Фактор аннигиляции - Бейли Баррингтон Дж. - Страница 25

Его лейтенант, державшийся на заднем плане, кивнул.

— Да, Хоррис и был этим пленником. Он тогда был рядовым членом Общества. И это было единственным посланием напрямую мне от Гринсекта.

Джандрак не знал, что и ответить. Он чувствовал себя более расслабленным из-за виски, обжитого помещения и сердечного отношения анархиста. Также, до определённой степени он попал под влияние личности Кракно. Когда он присутствовал в комнате, кто угодно другой казался полу-теневым существом.

— Вы предлагаете мне стать двойным агентом? — спросил Джандрак. — Ваш человек во Внутреннем городе?

— Ничего такого грубого. Как я и говорил, Гринсект каким-то образом догадался, что я в состоянии отличить их психологическим способом, а именно примечая, что они лгут, делая вид, что принимают моё кредо, и что, по сути дела, они построены полностью против него. Поэтому ради эксперимента он попробовал послать человека с амбициями настолько неискренними, что о нём нельзя сказать, что он против кого бы то ни было; он глубоко посвящён только самому себе — а именно, вас. Однако, я его переплюнул, потому что я гораздо проницательнее, чем он думает. Ваше двуличие для меня так же ясно, как та стена. Я не против того, чтобы вы возвращались во дворец и докладывали о своём продвижении, если будете держаться в рамках и не станете поднимать слишком большой тревоги. Таким образом, Гринсект не станет сходить с ума и придумывать что-нибудь отчаянное. Также это предохранит вас от раздирания нервов. Со своей стороны сделки я хотел бы только того, чтобы мы беседовали время от времени, как мы беседуем сейчас. Это даст мне то, чего мне на данный момент не хватает: знания о том, как аристократия мыслити чувствует.

— Так как же насчёт этого? В конце концов, вы на самом деле ни на чьей стороне, и я уверен, предпочитаете ставить на огонь как можно больше утюгов.

«Его домашний вельможа», — подумал Джандрак с оттенком отвращения к себе. — «Умный маленький ублюдок. Хотя он прав, вообще-то. И когда-нибудь в будущем я смогу, если так повернётся, извлечь кучу пользы для себя, широко раскрыв весь этот заговор».

— А потом вы сможете даже заработать себе несколько медалей, передав всех нас властям, — победоносно заявил Кракно.

Джандрак испуганно поднял глаза. Кракно мягко рассмеялся.

— Нет, я не читаю мысли. Но в некоторые моменты мне бывает исключительно просто сказать, что люди думают. Кстати, мне нечего особо боятся, если вы попытаетесь всех нас сдать. Наша организация сейчас слишком развилась для этого. Мы сможем справится со всеми непредвиденными обстоятельствами.

— Вы все сумасшедшие, — сообщил ему Джандрак. — Революция, освобождение — это все сны наяву. Ради галактики, что, по вашему мнению, вы можете сделать?

— На это потребуется время, но время придёт. «На это могут потребоваться столения», — подумал Кракно. — «Я этого уже не увижу: я столько не проживу. Но кое-кто из вас, свиней, живущих сейчас, останется и до дня расплаты».

Джандрак смотрел на него трезвым взглядом, стараясь в какой-то мере подхлестнуть своё врождённое чувство превосходства в противовес сырому, самонадеянному животному чувству Кракно.

— Ваши теории кажутся мне несколько запутанными, — высокомерно заявил он, — и разумеется, они в любом случае очень односторонни. Всё, о чём вы говорили внизу, это разрушение. Вы говорите, что уничтожите существующий порядок. Чем же вы его замените?

— Свободными условиями, когда вся власть принадлежит индивидууму, и никакой власти — государству или закону.

Вельможа фыркнул.

— Нелепо! И, в любом случае, было доказано научно, математически, логически и исторически, доказано всеми способами, что существующая структура общества — единственно возможная в долговременном плане. Даже если она насильно изменяется каким-либо образом, то в течение определённого периода времени она должна вернуться к первоначальному варианту.

Вряд ли нужно упоминать, что эта теорема была настолько глубоко вживлена в авторизованную доктрину, что Джандрак сам нарушил закон уже тем, что вступил в спор по этому вопросу.

