Как сделать Россию нормальной страной - Малый Матвей - Страница 4

Кто окружает Голландию? Французы, немцы, англичане. От ситуации, сложившейся в Европе, голландцам никуда не уйти (разве что через океан, в Америку или Индонезию). Место зарождения российских племен и российской государственности — перекресток совершенно разных стран и культур. С запада — Польша и Германия, с востока — татары, с юга — турки, с севера — сибирские народы. Не случайно русский первым полетел в космос.

В России никогда не удавалось создать хорошие законы потому, что они писались не для себя и не для земли, которую создатели закона ощущали как свою незыблемую собственность. Законы были плохие, но их никто и не выполнял, так как никто не чувствовал себя привязанным к месту их действия. Закон плох да не исполняется, а от этого уже веет духом свободы. А был бы каким-то чудом закон хорош, выполнять его все равно бы не стали: не для богов законы писаны. Вот и вводит правительство за невыполнение законов наказания самые жестокие: ведь богам не страшна жестокость. И получается: законы плохи и противоречивы, наказания жестокие, но законы не выполняются, как будто их и нет, так что жить можно.

Если ты имеешь дом и землю, ты привязан к этой территории. А если ты привязан к этой территории, то хочешь, чтобы законы позволяли тебе управлять своей собственностью, наслаждаться жизнью, жить спокойно. Но если на какой-то территории нет владельца, правила человеческого общения могут быть абсолютно произвольными, сколь угодно нелогичными и несправедливыми. Главное правило в этом случае: «Не нравится — уходи». И, действительно, в России уход, бегство были основным методом социального протеста. Голландские крестьяне либо имели землю, либо хотели ее иметь и требовали прав, которые бы соответствовали их статусу собственника. У российских крестьян был только Юрьев день, Сибирь или эмиграция.

Ну а если единственным спасением было бегство, то, конечно, люди были заинтересованы в увеличении территории, куда можно было бы убежать, при этом оставаясь в своей языковой среде, в границах своей державы. Вот почему русское государство так интенсивно расширялось, и народ расселился на такой громадной территории. По той же самой причине русские смогли колонизировать и территорию, весьма слабо пригодную для проживания. В Сибирь уходили те, кто бежал от произвола государства, а государство ссылало в Сибирь тех, кто отказывался жить по его законам. Сибирь была слишком большой и неосвоенной, чтобы там был закон. Не зря говорится: «Закон — тайга».

В европейских странах центральные, давно заселенные районы, обычно наиболее развиты. В России это наблюдается в значительно меньшей степени. Древнейшие города — Новгород, Псков, Воронеж — находятся на том же уровне развития, что и Набережные Челны и недалеко ушли от любой деревни. Смешно было бы увидеть деревянный дом в центре Парижа, а в русских городах с тысячелетней историей сохраняются целые улицы деревянных домов.

На Западе земля и дом привязывают человека к определенной местности. От земли и дома человек никуда не убежит, даже если ему плохо. А в России крестьянина на месте ничего не держит, потому что у него ничего нет, а то, что есть, — не сохранить, так как отсутствует закон, который бы охранял и защищал его частную собственность. Значит, российский крестьянин убежать может. Постой, а кто же будет урожай убирать? Выход один: закабалить крестьянина, обратить его в рабство, удержать его на земле силой.

Владение землей определяет все: есть у людей земля — создаются законы, есть законы — появляются права, есть земля, законы и права — появится достаток, а с достатком — независимость, и человек укоренится на земле.

Если нет владения землей, не может быть и справедливого закона. Безземельные закон написать не могут, так как у этого закона не будет места действия. А у закона, написанного другими людьми, иная проблема: чужой закон люди не будут исполнять. Чтобы они подчинялись чуждому для них закону, людей надо заставлять. А закон, базирующийся лишь на силе, а не на желании людей его исполнять, может быть любым — сколь угодно абсурдным и глупым — такому закону не обязательно кому-то нравиться. Значит, для того, чтобы закон исполнялся, он должен быть еще и суров. Земли нет, закон глуп и жесток — бежать хочется. Бежать хочется? Надо тебя последнего лишить, чтобы ты не мог купить обувь, да и обратить тебя в рабство. Но рабы на земле работают плохо. Вот земля и остается неосвоенной, не принося никому дохода. И люди, что живут на ней, бесправны и несчастны.

