Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки - Тюрин Александр Владимирович "Trund" - Страница 48

Тут прослушиванию радиопередач помешал звонок — и крепко же засела в нас холуйская черта бежать к двери в таких случаях. Короче, хочешь не хочешь, а надо сейчас повстречаться глазами с Верой.

По счастью, встречаться глазами не пришлось, она плескалась в ванной. А вот пришлось пересечься взглядами с капитаном Буераковым и его оперативниками.

— Когда ты, Хвостов, уехал незнамо куда, один труп был найден в твоей квартире, второй жмурик валялся на твоей лестнице. Едва ты приехал и снова два трупа, на этот раз в лифте. Два стопроцентных человеческих трупа. Плюс еще какие-то дохлые пресмыкающиеся на крыше кабины, — напустился милиционер. — А ведь ты давал подписку о невыезде.

— Ну и что? — дерзновенно отвечал я. — Из-за чего сыр-бор? Во-первых, я тут не при чем. Во-вторых, никто меня в прямую ни в чем не обвинял. В-третьих, волка ноги кормят.

Буераков уселся на стул, а невоспитанные оперативники на кровать.

— Ну и где же ты был, Хвостов?

— В Перу… Жаль, не могу показать загранпаспорт. Потерял.

— Мы знаем, что ты улетал в Лиму, но у нас нет никаких сведений от аэропорта о твоем прибытии.

— Все выяснится, товарищ капитан. В Перу я работал, в частности на стройке (а ведь чистая правда). Озеро Титикаку знаете? Там и проливал свой пот.

— Это тебе на стройке шкуру проштамповали? Чтобы веселее было трудиться?

Я посмотрел туда, куда был направлен милицейский взгляд, на предплечье, где был изображен демон, держащий в руках свою голову. Мне эту татуировку действительно накололи у инков, так сказать, на счастье, в братстве Полуденного Солнца.

— Если без подвоха спросили, товарищ капитан, то признаюсь чистосердечно — на руке, можно выразиться, нарисован мой ангел-хранитель.

— Ладно, хранимый безголовым ангелом, какие у тебя счеты с группировкой Аслана Фархадова?

— Ну, какие у меня могут быть счеты? Бизнесмен из меня, как из говна пуля. Так что я никому ничего не должен, — опять же правдиво ответил я.

— Брось, Хвостов, все убитые были из бандформирования Фархадова. Причем, всех их уничтожили профессионально и изобретательно. — Буераков подчеркнул интонацией последние слова. — Ты воевал на Кавказе, в то же время и в том месте, где орудовал Фархадов со своими людьми. Мы знаем также, что ты служил именно на той железнодорожной станции, где он лежал в госпитале. Твой приятель доктор Крылов лечил Фархадова, а потом был зарезан каким-то южанином. Если точнее, убит по особому ритуалу. Тебя же в тот день и час крепко помяли.

Оперативники стали двигаться по комнатам, аккуратно разглядывая то и се, отодвигая и отколупывая, разрушая с трудом наведенный порядок.

— Вы, товарищ капитан, почти все знаете, в отличие от меня. Разберитесь до конца и расскажите мне. Я к тому времени диктофон куплю. Вдвоем сделаем на этом сочном материале книгу-бестселлер.

— Ну ты обнаглел, — незлобно подытожил Буераков. — И почему ты так обнаглел?

— Просто вам не привязать меня к этим мокрым делам.

Один из оперативников притащил простыню, измазанную зеленой кровью.

— Что это за дерьмо? — решил выяснить капитан.

— Последствия медицинских экспериментов. Вот если бы эта краска была голубой, вы могли бы обвинить меня в том, что я пришил аристократа.

— Где находился вчера с трех до четырех вечера, Хвостов?

— Дома, начальник.

— Кроме тебя кто-нибудь еще был в твоей квартире? То есть, находился тогда внутри жилища, входил или выходил?

— Тогда нет.

Какая-то новая догадка прорастала в голове Буеракова. И он, сделав глаза мудрыми и проницательными, произнес:

— Я ведь в курсе того, что Крылов сотрудничал с госбезопасностью. Ты тоже ОТТУДА?

Ага, товарищ капитан меня, кажется, зауважал. Не будем товарища капитана разочаровывать в его умозаключениях.

— Ну, как вам сказать.

И тут из ванной вышла к народу Вера. В халатике, где сверху и снизу много интересного открывалось пытливому взору.

