Отраженная угроза - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 32

– Объясняю еще раз, – вздохнул Сенин. – Они, конечно, обязаны содействовать. И сделают для нас все, что мы попросим. Но при этом они не позволят нам ничего, что угрожает грибнице. Такую угрозу подражатели воспринимают, видимо, как опасность для самих себя. Может быть, интуитивно, может, конкретно, я не знаю. Я говорю вам все это потому, что это важно. От этого зависит, как вы должны себя вести среди них. Кому еще что непонятно?

Вопросов больше не было.

– Ладно. Вельцер, во-первых, сделаешь копию рапорта для биолога.

– Уже, – доложил Вельцер.

– Во-вторых, возьмешь у него формулу и тоже скопируешь – это уже для меня.

– Зачем? – забеспокоился Валенски.

Сенин в упор посмотрел на него.

– Это на тот случай, – четко и раздельно сказал он, – если долетит только один из нас.

– А-а... – Валенски захлопал глазами. – Ладно, только без меня там все равно никто не разберется.

– Дальше, – продолжал Сенин, – как только вылетим – предупредите французов, чтоб ждали. Как себя вести без меня, сами знаете. Ночевать только вместе, можно даже с сигнализацией. Если уж полная мясорубка начнется, затапливайте подземелья. Взрывайте трубы на минус-первом уровне и ломайте насосы. Энергосистема, конечно, рухнет, но что ж поделаешь... И с оружием здесь аккуратнее.

– Мы все знаем, командир, – мягко остановился его Карелов. – Не волнуйся за нас. Думай о деле.

– Я только о нем и думаю, днем и ночью, – устало проронил Сенин. – Вельцер, будь все время на связи. Мы, как доберемся – отобьем тебе сообщение. Если что не так, пересылай рапорт французам пакетным способом, бог с ней, с секретностью. Пусть они позаботятся, как передать в Сектор.

– Все сделаем, командир.

– Хорошо, – кивнул Сенин. – Валенски, тебе еще что-нибудь нужно забрать?

– Конечно! Мне нужен образец грибницы.

– Ну, это здесь не проблема. Теперь я иду собираться, а вы – на летное поле. Гордосевич и Вельцер, осмотрите склад и найдите эти мотокрылья. Вы двое – походите у вертолетов, поглядите, что там и как.

Все поднялись. В дверях Гордосевич обернулся на Сенина, и глаза его были какие-то растерянные.

– Что еще?

– Да ничего, – он рассмеялся. – Знала бы моя мама, чем я тут занимаюсь.

Крошечный двигатель мотокрыла зудел, как надоедливый комар. Машина шла тяжело – в ночной полет ее пришлось снарядить полным комплектом навигационных приборов, которые прибавляли к общему весу еще килограммов десять. И плюс запасная канистра с топливным спиртом.

Мотокрыло – аппарат сам по себе неустойчивый, в полете его бросает и качает, как лист на ветру. Потуги автопилота выровнять полет выглядят жалко, а иногда и просто пугают.

Сенин удивлялся, как еще держится в воздухе второй аппарат – тот, где находится Валенски. В последнюю минуту биотехник притащил с собой увесистый деревянный ящик и затолкал под сиденье. Это не считая ранца с образцами. На все вопросы отвечал, что это его личные вещи и категорически отказывался избавиться от лишнего груза. Сенин то и дело оглядывался, чтобы убедиться, что бортовые фонари второго аппарата все еще светятся за спиной.

Было, в общем, нежарко. Термопакет оказался толстым пластиковым пузырем, который натягивался на каркас кабины. Он довольно быстро согревался дыханием, но тогда становилось невыносимо душно. От химической грелки толку было немного, ее приходилось держать на животе, чтобы хоть там было тепло.

Сенин мечтал о электрогреющем костюме «Пингвин», которым ему приходилось пользоваться еще в полиции. Наверняка, и здесь такие нашлись бы, только не было времени искать.

Он протер перчаткой запотевшую пленку. В сумерках было видно лишь, как под крыльями убегают назад бесформенные черные пятна – то ли заросли, то ли камни.

– Валенски, – позвал Сенин в микрофон. – Ты еще не вымерз там?

Почему-то биолог ответил не сразу, и Сенин даже обернулся. Сигнальные огни второго аппарата мерно покачивались где-то сзади, едва различимые. Валенски то и дело отставал, видимо, из-за избыточного груза на борту.

