Киндер-сюрприз для зэка - Светличный Павел Николаевич - Страница 11

Наташка Дядюра, звонко шлёпая широкими ступнями по полу, направилась к Чуме, на лице которой опять появилось уже привычное ей затравленное выражение.

— Ну, ты чего? Не слышишь, что ли? — с нажимом спросила Натаха. Говорила она громко, играя на публику.

Чума попыталась выпрямиться с независимым видом, но от этого только стало заметнее, как дрожат её руки.

Дядюра мстительно улыбнулась и хотела было ударить её ногой, но в последний момент вспомнила о своём недавнем конфузе и, вместо этого, сильно толкнула Чуму в плечо.

— Иди, давай, — скомандовала она, сопровождая это ещё одним, довольно увесистым толчком в спину.

Выскочившая сбоку Танька Нечипоренко подставила Чуме ножку, чем вызвала смех у наблюдавших за этой картиной девчонок.

— Во дела, а? Во дела! — восторженно проговорила Волошина, вертя стриженной головой. — Линка, смотри — сейчас Чуме вкатают таких трелей…

— Отстань, — отмахнулась Птица, но тоже невольно стала следить за происходящим.

— Ты чего-жо не слушаешь, что тебе старшие говорят? — угрожающе спросила Чуму Потеряхина.

Глаза у новенькой скосило ещё больше, нос заострился и побелел. Она стояла молча, не зная, что отвечать.

— Тебя как зовут? — требовательно спросила Тонька.

— Вита, — еле слышно ответила новенькая.

Потеряхина вдруг, с силой размахнувшись, ударила её по лицу. Чума, не удержавшись на ногах, полетела на пол, но тут же поднялась, держась за щеку.

— Какая, на хер, Вита? — закричала Тонька, с наслаждением вглядываясь в часто моргающие глаза новенькой. — Ты — Чума! Поняла? И Чумой теперь будешь до конца своей жизни…

Она поддела двумя пальцами Чуму за подбородок, задирая её лицо вверх. Та моргала всё чаще и чаще, но пока ещё держалась без плача, лишь губы мелко дрожали, да дёргался подбородок.

— А жизнь у тебя может быть долгая или короткая, — продолжала, между тем, Потеряхина. — Ты какую выбираешь?

Чума ничего не ответила и лишь со свистом втянула носом воздух.

— Отвечай, — Тонька ещё раз дёрнула её подбородок вверх. — Отвечай, сучка!

Дрожащие губы Чумы расползлись в стороны, она раскрыла рот, будто хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука.

Потеряхина оставила в покое её подбородок. Чума облегчённо опустила голову, но Тонька тут же схватила её за волосы и рывком снова запрокинула вверх.

— В глаза смотри! — с надрывом крикнула она.

Чума стояла, неловко задрав голову, и переступала босыми ногами по кафелю. Было видно, что стоять так ей очень неудобно, но Потеряхина не ослабляла хватку. По её лицу, с россыпью красных прыщей на щеках, ясно читалось, с каким удовольствием она раздумывает над тем, как поступить со своей добычей.

— Ну и грязная ты, — с наигранным презрением сказала она наконец. — Надо тебя отмыть.

И, дёрнув несчастную Чуму за волосы, она резко наклонила её и окунула головой в таз, полный грязно-серой мыльной воды, в котором несколько девочек уже успели постирать свою одежду.

Чума дёрнулась, но Тонька крепко держала голову девочки. Силы Чумы не шли ни в какое сравнение с Потеряхиной, которая была в два раза крупнее, поэтому она лишь беспорядочно размахивала руками да дёргала ногами, высоко задирая в воздух маленькие жёлтые пятки. Девчонки засмеялись. Наташка Дядюра гоготала громче всех, рядом с ней визгливо подхихикивала Танька Нечипоренко.

Стриженная Катька Волошина хлопнула себя по коленям, согнувшись пополам в приступе беззвучного хохота. Даже Птица, поддавшись общему настроению, стала посмеиваться, глядя на телодвижения Чумы. В какой-то момент в её голове вдруг родилась мысль, что точно также конвульсивно дёргалась собачка Фроська, лохматая добродушная болонка, любимица всего интерната, когда на неё наехал грузовик, привозивший в их столовую овощи. Сравнение было неприятным, но Птица не могла остановиться и продолжала нервно смеяться вместе со всеми.