Народ обомлел. Наверное, именно в тот самый момент Буераков решил, что я наверняка связан с госбезопасностью. А то как же еще объяснить нахождение в моей обделанной, убогой квартирке такой девочки-картинки.

— О, мальчики, да еще в форме, — проворковала Вера. — Кофе будете?

— Я-а? — Буераков застенчиво проглотил слюну, но попытался восстановить статус. — Вы когда здесь появились?

— Вчера, в пять, по-московскому времени. Вы, наверное, документики хотите посмотреть.

— Я бы не возражал, — промямлил Буераков. А потом принял в руки паспорт с заграничными письменами.

— Гражданка Судана, выходит. Я думал, там негры живут. Вера… аль… аль-Василла. Извините, гражданка аль-Василла.

Буераков, щелкнув каблуками, вернул паспорт девушке. Потом, несколько покраснев, отвел взгляд от девушкиного бедра, выглядывающего из халатика, и обратился ко мне.

— Мы, Хвостов, пошли. Я буду связываться с твоим начальством. Ну, в самом деле, не можете, что ли, поаккуратнее?.. Завтра вообще весь дом взорвете, а на мне это дело опять повиснет.

После такого риторического призыва к умеренности и аккуратности милиционеры как-то робко вышли за дверь, и теперь мы действительно встретились взглядами с Верой.

— Егор, да не думай ты об этом. Просто минутная слабость, — легко утешила меня суданская сестра. Было заметно, что она не переживает. — Больше ничего такого не повторится. Ладно, я пошла натягивать кожуру.

Похоже, она куда-то намыливалось и это было хорошо. Мне повеселело, отчего я водрузил на голову черный берет, подаренный на войне одним морпехом. Я всегда напяливал этот убор, когда хотел казаться крутым, решительным и начинающим новую жизнь.

Тут в дверь снова зазвонили. Надо, бля, отворять.

Возле порога стояло двое сектантов. Квадратная баба и мужик типа «кабан». Коротко стриженые волосы с белыми повязками, почти нормальная одежка пятьдесят четвертого размера, только напялены ожерелья из камушков, ракушек, зубов, когтей. Плюс, на цепи довольно крупная пятиконечная-пятилучевая звезда-свастика.

— Вообще-то, друзья-товарищи, меня поздно обращать в какую-либо веру или выводить из нее, — обратился я с предостережением к вновьприбывшим.

— Брат, мы пришли тебе напомнить о скором Изменении. Все признаки указывают на то, что Оно близко. Мир созрел для него, — внушительным толстым голосом произнесла проповедница. Ясно, что мужик только сопровождает, на тот случай, если кто-нибудь из заблудших овечек, рассвирепев, ринется на бабу с кулаками. Хотя, на мой взгляд, она сама способна дать сокрушительный отпор. В общем, оба визитера были похожи на каменные глыбы.

— Изменение, может, ко мне близко, да только я от него далек. Что это за штука-дрюка? Только в двух словах.

— Ну, если ты желаешь, брат. Ведь мы многое говорили об этом по телевизору. Подходит к концу эпоха Второго Солнца, при котором в мире царят случай и беспорядок, наступает время для очищения и прихода Третьего Солнца, когда снова восторжествуют порядок и целесообразность.

— Третье Солнце?

— Ну да. Христиане называют это время Вторым пришествием Мессии, иудеи — приходом Машиаха, хотя, конечно, и те, и другие, не понимают в чем суть Изменения.

— Ну и в чем суть, братие-сестрие?

Баба стала послушно отвечать, не мигая глазами.

— Я тебя обрадую, брат. Мир перестает быть бездушным механизмом, ржавой полуиспорченной машиной, ибо скоро воцарятся в нем сверхъестественные разумные силы.

— А человек что при этом поделывает?

— А человек, если он умен, перестает тщеславно претендовать на вечную славу и бессмертие души, корчить из себя царя вселенной и венец творения, человек становится тем, чем ему положено быть — скромным, но довольным слугой.

И баба, и мужик по ходу разъяснений старательно улыбались, изображая радость всеведения — с таким же успехом могли бы лыбиться гиппопотамы.

— Чем довольным-то?

— Тем, брат, что получит за верную службу и свою полезность… Вся старая собственность, интеллектуальная и материальная, будет напрочь отменена. Все претензии ума и тела окажутся бессильными. Все амбиции будут посрамлены.