Тварь непобедимая - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 57

– Не хочу, – чистосердечно ответил Гриша.

– А зря. У меня ребята нормально получают. Чего, всю жизнь в больнице просидеть хочешь?

– Каждому свое, – развел руками Гриша, и тут появилась дежурная машина.

Темно-серый, только что вымытый «Лексус» бесшумно притормозил у кромки тротуара, водитель в форменном пиджаке и фуражке вышел и открыл перед Светланой дверь.

– Ну, пока. – Гриша пожал приятелю руку и закрыл за собой дверцу.

У того слова застряли в горле. Он стал похож на парашютиста, уже в воздухе обнаружившего, что вместо ранца надел чей-то рюкзак с картошкой. С выпученными глазами и пунцовыми ушами Валек проводил взглядом отъезжающий автомобиль и лишь затем плюхнулся за руль своей машины.

– Кто это? – спросила Светлана.

– Один мой горячий почитатель, – пробормотал Гриша.

Он предложил доверить Пашку водителю, но Светлана настояла ехать с ним до конца.

– Я должна видеть, где оставляю ребенка, – сказала она.

У крыльца клиники Гриша увидел Карину. На ней был потрясающий кремовый костюм, в руках она держала огромный букет. Гриша помахал ей рукой и улыбнулся, но вдруг заметил, что Карина чуть не плачет.

– Гриша, ну ты посмотри, что они со мной сделали! – воскликнула она и потрясла головой.

– Кто? – не сообразил Гриша. – Постой, ты прическу, что ли, сменила?

– Собралась к подруге на годовщину свадьбы, заехала в салон, а там... – Карина со злостью щелкнула каблучком об асфальт. – На компьютере все красиво смотрелось, а как сделали – плеваться хочется. И что теперь – в другой салон ехать, переделывать?

– А по-моему, у тебя все хорошо, – ответил Гриша, не понимая причины гнева.

– Хватит надо мной издеваться, я сейчас выкину этот букет и никуда не поеду! Не могу я в таком виде...

– Нормальный вид, – проговорил Гриша вполголоса.

– А вы не пробовали распустить вот здесь? – деликатно поинтересовалась Светлана.

– Что? – Карина уставилась на незнакомку. – Нет, ничего я не пробовала. Я вообще боюсь это трогать, чтоб еще хуже не сделать. Хоть парик надевай!

– Ну зачем парик? Разрешите? – Светлана подошла и неуловимым движением поменяла что-то в прическе Карины. – Вот так ничего?

Та взглянула на свое отражение в стекле машины.

– Кажется, ничего... – пробормотала она.

– А теперь так, – продолжала Светлана. – И здесь отпустим. Можно я заколочку уберу? У вас нет с собой расчески?

– Девушка, а вы... вы кто? – пробормотала Карина и перевела взгляд на Григория.

– Не волнуйтесь, я профессиональный парикмахер.

– Гриша, ты должен был меня с ней раньше познакомить!

– Как насчет расчески? – напомнила Светлана.

– Конечно, конечно, есть, сейчас... Ой, девушка, пойдемте лучше ко мне, только быстрее, я вас умоляю, за мной сейчас уже приедут...

Света вернулась через несколько минут, при этом она смущенно улыбалась.

– Вот, – сказала она и показала на ладони несколько смятых купюр. – Учти, я не хотела брать, она силой дала.

– Ну, возьми, – рассмеялся Григорий. – Заработала ведь.

– Все равно я не собиралась брать с нее деньги. Она сказала, что будет приводить ко мне подруг.

– Ну вот! У нее все подруги богатые. Сдирай с них деньги, а работу бросай.

Очень скоро они были вдвоем на берегу и медленно шли к лодочной станции. Стояла хорошая погода, дул теплый ветерок, вода чуть слышно плескалась у самых ног.

– Почему людям так нравится бывать у воды? – задумчиво произнесла Светлана. – Ты не замечал, что можно долго-долго смотреть, как течет река или волнуется море, и не надоест?

– Потому что река и море постоянно меняются. Наверно, когда стоишь на твердом и постоянном берегу, вечно движущаяся вода имеет особый смысл. Вода утекает – берег остается. Человеческая жизнь – как вода, она тоже утекает, а эти берега еще долго будут такими же. Это трудно постигнуть сердцем, ведь человеку кажется, что с его смертью исчезает весь мир.

