Хозяин - Уайт Теренс Хэнбери - Страница 28

После полудня для Никки настало время занятий, и дети разошлись, но оба продолжали размышлять о побеге. Это не означало, что каждый из них, усевшись, основательно, логическим образом обдумал проблему, но разум каждого неустанно сновал в ее пределах, как мышь снует по просторной клетке, подбирая крошки — одну здесь, другую там, — пробуя их на вкус, проглатывая или выплевывая и вновь семеня кудато.

Никки одиноко сидел посреди будуара, не уделяя внимания чудесным иллюстрациям в лежащей у него на коленях книге Фореля о муравьях.

Против попытки уплыть зайцем на траулере имелись серьезные возражения практического характера. Если бы речь шла о стоящем в оживленном порту большом лайнере, на котором все время, спускаясь и поднимаясь, толкутся люди, тайком пробраться на борт было бы делом довольно легким, но в обстановке Роколла оно вообще не представлялось возможным. На острове оставалось всего одиннадцать человек, а значит, отсутствие кого-то из них открылось бы скоро и без особых хлопот. Да и на корабль им подниматься не разрешалось. Это означает, что едва они попытаются проскользнуть на борт судна, как их мгновенно застукают, — и кстати сказать, как им удастся туда попасть, если на острове нет ни пирса, ни сходней? Не могут же они попросить, чтобы их подбросили до траулера в судовой шлюпке, или спуститься в него на кране, держа под мышкой собаку. Это означает, кроме того, что они не будут знать, куда спрятаться. Никаких представлений о внутреннем устройстве траулера они не имели, стало быть, придется им бестолково тыкаться по железным трапам и коридорам, отыскивая невесть какое убежище и рискуя за любым поворотом столкнуться с кем-то из моряков.

Что вообще в таких случаях делают, задумался Никки, — зарываются в уголь в какой-нибудь угольной яме или, еще того хуже, в рыбу? И как они держат рыбу — насыпью, подобно углю, или в каких-нибудь холодильниках, — и есть ли на траулере «спасательные шлюпки», под брезентами которых, как он знал, обыкновенно прячутся безбилетные пассажиры?

Нет. Здравый смысл говорил ему, что как ни легко в приключенческой истории укрыться на чужом корабле, в жизни это дело затруднительное. Они с сестрой выросли в Сомерсете, в сельской местности, моря не знали и не знали даже, чем питается двигатель траулера — углем или дизельным топливом. Им слово «рубка» напоминало в лучшем случае о лесе (если не о капусте), а не о палубной каюте, неизвестно почему называемой так моряками, — и Никки хватало ума понять, что любые фокусы в обстановке, совершенно для них непривычной, чреваты лишь новыми передрягами.

О вертолете тем более нечего было и думать. С таким же успехом можно прятаться в витрине магазина. Если и возможно сбежать отсюда на вертолете, то только сидя за его штурвалом.

Быть может, люди вообще склонны делать лишь то, что им уже приходилось делать, и не тратить усилий на пробы чего-либо нового. Они предпочитают сковородку открытому пламени. Ими владеет момент инерции. Как бы там ни было, Никки без особой борьбы выбросил из головы оба способа бегства.

Мысль же относительно того, чтобы спрятать в вертолете записку, — мысль, безусловно, достойная осуществления, — покинула его голову самостоятельно, ее вытеснило предложение Джуди насчет бутылки с письмом.

«Ладно, — решил он, — подождем и посмотрим что дальше будет.» Наверное, такое решение было свидетельством слабости, но оно же отличалось и мудростью. (Вообще если человек обладает одним из этих двух качеств, он обладает, как правило, и вторым.) С другой стороны, приятно думать, что они с сестрой скорее пожертвуют свободой, чем согласятся предать Шутьку.

И разум его взялся за проблему с другого конца.

Майор авиации Фринтон бывает на острове редко. Похоже, он, будто мальчик-посыльный, доставляет сюда какие-то припасы и со всевозможной поспешностью отбывает обратно. Кабы не черная бородка и явственно пиратская (если не зверская) физиономия, могло бы показаться, что он норовит увильнуть от Хозяина, как увиливал несчастный Трясун. И от негра тоже никаких ключей к загадке явно получить не удастся. Стало быть, оставались две главные фигуры.

Конечно, думал Никки, пытаться проникнуть в чужие тайны, выспрашивая у одних людей сведения о других, занятие не хуже прочих. Но вот чего мы не пробовали, так это задавать людям вопросы о них самих. Почему бы нам не потребовать объяснений?

Мысль о том, чтобы потребовать чего бы то ни было у Хозяина, скончалась без посторонней помощи. Невозможно, — все равно как дышать под водой.

Оставался Китаец.

Предположим, предположил Никки, я попытаюсь его прощупать? По крайней мере, за вопросы они меня наказать не могут. А относительно Китайца набралась куча вопросов, ответы на которые могли бы помочь в решении нашей задачи. Ну, и с чего ты начнешь?

Когда наступило время вечернего чая и бесстрастная фигура явилась за томом Фореля, Никки все еще не знал, с чего начать. Поэтому он вздохнул поглубже и храбро начал с середины.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят восемь.

— А Хозяину?

— Это вам следует спросить у него.

— А чем вы тут занимаетесь?

— И это тоже.

— Скоро мы сможем уехать домой?

— Нет.

— Почему?

Самый экономный способ ответить на этот вопрос состоит в том, чтобы прибегнуть к хорошо известному всем с детства «потому что». Но способ Китайца оказался еще экономнее, — Китаец вообще ничего не ответил.

Собственно говоря, такой ответ был наиболее исчерпывающим, ибо предоставлял мальчику возможность разобраться во всем самому.

— Нас вообще отпустят когда-нибудь?

— Да.

— Когда?

Молчание.

Грубости в его молчании не было, — с таким видом карточный игрок безмолвно оповещает: «Я пас», — или спорщик решает воздержаться от замечания, способного лишь привести к продолжению пререканий.

На этой стадии разговора Никки стало казаться, что он как-то неправильно его начал. Не стоило мне сразу спрашивать сколько ему лет, думал Никки. Решит еще, что я нагрубил ему оттого, что он китаец, хотя на самом-то деле я со страху ничего другого придумать не мог. Может быть, следует извиниться? Да нет, только хуже сделаю. Разве тут объяснишься?