– Вы что-то сказали, Ганимед? – откликнулся он наконец.

– Ты не знаешь, что сейчас под нами?

– Все то же. То лес, то поле. То поле, то лес.

– Тоска, – вздохнул Сенин.

– Это сверху кажется, что тоска, – отозвался биолог. – Если спуститься и попробовать осмотреться, найдете массу интересного.

Сенин усмехнулся. Меньше всего ему хотелось сейчас спускаться в эту ледяную безмолвную глушь. Тоска она и есть тоска. Бесконечная промороженная равнина, рваные пятна лесных зарослей, мертвые звезды – и два хрупких летательных аппарата, повисших в бесконечности. И внутри, в тонких пластиковых оболочках, что-то дышит, возится, надеется. Словно последние огоньки жизни в остановившей свой бег Вселенной. И не сразу поверишь, что где-то шумят города и космодромы, танцуют красивые женщины, блестят витрины, рождаются на свет дети. А верить надо. Без этой веры что за жизнь?

Все астронавты боятся одиночества...

– Меня что-то тошнит, – сообщил Валенски. – Наверно, укачало.

– Попрыгай на одной ноге.

– Что?!

– Ничего, шучу. Как тебя укачало, ты же астронавт?

– Не знаю. – Эрих смутился и, видимо, пожалел, что заговорил об этом. – Между прочим, мы пролетали над местом, где я жил.

– Каким местом? В лесу, что ли?

– Да. Если б вы видели, как я устроил свой лагерь...

– Спасибо, может, в следующий раз.

– Вы не понимаете. – В голосе биолога пробились восторженные нотки. – Я поставил себе на службу то, что мне угрожало. Я заставил плотоядный кустарник охранять свое жилище.

– Долго дрессировал?

– Вы не представляете, что такое лесной плотоядный кустарник. Он сначала стелется по земле, его почти не видно. Вы наступаете, и он цепляется за ногу. Поднимаете ногу – он затягивается, впивается своими жуткими шипами. Вы дергаете сильнее – вам еще больнее. Тогда вы падаете, и все, это конец. Руки, ноги, шея – везде его стебли, везде шипы. Дня за три он выпивает из вас кровь. За это время над вами нарастает огромный ком, он несколько месяцев живет на вашем теле, ест вас, становится еще сильнее. Вы могли представить, что растения могут быть хищниками, а животные – жертвами?

– Как-то не думал об этом. А ты, значит, жертвой не стал?

– Я же специалист. – Было слышно, как Валенски рассмеялся. – Я много чего умею. Ох, постойте... Ну вот, меня вырвало.

Сенин расхохотался, и Валенски обиженно замолчал.

Вновь наступила тишина, разбавляемая лишь навязчивым нытьем двигателя. Где-то в запредельной высоте висели навигационные спутники. Пронизывая пространство радиоволнами, они указывали путь двум неказистым жужжащим устройствам с тряпочными крыльями. Позади – человеческое гнездо, кормящее и оберегающее. Где-то впереди – еще один небольшой человеческий островок. Остальное – мрак.

Сенин попытался думать о хорошем, но не слишком преуспел в этом. Он представлял себе, как окажется в шумном, светлом, полном людей и красок мире, и это будет совсем скоро.

Надежды эти почти не радовали. Радужное настроение так и не пришло.

Впереди взошла и разгорелась Энигма – крошечный спутник планеты, белое светящееся яблоко в пасмурных небесах. Почти сразу едва заметной светящейся линией обозначилась дальняя кромка океана. Перелет подходил к концу. Сенин связался с Валенски и затем перевел мотокрыло на ручное управление.

Научная база пристроилась на берегу обширной спокойной бухты. Пять белых надувных куполов, подсвеченных прожекторами, были видны издалека. Под навесами громоздились еще не разложенные контейнеры, а метрах в ста от лагеря на широкой песчаной площадке выделялось объемистое тело челнока, похожего на связку пузатых сосисок.

Сенин посадил машину на прибрежной полосе, следом, криво подскакивая, опустился аппарат Валенски.

Их встретил начальник дежурной смены, он стоял у периметра и размахивал фонарем.

– Все отдыхают, – сказал он. – Вам сейчас тоже лучше отдохнуть, челнок стартует только утром. Мы приготовили для вас комнату.