– Посмотри, как красиво. – Светлана остановилась между двух старых ракит и повернулась к глади озера. Стволы деревьев, словно рама картины, выделяли простой законченный пейзаж – солнечные блики на воде, лодка, дальний берег, чуть затуманенный вечерней дымкой.

– Ну, вот опять, – сказала она через минуту. – Стоим и смотрим. А знаешь, мне кажется, дело не в том, что вода утекает и жизнь утекает. Мне всегда казалось, что море живое. И реки тоже живые. И на них можно смотреть, как на играющих котят.

– Да, наверно, – согласился Гриша. – Ведь есть мертвые реки, и наблюдать за ними совсем неинтересно.

– Что ты все о смерти? – капризно нахмурилась Светлана. – Не надо. Нет, теперь я точно знаю, что море живое. Это самое большое, самое мудрое и сильное существо на свете. Оно все знает, ведь вода есть везде. Реки тянутся к морю со всего света и все ему рассказывают.

– Ты это чувствуешь?

– Да. Да, когда стою на берегу и смотрю, и... И ни о чем не думаю. Как давно я не была на море, Гриша. А я так люблю смотреть на него и ни о чем не думать. Оно думает за тебя.

– Как можно ни о чем не думать?

– А ты попробуй. Вместо твоих мыслей и тревог должно быть что-то... какая-то музыка. Нет, здесь у тебя не получится, для этого нужно море. Там ты сам почувствуешь, что оно живое. Лежит перед тобой, дышит, и его можно погладить. Ты ведь врач, ты должен уметь чувствовать жизнь. Ну, пойдем...

Оторвавшись от пейзажа, они вновь побрели вдоль берега.

– А все-таки, Гриша, ты умеешь чувствовать жизнь?

– В каком смысле?

– Ну... Как художник чувствует краску. Нет, я не знаю. Мне просто одна подруга говорила, что все врачи немножко психи. И что человек для них – просто рабочий материал.

– Откуда ей знать? Некоторые люди черствеют, некоторые – нет. Врачи они, или чиновники, или учителя – не имеет большого значения, хотя да, есть такое понятие – профессиональная деформация. А что касается жизни... Нет, я не согласен. Видишь ли, Света, когда человеческое тело перестает быть для тебя тайной, когда ты понимаешь, что это лишь груда мокрых слипшихся кусков, жизнь видится как-то отдельно. И ценить ее начинаешь по-особенному.

– А мне иногда кажется, что некоторым врачам нравится мучить людей. Вот скажи, зачем зубной врач тычет в больной зуб своими иголками? Я ему и так могу сказать, что больно. А еще когда вы оживляете людей электричеством... С таким зловещим видом трете друг о друга эти штуки на проводах, будто нравится.

– «Штуки» трут только для того, чтоб ровнее размазать контактную пасту. И сомневаюсь, что это кому-то нравится. Хотя, признаюсь, иногда людей помучить приходится. Помню, наркоманы в ломке повадились звонить, в день по полсотне вызовов. Нравилось им, когда колют реланиум, – бесплатное удовольствие. Так у нас ребята изобрели «гарпунный укол». Иголку перед использованием тыкали во что-нибудь твердое, чтоб она загнулась, чтоб кусочек задницы с собой вырывала. А если при этом шприц вводить вращая, да еще и рывками, то удовольствие выходит незабываемое.

– И что, перестали звонить наркоманы?

– Звонить-то давно перестали, их ведь с реланиума на анальгин с димедролом перевели.

– Говорила же, вам нравится людей мучить... Гриша, а ты не боишься, что какой-нибудь твой пациент умрет и тебя в тюрьму посадят?

Григорий рассмеялся:

– За пациентов я всегда боюсь, но вот тюрьма – это вряд ли. Тюрьма бывает, когда, например, пьяная медсестра в капельницу вместо глюкозы жидкость для мытья стекол зальет. Да и то может отмазаться. В тюрьму меня раньше надо было сажать, еще в институте, когда я знакомым ребятам липовые справки делал.

– Какие справки?

– Ну, чтоб в колхоз не ехать, или на физкультуру не ходить, или лекции пропускать. Многие делали – за бутылку, за сигареты. Один студент у нас на потоке очень веселый был, так он мужикам диагнозы затейливые ставил – ушиб матки, например, или вагинальный кашель.

– И сходило с рук?

– Сходило, пока в политехническом не попался преподаватель, который латынь знал.