И грянул гром, услышь крик мой… - Тэйлор Милдред - Страница 41

На ферме Уиггинсов мы пробыли не больше часа и поехали назад домой. Только мы миновали Грэйт Фейс и приближались к дороге у школы Джефферсона Дэвиса, как увидели старый обшарпанный грузовик. Мистер Моррисон спокойно говорит мне:

– Кэсси, полезай назад, в фургон.

– Но почему, мистер Мор…

– Быстро, Кэсси, делай, как я сказал.

Его голос звучал вполне дружески, чуть громче, чем шепотом, но очень настойчиво, и я послушалась, перелезла через переднее сиденье назад к мальчикам.

– Сейчас мы сделаем остановку.

Грузовичок затормозил с пронзительным металлическим скрежетом.

Мы остановились. Мальчики и я выглянули из-за борта фургона. Грузовик развернулся и преградил нам путь. Дверца его с шумом распахнулась, и оттуда вылез Калеб Уоллес, угрожающе тыча длинным пальцем в мистера Моррисона.

Одно ужасное мгновение, казавшееся вечностью, он стоял, покачиваясь, затем прошептал:

– Ну, ты, грязный длинный ниггер! Тебя убить мало за то, что ты сделал! Сердце вырвать! Мои братья лежат, встать не могут, а он разгуливает себе свободно, словно какой белый. Против всех законов это, вот что! Застрелить тебя мало на месте…

– Вы уберете с дороги свой грузовик?

Калеб Уоллес уставился на мистера Моррисона, потом на грузовик, словно пытался сообразить, какая между ними связь.

– Мой грузовик стоит у тебя на дороге, ты, громила?

– Вы уберете его с дороги?

– Уберу… когда захочу, когда мне будет удобно…

Он вдруг замолчал и с ужасом вытаращился на мистера Моррисона, который спокойно слез с фургона. Длинная тень мистера Моррисона накрыла с головой Калеба Уоллеса, и через какую-то долю секунды он и сам вырос угрожающе рядом. Калеб от страха побледнел, как смерть, а мистер Моррисон, ни слова не говоря, заглянул в грузовик.

– Что он ищет? – прошептала я.

– Может, ружье? – предположил Стейси.

Мистер Моррисон обошел вокруг грузовика, тщательно осмотрел его.

Затем вернулся, встал на колени перед его носом, уперся спиной в радиатор и подхватил огромными ручищами машину за бампер. От напряжения каждый мускул его был виден сквозь тонкую рубашку, пот катился с него градом. Резким могучим рывком он приподнял нос грузовика на несколько дюймов над землей, медленно отвел его влево от дороги и опустил осторожно, словно спящего ребенка. Потом обошел грузовик со стороны кузова и проделал то же самое.

Калеб Уоллес просто онемел. Кристофер-Джон, Малыш и я смотрели на все разинув рот, и даже Стейси, которому уже случилось однажды наблюдать феноменальную силу мистера Моррисона, не мог не удивиться.

Прошло сколько-то минут, прежде чем к Калебу Уоллесу вернулся голос. Мы уже уехали далеко и почти ничего не было слышно, когда издалека до нас донесся его полный бешеной ненависти крик:

– Как-нибудь ночью мы до тебя доберемся, ниггер! Берегись!

Поплатишься за свои дела! Берегись! Эта ночь не за горами…

Когда мы добрались до дому и рассказали маме, папе и Ба, что произошло, мама сказала мистеру Моррисону:

– Я уже говорила, что боюсь за вас. Сегодня Калебу Уоллесу не удалось расправиться с вами… и с детьми.

Мистер Моррисон посмотрел маме прямо в глаза.

– Миссис Логан, Калеб Уоллес не из тех, кто может что-нибудь предпринять в одиночку. Ему надо, чтоб за спиной были еще люди да плюс заряженное ружье, а я знал, что никакого ружья у него нет, во всяком случае, в грузовике. Я обыскал его.

