямство Никиты, но выбить такие мысли из него не удалось. Поэтому, когда Акинф узнал о том, что в Москве появится лекарская школа, то пал в ноги боярину Щепотневу и слезно просил взять его увечного сына, бить нещадно, но выучить на лекаря. Боярин уважил просьбу дьяка и тот, однажды придя домой, сказал:

— Ну, мать собирай нашего отрока, будет он отныне учиться в школе лекарской у самого царского лекаря боярина Щепотнева.

Растерянная жена зарыдала в голос.

— Дура, что кричишь! — рявкнул на нее муж, — замолкни старая, твоему сыну честь великую оказали, а ты воешь тут! Сейчас тумаков получишь у меня! Давай лучше подумай, что собрать на учебу надо. Будет он учится на государевом коште, так, что хоть приданое нашим двум девкам толстожопым сможем дособирать.

На следующий день под плач матери и сестер, Никита вышел со двора в сопровождении отца. Соседи, такие же дьяки, селившиеся издавна в этом посаде, с шуточками прибауточками провожали их до конца улицы. Идти долго не пришлось, вскоре перед ними за невысокими заборами и рублеными домами открылось здание Сретенского монастыря.

Никита ожидал, что они зайдут через широкие главные ворота, открытые настежь. Но, отец повел его дальше вдоль высокой кирпичной стены до, гораздо меньших по размеру, ворот. Там он постучал тяжелым металлическим кольцом по дубовым доскам, из открывшегося небольшого окошка немедленно высунулась широкая монашеская ряха.

Увидев перед собой царского дьяка, физиономия монаха приняла приветливое выражение.

— Что сына привел в ученичество, — спросил он.

Да вот, — начал разговор дьяк, — вишь, попросил я боярина Щепотнева взять сынка моего Никитку в учебу, так он по-свойски вошел в мое положение и взялся учить недотепу моего.

— Так, ты чего знакомство водишь со Щепотневым?

Ну, не так, чтобы знакомство, но он меня примечает, — с гордым видом ответил Акинф.

Раздался звук отпираемого засова, узкая, окованная железом дверь в воротах открылась, и отец с сыном прошли во двор.

Сам двор был отделен от территории остального монастыря невысоким забором, за которым, впрочем, ничего не было видно. Двухэтажное здание школы было пристроено вплотную к основному зданию монастыря со стороны монашеских келий. Акинф, открыв рот, смотрел на огромные стекла, вставленные в оконные переплеты.

— Свят, свят, боже сохрани, — шептал он, — такое чудо увидел, этаких окон у царя нету.

Стекла на самом деле было не особо и большие, но для глаза дьяка, привыкшего к маленьким круглым полупрозрачным стеклам дворца, они были великолепны.

Монах стоявший рядом с ними усмехнулся:

— Хорошо, что ты внутрь не попадешь, а то, может, и умом повредился бы, на такую лепоту глядя.

— Так, что я не могу посмотреть, как сын здесь устроится?

— А зачем тебе смотреть, здесь тебе не поруб, на охапке соломы не спят. Боярин нашему архимандриту разгуляться не дает. А тот бы, действительно, посадил всех школяров на хлеб и воду, чтобы вели себя пристойно, как в монастыре полагается. А то всего три дня, как заселяться начали, а проказ не меряно устроили. Вот вчерась уже особо шустрые розог на конюшне получили.

Дьяк одобрительно закивал головой:

— Вот это правильно, недаром говорят, если через голову не доходит, розгами по заднице быстрее дойдет.

Тут они оба начали с пылом обсуждать, каким образом вымачивать розги, чтобы они сохраняли свои качества, и выполняли свою функцию с большим толком. От таких разговоров у Никиты даже заныли ягодицы, неоднократно пробовавшие «березовой каши». Но на его счастье из дверей школы вышел молодой парень, одетый в самый странный наряд, который когда-либо видел Никита.

Непонятная отбеленная широкая рубаха опускалась ниже его колен, и даже не было перепоясана, хотя бы веревкой. Эта рубаха имела сзади разрез во всю длину, который был соединен несколькими завязками. Такие же отбеленные порты были на ногах и свободно болтались, не заправленные в сапоги, которых не было, а была, какая-то странная кожаная обувь. Дьяк с сыном во все глаза смотрели на идущего к ним паренька, а рядом хмыкал монах, довольный удивлением пришедших.

