Отраженная угроза - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 54

В поле зрении появился человек в форме Минюста, тюремный инспектор.

– Гражданин Сенин, прошу внимания.

Он взял смарт-планшет и зачитал стандартную форму постановления об освобождении, в связи с истечением срока условно-сокращенного заключения. Сенин тупо выслушал и посмотрел на инспектора. Наверно, он что-то должен сказать. Но что?

– Скажите, – выдавил Сенин, и тут же замолк – говорить было еще больнее, чем дышать. Но потом собрался с силами и продолжил: – Скажите, сколько времени прошло? Неужели, и вправду, только три года?

– Два года и двести четыре дня, – сказал инспектор. Потом едва заметно усмехнулся. Видимо, все про это спрашивали.

За спиной кто-то зашевелился, оказалось, здесь есть еще и врач.

– Если можешь стоять – поднимись, – довольно бесцеремонно сказал он. – Сейчас надо в мойку тебя сводить, и вообще...

Сенин уже почувствовал, какой здесь стоит запах: кислый с тухлецой, как в сломавшемся холодильнике. Только теперь он понял, что запах – от него самого. Как-никак три года под себя ходил. И, хотя раствор, наверно, циркулировал и очищался, когда три года плаваешь в собственном дерьме – никакая циркуляция не спасет.

Больше за этот день он не произнес ни слова. Он не знал, что говорить, да его ни о чем и не спрашивали. Только водили по процедурным, заглядывали в рот, в зрачки, в кишки... Запах преследовал неотступно, несмотря на тщательную помывку.

Он вроде и понимал, что случилось нечто хорошее – он свободен, но никак не мог это осознать. Никак не мог понять, какие у него теперь появились выгоды.

На следующий день он спросил:

– Сколько меня еще будут тут держать?

– Никто тебя не держит, – весело ответил молодой парень, караульный сержант. – Лети с приветом. Только ближайшая попутка будет дней через десять-двенадцать.

– Через десять дней... – повторил Сенин. – Зачем же меня так рано подняли?

– Срок окончен, – пожал плечами парень. – Или тебе там понравилось?

– Нет, – Сенин покачал головой. – Не понравилось.

Караульный долго разглядывал его, потом сказал:

– Знаешь, что я тебе советую, парень? Вернешься домой – устрой себе грандиозный запой, перепробуй всех девок в округе, а через месяц ты выйдешь утречком на балкон и скажешь – жить хорошо? Понял?

– Нет, – признался Сенин.

– Ну, потом поймешь, – рассмеялся парень.

Сенин некоторое время обдумывал забавные слова, которые сказал ему караульный. Потом ему захотелось посмотреть на себя в зеркало. Но, странное дело, ему до сих пор не попалось ни одного зеркала. И ничего, что могло бы заменить зеркало.

«Наверно, это специально», – подумал он. И поежился от какой-то неясной мысли, проскочившей в подсознании.

Последующие несколько дней он пытался вспомнить, что происходило с ним последние восемь лет. Или три года? Нет, все-таки восемь лет. Невероятно долгие, невыносимые восемь лет.

Он многое помнил. Там, по другую сторону, у него был свой угол в большой длинной комнате, кровать и тумбочка, обсаженная кустами дорожка для прогулок, пустынный пляж, на который набегали холодные серые волны.

И пляж, и дорожку он быстро изучил до последнего кустика, до мельчайшего камешка. Но еще был забор-решетка, и за ним бескрайние холмы, тонущие в тумане. И Сенин часами стоял у этого забора и смотрел на холмы. Он мучительно хотел знать – что там? Он нестерпимо, до скрежета зубов хотел уйти туда. Однако забор был неприступен. Только пляж и дорожка. День за днем, год за годом.

Да, была ведь еще и работа! Он не просто бродил по пляжу, он еще и работал. Правда, это была очень тоскливая и изнурительная работа. Он счищал облупившуюся краску с каких-то больших старых железяк, у него была для этого истрепанная железная щетка. Щетку он запомнил хорошо, казалось, ее помнят даже руки. А еще он отмывал в холодной воде с песком какие-то жирные стеклянные баночки, он перебирал груды каких-то скользких комочков...

И так день за днем. Год за годом. Долгие восемь лет.

