Яркая звезда любви - Бейль Карен - Страница 35

Глава 8

Пытка началась. Они жгли огнем его руки и ноги, и Уэйд знал: он не выживет после этого. Он боролся изо всех сил, но их было слишком много, и они одолели его, заставили мучиться.

— Не надо с нами драться, белый. — Услышал он голос одного из них. Голос этот показался ему знакомым, даже дружеским…

Уэйд открыл глаза. Он увидел над собой лица людей и тени, пляшущие на стене. Почувствовал приятный запах и постарался вглядеться в окружающее. Вокруг курился дым. Потом услышал звук трещотки. Какая-то старуха стояла над ним и трясла трещоткой, которую держала в одной руке, а в другой держала курильницу. При этом она все время напевала, и Уэйду хотелось, чтобы она перестала. Он стал кашлять и попытался сесть.

— Не двигайся, белый.

Перестав кашлять, Уэйд пригляделся к тому, кто говорил с ним. Лицо было явно знакомое.

— Не узнаешь меня, белый? — Я Маленький Медведь, могучий воин Северных Черноногих.

Уэйд прищурился и оперся на руку, чтобы вглядеться.

— Маленький Медведь? Ты? — Он не верил своим глазам.

— Да, белый, теперь ты в безопасности.

— А где я? — Он попытался понять, где находится.

— Ты — в моей деревне.

Уэйд прижал руку ко лбу. Он вспомнил ледяную речку, потом — свою долгую скачку на морозе.

— Обоз…

— Нет никакого обоза, Колтер. Тебе приснилось.

— Нет, он есть, Маленький Медведь, — сказал Уэйд, хватая его за руку.

— Я нашел тебя у реки. Ты упал там. Не было никаких фургонов.

— Они не здесь, — с натугой ответил Уэйд. Он снова начал кашлять, повернувшись на бок, успокаивая боль в груди.

— Дыши глубже, Колтер. Дым поможет тебе. Квали — целительница.

Уэйд беспокойно прохрипел:

— Там… примерно шестьдесят миль к югу… пять фургонов. Там — маленькая девочка… — Он снова начал кашлять, пытаясь вдыхать дым, как советовал Маленький Медведь. Ему надо встать, надо вернуться к обозу. Уэйд пытался сесть. — Мне нужна твоя помощь, Маленький Медведь.

— Хорошо, Колтер, — сказал тот мягко, укладывая его опять. — Расскажи об этом обозе.

— Это — не воины, Маленький Медведь. Они бегут от других людей, которые причинили им зло. У них даже нет оружия. Они только хотят проехать через твою страну в Орегон.

— Ты сказал, там девочка? Что с ней?

— Тяжелая лихорадка. Она может умереть. Они не могут ее даже как следует согреть.

— Снег пока прекратился. Я поскачу к ним и проведу их до форта Ренара. Уэйд схватил его за руку.

— Они — добрые люди, но они очень напуганы. Обещай, что ты не причинишь им вреда.

— Да, Колтер, — тихо сказал Маленький Медведь, — даю тебе слово. Уэйд закрыл глаза.

— Буря миновала? Если она вновь поднимется…

— Ты забыл, что я привык к такой погоде. Я вижу, когда ты слепнешь, я слышу, когда ты глохнешь. Это — моя страна.

— Спасибо, — выдохнул Уэйд, поворачиваясь на бок и заходясь в кашле.

— Не беспокойся, Колтер. Я помогу этим людям.

Уэйд кивнул, не открывая глаз. Он слышал, как его друг разговаривает со старой женщиной на своем языке, но не понимал их. Потом снова услышал трещотку и пение старухи. Но теперь оно уже не раздражало его. Он устал. Он глубоко дышал. Если кто и найдет фургоны в бурю, то это — Маленький Медведь. Остается надеяться, что он подоспеет вовремя.

Сандрин стояла у окна, глядя на снежный покров во дворе. Небо было темным, буря еще не кончилась. Она забыла, как любила зиму. В Париже дом дедушки в плохую погоду был похож на промозглую тюрьму. Скуку нарушали только вечера, на которые водила ее бабушка. Но Сандрин не получала от этого удовольствия и теперь поняла почему. Фальшивая веселость и пустые разговоры были неприятны ей. Здесь, в родительском доме, она поняла, чего ей не хватало. В детстве она всегда наслаждалась зимними днями, веселым смехом отца, когда он выигрывал у нее в покер, аппетитными запахами, наполнявшими дом, когда мать что-нибудь пекла.

