Формула истории - Тюрин Александр Владимирович "Trund" - Страница 2

Северные варвары двигались по воде, на восточноевропейских реках они создавали опорные базы. В речных долинах они встретились со славянами и ославянивающимися балтами, угрофиннами и скифоиранцами. С одной стороны рослые волевые смекалистые мореходы в рогатых шлемах, много повидавшие, с разными колюще-режущими предметами в руках, с другой – редкое население, мирно осваивающие дикий ландшафт с помощью хозяйства присваивающего типа (особенно у угрофиннов) и примитивного подсечно-огневого земледелия (особенно у славян), не изведавшие жестокой конкуренции в борьбе за ресурсы. Они встретились, оценили силы и распределили роли. Одним – работать, другим – отдыхать, пардон управлять.

Управляющие ходили в полюдье, собирали дань с работяг и везли ее в Переднюю Азию (куда и нынче стремится любой уважающий себя курортник), там омывали сапоги в теплом море, знакомились с тайнами переднеазиатских жриц любви и набирали в местных лавчонках разные предметы роскоши.

И хотя первой русское государство было образовано с помощью воли и принуждения, ничего дурного и отсталого в этом нет.

Такие же северные варвары (друзья и родственники наших рюриковичей), приходя в Европу с моря и двигаясь вдоль рек, грабили и создавали свои колонии. Интересно, что у нас известно только пару случаев лютой расправы северян с местным населением – подавление восстание Вадима и вынужденная антидревлянская операция. А вот в Европе северяне церемонились куда меньше – французы, ирландцы, англичане, немцы, итальянцы драпали от Рагнара Кожаные Штаны, Рольфа Рагнвальдсона и других подобных персонажей во все стороны. Более того, именно в Европе furore normannorum (северный ужас) стал настоящим организационным оружием. Furore Normannorum libra nos, Domine (cпаси нас, Господи, от северян). В результате одни северяне стали защищать от других северян – естественно, за хорошее вознаграждение.

Несмотря на то что северная власть попирала, подавляла и т. д., она была объективно прогрессивной. Для русской равнины это было началом организационных связей почти на всей ее протяженности. Более того, это был период распространения проторусского славянского языка на все том же немалом пространстве. Вокруг северян, как центров кристаллизации, быстро оформился обширный слой управленцев второго эшелона, это были представители поднепровских славян – которые и распространили свой язык на всей территории речной колонизации. Это было временем создания единого культа – вначале это был перунизм, потом христианство, что легло в основу единой культуры.

И хотя Святослав чуть было не утащил русское государство в более теплые края, за Дунай, к концу 10 века оно состоялось. Нарекаю его Русь Речная.

Целью функционирования Руси Речной являлось стабильное взымание дани, однако устойчивость системы в первую очередь зависела от предотвращения негативных воздействий внешней среды. А географическое положение Руси Речной – ворота между степями Азии и степями центральной Европы – предусматривало постоянное взаимодействие с кочевыми системами. Кочевые орды – это главные генераторы энтропии в средневековье. Для прокорма одного кочевника требуется сто гектаров (и то эти гектары непостоянны), для прокорма крестьянина половина гектара. То есть кочевнику для нормального существования надо уничтожить двести крестьян или хотя бы ограбить и обречь на голодную смерть одного.

Да, в системе Руси Речной власть еще очень мало отличается от завоевателей. Но она значительно предпочтительнее примитивных разорителей-кочевников с их набеговой экономикой, которая не оставляла шансов на выживание оседлому населению. А после того, как Святослав добил рыхлую и довольно незлобную Хазарию, начались главные неприятности. Азия, где также был влажный содействующий размножению климат, стала выбрасывать в Европу одну орду за другой. Угры, печенеги, выходцы с верховьев Иртыша – кыпчаки. Меня можно упрекнуть в антиазиатском настрое, но никогда люди сохи и люди седла не взаимодействовали дружно, несмотря на усилия современных гуманитариев доказать, что кочевники хотели лишь культурного обмена. Нам достаточно заглянуть в русские летописи, чтобы понять – на протяжении сотен лет Степь измывалась над Русью и жила за ее счет, интересы степняков и оседлых были прямо противоположны. Права кочевника попирали права крестьянина. Что для них одних – пашня, для других – пастбище. Что для одних собранный урожай, для других – легкая добыча. Что для одних – человек, жена, ребенок, для других – раб, рабыня, самый ликвидный товар того времени.

