Царства сотника Сенцова - Тюрин Александр Владимирович "Trund" - Страница 18

– Возможно, нельзя переместиться в иные реальности и сохраниться как организованная целостность, – бодрым голосом заявил инфо-главнаучс, вызвав смятение экипажа и пассажиров.

– Как бы не так. Я-то переместился, причем был и остался целостностью, – пришлось напомнить мне.

– А где доказательства, что целостность та же самая?

– Ну, пускай не та же самая. Измененный тестер показал меня как полностью настоящего, значит я в какой-то степени изменился. Тестер не стал считывать некоторые зоны моей памяти, только чтобы не раскрыть меня. Я изменился, но все-таки прошел из одной реальности в другую и суть моя осталась прежней. Я не стал предателем.

– Шпионская морда, – заревел тем не менее военный министр, вытягивая из кобуры свой бластер. Если бы он проделал бы все пошустрее, мне пришлось бы худо. Однако директор стратегической разведки успел ловким ударом парализовать полководческую руку, которая давно отвыкла от ближнего боя.

– У нас нет другого выхода, как только довериться Сенцову, настоящий он или фальшивый, – словесно поддержал меня Сольберг.

Министр обороны хотел было еще посопротивляться, но тут бедное сознание его окончательно померкло, как впрочем и у другого комсостава. Но я еще пока держался.

На флагмане датчики, детекторы и сенсоры перестали в каком-либо виде воспринимать окружающую действительность. Потерялась также связь с другими машинами эскадры. Хорошо, что большая часть мощностей гиперкомпьютера находилась на нашем корабле. Обитающий в гиперкомпьютере информационный главнаучс почти пропел:

– К моему прискорбию, вы просто не существуете для той реальности, в какую угодили. По-крайней мере, вы для нее – дезорганизованная материя, эктоплазма, с которой надо бороться. Ну, вспомните, как лейкоциты разделываются со сгустками чужеродного белка.

– А каковы наши шансы стать настоящими? – с надеждой спросил я.

– Не хочу вас расстраивать, но шансов у вас кот наплакал, – ударил по моей надежде инфо-главнаучс. Пожалуй, он был еще более критичен, чем его живой прототип.

– А надолго ли наше виртуальное существование?

– Настолько, насколько продлиться информационная инерция эктоплазмы. Либо вы ее сумеете организовать и приобретете актуальность, либо полностью рассосетесь. Раз и нету, – спокойным академическим тоном подытожил главнаучс.

Тут отключились и мои собственные сенсоры. Во мгле, испещренной светящимися точками, я пытался найти выход. Какую сохранять суть, кем я хочу быть? Беглым неприкаянным казачком, есаулом на большой и кровавой войне, шпионом-москвитянином в огромной всесветной Татарии, представителем сверхцивилизации, потерпевшей страшное поражение от хитрожопых тварей. Да уж, запутался тридцатилетний малыш.

Какие-то просверки позволяли мне ненадолго увидеть сразу четыре мира, они смахивали на четыре слипшихся пузыря. Наши и не наши корабли пролетали по одному из миров, но тем временем отражались в других. И было уже непонятно, где разворачивается катавасия. Но каждый корабль, каждый наш и не-наш солдат не только бился с врагом, но и пытался отстоять себя от новой реальности-настоящести. Та старалась его подчинить, сделать фиктивным и безопасным, дабы общее количество энергии и информации осталось прежним и не пришлось бы подстраиваться под непрошенного гостя.

Гомеостаз, всякие там антиэнтропийные силы пытались размыть мое сознание, спустить его в небытие, словно в канализационную трубу. Или же накачать в него что-нибудь чужое, смысл существования скал и минералов, дубов и елей, рептилий и моллюсков, волков и крыс, большевиков и англо-индийцев, западных и восточных монголо-татар. Эти силы должны были удержать энтропию на прежнем уровне и не позволить ей подпрыгнуть после вторжения нашей эскадры.

Меня прельщали новые точки зрения и новые радости, которые должны были сделать меня безопасным для нового мира. Вместе с камнем я погружался в нирвану вечности и нестрадания. Вместе с растениями я очаровывал насекомых, всасывал солнечное сияние и раскидывал свои семена, покрывая зеленью жизни пустую землю. Вместе с волчарами я чувствовал трепещущую кровь добычи и мощь стаи. Вместе с большевиками я чаял всемирного братства пролетариев на планете, очищенной от ехидн буржуазии. Вместе с англо-индийцами я жаждал пробуждения спящей Азии и наказания неукротимых северных империалистов. Вместе с западными и восточными татарами я хотел довести своих коней до самых далеких рек и пасти своих овец на самых сытных пажитях.

Но я убедил себя, что я – не они. Вспомнил слова одного персидского гебра насчет «фраваша» – есть-де такая человеческая сердцевинка, которая не меняется, какую человекоформу ни напяль на нее. Где-то глубже памяти я ощущал «фраваша» и выражался он не в словах, а волевыми импульсами. Они заставляли меня верить в Свое добро и не верить в Чужое, любить Своих и ждать пакостей от Чужих, они лепили мою сущность и неповторимость.

Я попытался без суеты закрепить в сознании все четыре своих обличия, все свои склонности и неприязни. Брат и сестра, батька и мамка, женщина по имени Мариам, в каждом из миров кто-то из них был рядом со мной, в других не был, оставив нерастраченной мою привязанность. Только все четыре мира вместе взятых создавали полноту моей жизни с одной-единой сердцевинкой. Я теперь имел четыре лица, но не разваливался на части как последний шизофреник. И между прочим, в каждом из миров я был оснащен большими красивыми усами.

А потом настал черед соединения и все пришельцы осуществились в четырех мирах, меняя свой исконный облик.

Тот, кто не удержался перед каменной нирваной, обратился в камень. Тот, кого прельстился радостями растительной жизни, полностью погрузился в питье света и фотосинтез. Кто, почувствовал приятность чужой крови и мощь своей стаи, тот воплотился в стаю хищников. Тот, кто разделил порыв большевиков и англоиндов, вступил в их ряды и шеренги.