— С наукой, конечно, не поспоришь, — с сарказмом согласился Кракно. — Даже если я соглашусь с тем, что ваши слова истинны, а все равно непримеримо настроен по отношению к классовому обществу. Если ненависть — это всё, что мне остаётся, то пусть ненависть будет моим богом. Если я должен буду разрушить мир огнём, так что после этого ничего не останется, кроме запустения, пусть будет так.

Хоррис Дэйджел вновь наполнил грязную чашку Джандрака. Что-то в словах анархиста невольно взволновало Джандрака до глубины души.

— Вы странный человек, — пробормотал он, качая головой. — Но кое-что я должен знать. Вы заявили, что узнали обо мне с одного взгляда, или примерно так. Ладно, я убедился в этом. Но как вы это делаете? Где вы этому?

— Вы бы не поверили, если бы я вам рассказал, — ответил Кракно.

Проходили дни, недели и затем месяцы, а ожидаемого вторжения из лагеря бунтовщиков так и не происходило. Король Максим и его антураж вздохнули с облегчением. Но монарх все ещё отказывался снижать давление. Поток обвинений и преследований не прекращался по мере того, как король давал волю своей ярости и унижению.

Для большинства населения Максимилии, не говоря уже обо всём королевстве, время тащилось лениво. Но для некоторых, тех немногих, кто был завязан на политике, или подозревался в этом, это было время арестов и казней.

Грэйму Либеру и в голову не приходило ожидать какого бы то ни было посещения. Он уже собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили и вошли четверо полисменов.

«Политическая полиция!» — поражённо подумал он, моргая глазами на ордер, который ему предьявили.

— Вы пройдёте с нами, Историк Либер.

Они игнорировали его вопросы; у него не было выбора, кроме как идти. Они также захватили «вещественные доказательства», перетряхнув дом в поисках книг и рукописей, включая объёмистый свиток его наполовину оконченной «Истории Гражданской Войны».

Позднее той же ночью он оказался в руках индивидуума, который называл себя прокурором. Мужчина с лицом ястреба насмешливо и сердито смотрел на него сверху вниз.

— Где ваши друзья?

— Друзья?

В приступе ярости допрашивающий заскрипел зубами.

— Вы отрицаете, что являетесь членом Исторического Общества?

— Да нет. Зачем мне это отрицать?

— Вопросы задаю я. Следовательно, вы также признаете, что являетесь пособником Мурнора Гелакта, президента Исторического Общества.

— Слово «пособник» я вряд ли здесь употребил бы. Общество занимается чисто научными исследованиями. Мы не принимаем ничью сторону чисто из принципа.

— Не пытайтесь ослепить меня своим пустым либерализмом. Близится время, когда любое описание истории, написанное не Политической Полицией, будет считаться Политической изменой, — допрашивающий покрутил пару роликов для чтения у себя на столе. На них был свиток «магнум опус» Либера. — вы только посмотрите на это! Измена, антиправительственна пропаганда и клевета на короля на каждом повороте свитка!

— Неверно! — возразил Либер, откровенно обескураженный. — Ничего подобного. Я старался написать объективный отчёт о войне…

— Не испытывай моё терпение, ты, высокомерный яйцеголовый тип! Если вы такие беспристрастные, почему тогда Мурнор Галакт и другие члены Общества ушли в подполье? Разве может быть более явное доказательство измены? — он бросил на историка ненавистный взгляд. Уже после окончания войны Либер был помечен как потенциально симпатирующий бунтовщикам по причине его дружбы с Принцем Переданом в прежние дни. По мнению прокурора, его просто терпели при дворе, чтобы иметь возможность наблюдать за ним, и за последние несколько недель оказалось нетрудно собрать огромное количество обвинительных свидетельств против невинного Исторического Общества.

— Ни Галакт, и никто из других членов не занимался предосудительной деятельностью, насколько мне известно, — неуверенно проговорил Либер. — Если в ваших обвинениях и есть какой-либо смысл, то они, должно быть, сформировали неизвестную мне подгруппу. Но с моей личной точки зрения то, что вы подразумеваете, — это нелепость. Мурнор не настолько глуп, чтобы совершить измену против государства.