На поверхности воды вспухли два пузыря, и Тонька рывком выдернула голову Чумы из таза. Та жадно задышала, хватая воздух открытым ртом и издавая при этом полукрики-полустоны. Выкатившиеся глаза Чумы казались неестественно большими и бешено вращались, каждый в свою сторону, что снова вызвало приступ веселья у окружающих. Впалая грудь девочки вздымалась и опадала, словно кто-то вставил ей внутрь кузнечные меха.

Потеряхина осмотрела её, как скульптор получившееся, но ещё не завершённое изваяние, и, покачав головой, произнесла:

— Уже лучше. Хоть чище, чем была.

Она снова подтолкнула новенькую к тазу с мутной водой, по которой кружились клочья пены.

— А теперь выпей это. Подбери всю свою срань за собой. Так, чтобы ни капли не осталось. Быстро!

Чума, вдруг выгнувшись, обернулась вокруг своей оси и вывернулась из Тонькиной руки. Отбежать она, однако, не решилась, а просто стояла, передёргиваясь всем телом, будто через неё время от времени пропускали электрический ток.

— Сюда! — крикнула Потеряхина. — Я кому сказала, уродина? Стать на колени и хлебать…

Вот тут Чуму прорвало. Слёзы потоком хлынули из её глаз, струясь по мокрому лицу.

— Я не уродина! — надрывно выкрикнула она, давясь горькими слезами, и вдруг скороговоркой выпалила:

— Я — красавица, солнышко, принцесса и прелесть!

Девчонки заржали пуще прежнего. Всклокоченная косоглазая Чума с длиннющим носом мало походила на красавицу и принцессу, напоминая скорее недоросль бабы-яги. Они хохотали, захлёбываясь смехом, держась за животы и поворачивая друг к другу красные от натуги лица. Нечипоренко картинно каталась по стене, взрываясь тонкими взвизгами.

А Птица, наоборот, замолчала. Приступ коллективного помешательства, захвативший и её, прошёл. И она внезапно подумала о том, что Чума не сейчас, стоя здесь, выдумала эти слова. Нет, она слышала их раньше, когда-то давно. И единственным человеком, который мог называть уродливую Чуму красавицей, была мама, для которой её девочка казалась красивее всех на свете. От этой мысли Птице почему-то стало тоскливо, в душу к ней заползли две облезлые бродячие кошки и стали скрести там своими когтями.

— Давай, сучка, — снова принялась изгаляться над новенькой Потеряхина, пытаясь схватить её за волосы, — хлебай своё пойло.

— Отпусти её!

Ещё до того, как успели прозвучать эти слова, Птица с ужасом осознала, что именно она выкрикнула их. И в наступившей, как назло, секундной паузе между взрывами хохота, слова эти прозвучали особенно громко и явственно, эхом отражаясь от мертвенного кафеля стен душевой.

Словно бы внезапный холодок пробежал от входной двери до душевых кабинок и унёс с собой бурное веселье, царствовавшее здесь ещё мгновение назад. Все осеклись, настороженно поглядывая по сторонам. А Птица, с нарастающим чувством близкой беды, почувствовала, что только что сделала ошибку. Большую ошибку, грозящую большими неприятностями. Самое обидное, она сама не понимала, как её угораздило ляпнуть такое. Но головы стоящих рядом уже стали поворачиваться в её сторону.

— Кто это вякнул? — изменившимся голосом спросила Тонька, переводя взгляд с одного лица на другое. За спиной Потеряхиной тут же появились фигуры её верных подруг Верки Самсоновой и Нинки Поповой.

Примолкшие девочки поспешно расступились в разные стороны. При этом каждая из них усердно изображала удивление, смешанное с негодованием, дескать, кто это смог себе такое позволить по отношению к самой Потеряхиной, чтобы та, не дай Бог, не подумала на неё. Попасться Тоньке под горячую руку никому не хотелось.

В конце этого своеобразного коридора оказалась Птица, которая лихорадочно искала выход из прегадливейшего положения, в которое она себя сама же и поставила. Можно было бы найти какое-нибудь приемлемое объяснение своему глупому выкрику или попытаться свести всё к шутке. Конечно, это не спасло бы от разборки с Тонькой, лишь чуть-чуть смягчило бы наказание.

Но, вместо того, чтобы благоразумно исправить ситуацию, не навлекая на себя ещё больших неприятностей, Птица твёрдо посмотрела на маячившую перед ней Потеряхину и повторила: