Чрезвычайные происшествия - Уайт Джеймс - Страница 55

– …До сих пор, — продолжал О'Мара, — вы получали мнемограммы ненадолго — на время проведения операций или поисков диагноза, после чего записи стирались. Даже в таких случаях ментальность может в значительной степени нарушиться, и порой мне приходилось устраивать для вас сеансы гипнотерапии, дабы напомнить вам, кто из обитателей вашего сознания, грубо говоря, в доме хозяин. Но с этих пор вы не получите никакой помощи.

– То есть совсем никакой? — озадаченно переспросил Конвей. Он?то думал, что ему удастся привыкнуть к этому делу постепенно.

– Считается, что Старшие врачи — это большие мальчики, — ответил О'Мара и криво улыбнулся, а это означало, что к его насмешке примешивается сочувствие, — и что они способны вести свои ментальные сражения самостоятельно. Так что ни на какие таблетки, ни на какую гипнотерапию не рассчитывайте. Я лишь сумею давать вам советы, которые вы навряд ли сочтете полезными. Но не волнуйтесь: ваше первое задание не такое уж сложное…

Не так давно была разработана новая хирургическая методика, так объяснил Конвею О'Мара, и теперь ему, то есть Конвею, следовало обучить этой методике группу специально прибывших в госпиталь врачей?мельфиан, дабы они затем внедрили эту операцию на своей родной планете. В последнее время Конвей как раз занимался чем?то в духе этой самой методики, потому его и выбрали в качестве преподавателя. Муляжи, техническая помощь и более мелкие подробности — всем этим должна была обеспечить Конвея дирекция. Вообще предполагалось, что, выполняя это поручение, он в некотором роде обретет отдых.

– …Практика показывает, что с некоторыми врачами, долгое время носящими мнемограммы, порой происходят кое?какие странности, — говорил О'Мара, когда Конвей уже удобно устроился на кушетке, а психолог, надев на его голову особый шлем, окончательно прилаживал его. Руки у О'Мара, как и сам он, были крепкие, сильные и умелые. — Некоторые люди, во всем остальном просто идеальные, психологически не способны выдержать мнемограмму долее суток. Жалуются на боли, неприятные кожные ощущения, порой — на дисфункции внутренних органов. Безусловно, все эти явления имеют психосоматическую природу, но мы оба отлично знаем, что для того, кого это касается, все ощущается, как на самом деле. В то же самое время все эти отклонения от нормы вполне может держать под контролем сильное, устойчивое сознание. Однако одной силы мало, — продолжал О'Мара. — Даже сильная психика способна рухнуть под таким напором. Нужна еще гибкость, и моя работа состоит в том, чтобы уяснить, обладает ли такими качествами безответственный ком овсянки, который вы именуете головным мозгом.

Затем О'Мара велел Конвею постараться на время процедуры по возможности ни о чем не думать, а через несколько минут снял с него шлем и, кивнув, дал понять, что процедура закончена и он может идти. Уже ощущая первые признаки раздвоения сознания, Конвей направился в кабинет директора, чтобы ознакомиться с деталями порученного ему задания.

А было это всего?то шесть часов назад.

Конвей мысленно одернул себя и вернулся в настоящее, обнаружив при этом, что все это время вторая половина его разума обходилась без него. Он раздраженно мотнул головой, пытаясь соединить две половины между собой, и продолжил чтение лекции.

– Ранее, — сказал он, — я упомянул о почти неразрешимой проблеме лечения диабета у особей вида ЭЛНТ. В принципе этому заболеванию или его близким аналогам подвержены практически все теплокровные кислорододышащие существа. В идеале болезнь лечится рестимуляцией плохо работающей или вообще бездействующей поджелудочной железы. У некоторых видов, включая и ЭЛНТ, этот подход неприменим — он вызывает общее нарушение эндокринного баланса в организме, что почти всегда смертельно опасно и неизменно приводит к изменениям в психике.