Когда они с мамой вернулись из деревни Черноногих, она увидела, что отец и Ален нашли общий язык. Они чему-то смеялись, шутили на французском, и отец напоминал ей, что когда снег сойдет, она вернется в Париж и выйдет замуж за Алена. Как она могла думать о великолепии Парижа? Как она могла думать о том, чтобы покинуть родительский дом, чтобы поехать в город, где чувствует себя чужой?

— Сандрин!

Сандрин посмотрела на мать и улыбнулась. Они снова вместе, и ей не хочется это потерять.

— Что, мама?

— Не пойти ли нам с тобой в лавку? У меня там много дел.

Сандрин поднялась, снимая шубу с вешалки у двери.

— Мы с Сандрин пойдем поработаем. Мы вернемся попозже, — сказала Проливающая Слезы, тоже одеваясь.

— Но почему сейчас? К нам никто не придет, пока буря не кончится, — сказал Люк.

— Я пойду с вами, — сказал Ален, быстро вставая.

— Нет, — ответила Сандрин. — Заканчивайте вашу шахматную партию.

— В самом деле?

— Да, — ответила она, открывая дверь и выходя вслед за матерью.

Снег хрустел под ногами. Сандрин отряхнула его с ног, прежде чем войти. Потом подошла к лампе на прилавке, достала спичку и зажгла. Поставила лампу так, чтобы та осветила комнату. Она стала оглядывать помещение, которое с детства было местом ее игр. Вот полки вдоль стен, каждая заполнена разным товаром. Сандрин вспомнила, что когда она была такого роста, чтобы дотянуться до кулей с мукой на нижних полках, мама нашла ее, когда она свалила на пол не только муку, но также одеяла и отрезы. Когда она подросла, мать разрешила ей помогать расставлять разноцветные вазочки с конфетами и красивые жестянки с экзотическим чаем. Ей нравился аромат молотого кофе и цветоподобные запахи парфюмерии, которая по настоянию ее матери раз в год заказывалась в Сент-Луисе.

Ее первые игры в прятки прошли среди фланелевых рубашек и шерстяных брюк. Потом отец запретил ей играть с войлочными шляпами, устав нагибаться за ними там, где она, потеряв интерес, бросала их. Если не было других маленьких девочек, она пыталась вовлечь Маленького Медведя в игры с переодеванием. И добилась успеха лишь однажды, уговорив его примерить пару сапог. Сандрин улыбнулась, вспомнив об этом.

Маленькому Медведю сначала было трудно ходить в сапогах для взрослого белого человека, но он быстро освоился и стал гордо топать из конца в конец комнаты. Он подражал походке важного кавалерийского офицера. Игра шла замечательно, пока он не попробовал быстро повернуться. И тут же упал на пол вниз лицом, смущенный и сердитый. Сандрин и сейчас помнила ту страшную клятву, которую он заставил ее дать, что она никому не скажет о его падении.

Сандрин медленно осматривалась. Все здесь вызывало воспоминания. Полки с горшками и кухонной утварью напоминали ей голодных женщин Черноногих, расталкивавших друг друга локтями — совсем как парижанки на базаре. Здесь было много коробок с цветными бусами и пуговицами, толстыми нитками, шилами. Фонари висели на стенах над стиральными досками и большими жестяными тазами. Когда она была маленькой, ей казалось, что все стоящие вещи в мире — здесь, в родительской лавке. Она и теперь так думала.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Проливающая Слезы, опустив руку в одну из стеклянных банок и давая Сандрин лимонную карамель.

— Вспоминаю, как росла здесь, — ответила та, — отправляя конфетку в рот.

— А помнишь, сколько раз ты лазила наверх, в коробку с бусами, когда я не смотрела. Ты их рассыпала на полу и смешивала разные цвета.

— Да, а ты заставляла меня потом разбирать их.

— Но это тебя не останавливало. — Проливающая Слезы достала тряпку и стала стирать пыль с полок.

— Мама, а ты не уставала от этого, не хотела вернуться к своему народу?

Проливающая Слезы подняла банку, протерла под ней и поставила ее на полку.

— Мое место — с твоим отцом.

— Я не об этом. — Сандрин тоже взяла тряпку и стала протирать полку с парфюмерией. — Ты скучаешь по своему племени?