Кыпчаки по прозвищу половцы (желтые, но скорее желтокожие, чем желтоволосые) налетали осенью, когда мужики еще в поле завершают сбор урожая, захватывали хлеб, женщин и детей, обрекая деревню на частичное или полное вымирание зимой.

Но моряки-речники быстро пересели с дракара на коня и сменили зверский рогатый шлем на благопристойный шишак. Во времена Мономаха мы видим такую русскую конную дружину, которая заткнет за пояс любых азиатских нукеров. Другое дело, что степняки еще берут массовостью своей конницы и неожиданностью нападения. Кочевые системы сами создают «точки входа» в слабоорганизованную систему Руси Речной, где хотят и когда хотят. Создание нормальных условий для сбора дани в свою пользу, борьба с перманентной внешней угрозой облагораживает северную власть, укрепляет вертикальные и горизонтальные связи в Руси Речной – эта тема станет для русских государств традиционной.

Однако Русь Речная все же теряет безопасность на южном фланге, хиреет балтийско-черноморский путь, страдающая деревня мало-помалу потянулись по рекам с черноземного и плодородного юго-запада на бедные суглинки и субпесчанники северо-востока.

От Руси Речной последующим поколениям русских досталась транзитность государства. Именно тысячелетняя транзитность, а не двухсотлетняя крепость земле одно из атрибутов русскости. Под воздействием неблагоприятных энтропийных факторов вроде бы некочевой русский человек легко перемещается по огромным, как правило, малопродуктивным и холодным пространствам (а только такие открыты перед ним всегда), а вслед за трудовыми мигрантами идет и власть.

Образование северо-восточного района притяжения и оскудение юго-западного, а также достаточная локальность половецких набегов (юг), немецких и шведских походов (северо-запад) привело к естественным центробежным тенденциям. Плюсы от безопасности на северо-востоке перевешивали минусы от понижения интенсивности сельского хозяйства и пространственных разрывов.

Немногочисленное население (едва ли больше миллиона) размазывается по обширнейшим территориям, это создаёт еще одну традиционную проблема русских государств. Протяженность и трудность коммуникаций (реки замерзают зимой, дороги превращаются в топь весной и осенью) ослабляют, а то и просто перерезают организационные связи, затрудняют концентрацию трудовых и воинских усилий. У местных властей возникает естественное сепаратистское желание – пойти по наиболее легкому пути – добиться локальной управляемости за счет повышения хаотичности в системе в целом. Но, как правило, сепаратисты не догадываются, что они все еще часть большой системы и хаос бумерангом вернется к ним.

Русский сепаратизм первой волны привел к распаду команды рюриковичей. Расхождение было даже большим, чем в западной Европе, за счет больших пространств мы получили не западную феодальную пирамиду, а нечто напоминающее компьютерную игру. Каждый рюрикович мог претендовать на престол другого рюриковича, для чего входил в коалиции с третьими рюриковичами, спокойно привлекал внешние силы, даже самые варварские-грабительские в лице тех же половцев, и пытался умаслить народное собрание в интересующем его городе. На последнем этапе некоторые городские собрания уже настолько окрепли, что сами нередко подбирали себе рюриковичей и вели себя, как феодальные властители, по отношению к подчиненным городам, так называемым пригородам. (Например, Владимир был пригородом Суздаля, а Москва пригородом Владимира).

Это царство свободы было конечно нестабильным, далеким от гомеостаза и любое масштабное внешнее воздействие могло легко его разломать.