Мы живем между оседлыми немцами, семьи которых живут в одном доме триста лет и монголами, у которых вообще нет дома — вот и получается, что мы оседлые, но без собственности, и именно в этом вся самобытность и специфичность русской культуры. Отсюда и близкая дружба, и бесшабашность, и беззаветная храбрость, и зависть, беззаконие и бесправие, и даже великая русская литература.

Сейчас в России время «демократических» реформ. Пишутся законы, происходят парламентские дебаты. Однако не понимает никто, что закон — это то, что написали сами для себя землевладельцы, потому что им на этой земле жить, потому что землю с собой не утащишь. А пока земля не приватизирована, пока люди не живут в собственных домах, никакой закон своим не станет. Какой бы умник его ни писал, этот закон будет абсурден, глуп и жесток. Чужд он будет народу и принесет ему только несчастье. Не поняли «демократы», что такое демократия. А коммунисты, видно, хорошо знают, что демократия — это строй свободных землевладельцев; вот поэтому они и пытаются запретить свободный оборот земли.

Если у тебя нет частной собственности, значит у тебя на этой территории нет ничего кроме отношений с людьми. Отношения людей, в отличие от отношений обладающих собственностью юридических лиц, законом не регулируются: «Закона о доброте и дружелюбии» нет, и не может быть. А значит, и закон, существующий на этой территории, не для тебя. И ты уже не воспринимаешь этот закон как нечто постоянное и абсолютное. Тебя пытаются сделать субъектом этого закона, а ты говоришь: «Ко мне этот закон не относится».

Один начальник городского ГАИ решил провести кампанию по соблюдению правил уличного движения. На выходные он отменил все отпуска в ГАИ, расставил всех сотрудников на трассах и приказал им нещадно штрафовать нарушителей. Кампания продолжалась неделю, но как только она закончилась, ему позвонили из городского госпиталя. Врачи были в ужасе: число жертв дорожно-транспортных происшествий вдруг резко возросло. В госпиталь непрерывным потоком поступали те, кто решил, что теперь в городе всегда будут выполняться элементарные правила уличного движения. Но ведь кампания-то закончилась, гаишники ушли, и все сразу же принялись за старое. Вот вам типичное российское толкование закона: гаишник отвернулся — едем, как хотим.

А в Германии? Да там, если принят закон, что при переходе улицы надо приплясывать на одной ноге, так его тысячу лет не отменишь. Все будут называть это «нашей старой традицией». Только, конечно, глупый закон свободные люди сами для себя не напишут.

Как можно объяснить тот факт, что во Франции вино до сих пор давят ногами? Ведь давно есть самые точные и стерильные прессы. Но французы говорят: «Это давняя традиция нашей деревни, и мы дорожим ею, даже если она уже не совсем рациональна». Стоит ли говорить о том, как выполняются те вполне рациональные постановления, которые они не тысячу лет назад, а вчера, на деревенском совете, приняли?

А в России даже и постановления, чудом оказавшиеся вполне рациональными, оспариваются и не выполняются. «Чудом» потому, что принимал эти постановления чужак, а не тот, кому по ним жить. А не выполняются они потому, что местный житель на собрание не придет: безземельный он и бесправный, не его это закон, вот и оставьте его в покое. Не понравится закон — нарушу, а нельзя будет нарушить — убегу.

Фундаментом для принятия демократических законов, да и просто любых исполняемых законов, на территории России может служить только частная собственность на землю и жилище. Только она может привязать человека к определенной территории, а без привязки к определенной территории законы, существующие на этой территории, человек выполнять не будет.