Не годятся для ваших сородичей, — продолжал Конвей, — и более ранние и менее эффективные методы лечения диабета, заключающиеся скорее в сдерживании болезни, нежели в лечении. Ввести инсулин подкожно можно только тогда, когда у пациента тонкие кожные покровы, ниже которых лежат мышцы и жировая клетчатка, пропитанные капиллярами, через которые лекарство медленно и равномерно распределяется по кровотоку. Тело ЭЛНТ покрыто панцирем, а сделать укол через пять дюймов костной ткани невозможно. Мысль о том, чтобы просверлить в панцире маленькое отверстие и ввести в него иглу, дабы затем пациент получал препарат капельно, неприменима по целому ряду причин физиологического свойства. Прием инсулина внутрь, при котором значительная пропорция препарата выводится из организма с мочой, а остальная его часть всасывается в желудке, также не годится для ЭЛНТ, поскольку деятельность вашего желудочно?кишечного тракта напрямую зависит от эмоционального состояния.

Все это означает, — не лукавя, закончил свою мысль Конвей, — что мельфиане пока остаются единственным видом, для которого диабет — смертельно опасное заболевание.

Все трое ЭЛНТ по очереди коротко поблагодарили Конвея за исключительно полезную, на их взгляд, первую лекцию. Сенрет — та особь, о которой Конвей упорно пытался думать в среднем роде, наиболее лестно отозвалась о лекции. При этом вторая, мельфианская половина его сознания вопила: «Она! Она!» Какой там «средний род»…

Как правило, в таких ситуациях Конвей устраивал перерыв минут на двадцать, дабы передохнуть и собраться с мыслями, но в этот раз он вынужден был изменить своим обычаям. Эти ЭЛНТ на своей планете были важными шишками, и потому он обязан был принимать их в госпитале не только как лектор, но и как хозяин.

Усесться, скрестив ноги, за столик высотой в два фута оказалось не так?то трудно. Гораздо труднее было справиться с грудой морепродуктов растительного и животного происхождения. Конвей жутко проголодался. Он понимал, что диетолог ни за что не дал бы ему такой еды, которая вступила бы в противоречие с его обменом веществ, а по стандартам ЭЛНТ эта гора водорослей была настоящим деликатесом — по крайней мере на этом упорно настаивала мельфианская половина сознания Конвея. Но для глаз и носа человека это была отвратительная мешанина, от которой несло протухшей рыбой.

Конечно, он мог бы заказать нормальной человеческой еды, но это стало бы нарушением хороших манер. Мнемограмма подсказывала Конвею, что вид отбивной с жареной картошкой оскорбил бы его гостей куда сильнее, чем их рыбешки и водоросли — его. Он не сразу сумел расслабиться и заставить свою человеческую половинку удалиться на задний план, и только тогда смог начать есть. При этом он сам себе удивился: оказалось, что он хватает еду с тарелки руками, имитируя клешни гостей большими и указательными пальцами. Ну и конечно, Конвею очень помогли заранее вставленные в ноздри ватные турунды.

После обеда Конвей провел гостей по тем помещениям, для входа в которые не требовалось облачаться в защитные костюмы. Теплокровных кислорододышащих существ, предпочитавших силу притяжения в один g, в госпитале находилось немало, и экскурсия заняла более четырех часов. Большую часть этого времени гид и экскурсанты вели профессиональные беседы, и Конвей очень старался, чтобы его от Сенрет отделял хотя бы один из ее сородичей, поскольку им чем дальше, тем сильнее овладевало безотчетное желание побиться головой о ее панцирь рядом с шеей и местом прикрепления верхней клешни.

Мельфиане ели каждые десять часов, а после еды по четыре часа спали, поэтому во время следующего визита в столовую Конвей заказал ту еду, какую хотел. Но к этому времени мельфианин, донор мнемограммы, уже успел настолько прочно обосноваться в сознании Конвея, что тому стала одинаково противна любая еда — и человеческая, и мельфианская. Но при всем том он был голоден! Конвей в отчаянии пробежал глазами меню, мысленно нарисовал себе внешний вид блюд, но тут же поспешно выбросил их из головы, поскольку его мельфианскую половину чуть не стошнило. Пришлось удовольствоваться сандвичами — фирменным блюдом замученных мнемограммами диагностов и Старших врачей.

Половина сознания Конвея жаловалась и утверждала, что сандвичи на вкус напоминают пробку, а другая половина утешала его и говорила, что это все же лучше, чем ничего. «Топливо, — с отвращением думал Конвей. — Просто топливо и больше ничего». Он совсем перестал получать удовольствие от еды.