«Как же так? – отчаивался Сенин. – Я был там целых восемь лет, и мне нечего вспомнить? За восемь лет совершенно ничего не произошло? Но так не бывает!»

Еще там были люди. Они жили в той же длинной комнате, они точно так же чистили краску и перебирали комочки. И с ними можно было даже поговорить. Правда, все они были неразговорчивыми. Они могли сказать «Да», или «Нет», или «Не знаю». Но на долгие разговоры эти люди не годились. И еще, почему-то Сенин не мог вспомнить ни одного лица.

Были же еще и мысли! Вот что главное – мысли. Сколько их прошло через мозги за восемь лет? Сенин что-то придумывал, приходил к каким-то выводам, решал для себя что-то важное, и, очевидно, становился мудрее. Но – странное дело – сейчас он не мог вспомнить ни одной мысли, ни одного своего решения.

Все осталось там. Эти восемь лет были попросту украдены у него.

За четыре дня Сенин почти научился ходить, не шатаясь, и говорить нормальным голосом. В ожидании транспорта он жил практически на равных правах с тюремным персоналом. Даже питался с ними за одним столом. Оказалось, тут работает всего-то пятнадцать человек.

Его даже зауважали, когда он начал каждое утро обливаться холодной водой, отжиматься от пола и растягивать задеревеневшие связки. А еще он каждый день остервенело мылся, сдирая с себя воображаемую, но от этого не менее отвратительную тюремную коросту.

Наконец, пришел транспорт.

Когда Сенину выдавали вещи, один из тюремщиков спросил:

– Что это за булыжники у тебя в ящике? Мы с ребятами думали-гадали, так и не поняли.

– Это мое, – сказал Сенин, забирая ящик.

– Эй, – крикнули ему вслед, – тебя не за них посадили-то?!

Потом Сенин оказался на борту частного грузопочтового рейсера «Арлекин». Капитаном там была немолодая дамочка с кошачьими глазами и отвислой задницей. Здесь витал застарелый запах жратвы, повсюду валялось какое-то тряпье, а на креслах в рубке были постелены засаленные коврики.

– Только попробуй что-нибудь отмочить, – сразу пригрозила ему капитанша. – Мы тебе не суд, у нас разговор короткий.

За ее спиной стоял здоровяк-пилот в грязной майке и зловеще хрустел пальцами, похожими на монтажные клещи.

– Не волнуйтесь, я вас не побеспокою, – ответил Сенин.

– Ага! Знаю я вас, уголовников...

Ему была выделена крошечная каюта в кормовой части. Там постоянно дрожали стены, а с потолка срывались капли конденсата. Сенин старался пореже из нее выходить. У него это легко получалось. Он привык к одиночеству.

В иллюминатор он увидел, как становится меньше и меньше полукилометровый железный цилиндр, где он провел долгие и невыносимые восемь лет.

Еще две с лишним тысячи заключенных продолжали витать в иллюзиях, навеянных замысловатыми электрическими полями. Они жили в мире, где нет перемен, нет насилия и стрессов, нет соблазнов и греховных удовольствий.

Только размышления – наедине с собой и своей совестью.

Сенину не пришлось долго скитаться, пересаживаясь с одного борта на другой. В ближайшем же порту оказалось крупное представительство «Русского космоса», куда ему следовало зайти для одного вроде бы приятного дела. А именно – для вступления во владение денежным вознаграждением.

Для Сенина никакой приятности в этом не было. Он бы охотно поручил формальности какому-нибудь адвокату, даже процент бы заплатил.

Но на адвокатов не было времени. Он хотел побыстрей разделаться с делами и отправиться в свою усадьбу.

Правда, полдня им пришлось болтаться на орбите. Космопорт не принимал. Радиопереговоры транслировались на весь корабль, и Сенин слышал, что где-то рядом заходит на посадку целая группа полицейских рейдеров, идет сложное маневрирование, и всем прочим бортам надлежит ждать очереди.

Наконец, очередь настала.

– Как вы и просили, небольшая часть наличными, – сказал ему усталый клерк из стеклянной кабинки. – Остальные деньги будут переведены на ваш счет с ближайшим гиперсеансом, то есть сегодня. На всякий случай возьмите подтверждение.