— У нас опять новик? — с улыбкой спросил молодой парень, — это хорошо, мне как раз нужен в группу еще один ученик.

— Куда, куда нужен!? — встревожился дьяк. — ты говори, да не завирайся, что словами кидаешься, группа какая-то.

— Ну, мы так называет несколько учеников, которые будут вместе учиться, только и всего, — ответил парень, — я, по-простому, чтобы понятно было, еще подмастерье у Сергия Аникитовича, и буду заниматься с десятью учениками. Ты что думаешь, он — царский лекарь и боярин думный, сам будет сопли твоему сыну вытирать? — с неожиданной серьезностью спросил будущий лекарь.

— Да нет, я ничего такого и не думал, прости Господь, вот те крест я же со всем уважением к тебе, — заюлил дьяк, думая, что его слова отзовутся на сыне.

— Короче, — с удовольствием вставил лекарь словцо, неоднократно слышанное от Щепотнева, — иди себе домой, устрою я твоего сына сам. А тебе здесь делать больше нечего. Теперь до сочельника домой парня не жди, и сам сюда не ходи. А на сочельник десять ден отпуск домой будет, потом снова за дело. Нечего казенные деньги даром проедать, должен будет учиться усердно отпрыск твой, а ежели тупость выкажет, уж извиняй, вскорости дома окажется.

Акинф поцеловал сына, троекратно перекрестил его и с вздохом вышел в дверь, которая тут же захлопнулась за ним.

Никита, неожиданно почувствовал себя брошенным и одиноким и на его глаза сами собой поползли слезы.

Лекарь, который сразу заметил его состояние, успокаивающе сказал:

— Не боись, все будет хорошо. Я вот вижу у тебя с ногой что-то не так, хромлешь ты сильно. Вот ежели себя покажешь учеником достойным, Сергий Аникитович посмотрит, может, что-то с твоей ногой сможет сделать. Я у него в учениках уже два года обретаюсь, а до сих пор всю глубину его знаний не постиг. Ну, ладно, давай пошли, покажу тебе, где обитель твоя на два следующих года будет. Да, меня будешь звать учитель, а зовут меня Георгий.

И учитель пошел, не торопясь, к дверям школы, чтобы его прихрамывающий ученик мог за ним поспеть. Никита зашел в двери и остановился, разглядывая окружающее. Ничего особенного вокруг не было они стояли в большой комнате освещенной двумя окнами, два коридора уходили вперед, а на второй этаж вела широкая лестница. Посреди комнаты стояла странная вытянутая вверх четырехугольная печь, от которой несло жаром. Никита в свои пятнадцать лет кроме своего дома и церкви нигде не бывал, и для него и этой, достаточно скромной картины, хватило, чтобы застыть в восхищении. Но учитель нетерпеливо похлопал его по плечу.

— Давай, идем, нечего глазеть по сторонам, еще насмотришься.

И они пошли по коридору, в стенах которого было несколько дверей с надписями незнакомыми буквами. Но внимательный глаз Никиты быстро выделил привычные очертания, и когда они подходили к концу коридора первое слово — аудитория, было уже им прочитано. В коридоре стоял странный запах, не то, чтобы неприятный, но чем-то он ему не нравился. Каменный пол коридора блестел чистотой, на полу не было ни соринки.

Пройдя этот длинный коридор, они уперлись в старую дубовую дверь, когда Георгий ее открыл, Никита увидел низкие сводчатые потолки палат монастыря. В палату выходило несколько дверей, Георгий открыл первую и они зашли в небольшую монашескую келью, в которой только-только хватало места для трех топчанов, большого стола, табуретов, и трех каких-то деревянных ящиков. На стене висела длинная вешалка с деревянными сучками для одежды. Здесь, в отличие от коридора, было довольно холодно.

— Ну, вот, — сказал он, — тут будешь жить. Я поселил тебя сюда потому, что здесь живут два ученика тоже сыновья дьяков, так, что вам будет, о чем поговорить. Вот этот ларь, — он показал на деревянный ящик, — называется тумбочка, в нем будешь держать свои вещи и письменные принадлежности.