– Да, но если вы здесь останетесь, он соберет людей, и они постараются схватить вас, как он обещал…

– Миссис Логан, не просите меня уходить.

Мама протянула руку и легко коснулась руки мистера Моррисона.

– Мистер Моррисон, вы теперь член нашей семьи. Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за нас.

Мистер Моррисон опустил глаза и обвел комнату долгим взглядом, пока не остановился на мальчиках и на мне.

– У меня никогда не было своих детей. Иногда я думаю, если бы у меня были дочь и сын, я бы хотел, чтобы они были похожи на вас и мистера Логана… а внуки на ваших детей…

– Мистер Моррисон, но ведь Уоллесы…

– Мэри, – тихо позвал ее папа, – пусть будет, как будет.

Мама взглянула на папу, губы ее готовы были еще что-то произнести. Но она больше ни слова не сказала, только озабоченные складки остались над бровями.

…Начало августа выдалось ясным и жарким. Жара повисла над землей, прилипла, как невидимое покрывало; из-за этого все двигались медленно, сонно, как под водой. В созревающих полях подсохший хлопок и кукуруза устало тянулись в небо, ожидая влаги от дождя, который время от времени грозился пойти, но не шел, и земля стала похожа на печеное, бурое тесто.

Мечтая спрятаться от жары, мальчики и я часто укрывались в лесной прохладе, конечно, после того, как все домашние дела были сделаны. И пока корова с телятами щипали там траву, мы усаживались на берегу пруда, прислонившись к стволу орешника гикори, или сосны, или грецкого ореха, лениво болтая ногами в прохладной воде, и ждали, когда охладится арбуз, который мы приносили с огорода. Иногда к нам приходил туда Джереми, для этого он проделывал длинный путь через густой лес, который находился от его фермы на расстоянии больше мили; но об этих встречах мы заранее не условливались: вряд ли кому из наших родителей они были бы по душе.

– Как ваш папа? – спросил он однажды, опустившись рядом с нами на землю.

– В порядке, – ответил Стейси. – Только нога беспокоит его в эту жару. Чешется очень. Но мама говорит, значит, дело идет на поправку.

– Вот хорошо-то, – прошептал Джереми. – Все-таки это ужасно, что его так ранили, что он не мог вернуться на железную дорогу.

Стейси беспокойно заерзал и поглядел на Кристофера-Джона, Малыша и меня, напоминая взглядом, что мы не должны говорить о роли Уоллесов в папиной травме, так что мы лишь ответили: «Ага».

Джереми помолчал немного, а потом, запинаясь, сказал:

– А н-некоторые люди г-говорят, они даже рады, что вашего папу ранили. Р-рады, что он не сможет теперь заработать на этой железной дороге.

– Кто так говорит? – закричала я, вскочив с земли. – Только скажи кто, и я вобью…

– Кэсси! Сядь и успокойся, – приказал Стейси.

Я с неохотой подчинилась, мечтая про себя, чтоб вся эта история с Уоллесами и папиным ранением не обставлялась так сложно. Я считала так: раз Уоллесы первые напали на папу и мистера Моррисона, проще всего было бы сообщить об этом шерифу, чтобы их посадили в тюрьму, но мама говорила, что это бы не вышло. Мама объяснила, что, раз Уоллесы, получив как следует от мистера Моррисона, в замешательстве помалкивают об этой стычке и официально не жалуются, мы тоже должны молчать. Иначе мистера Моррисона могут обвинить в нападении на белых, а тогда его, чего доброго, еще приговорят к каторге или того хуже.

– Н-не я это говорил, Кэсси, – словно извиняясь, пробормотал, заикаясь, Джереми.

– Ну и ладно, кто бы что ни говорил, подло это. – Я очень рассердилась.

Джереми, соглашаясь, кивнул и переменил тему разговора.

– Вы давно не видели Ти-Джея?

Стейси нахмурился, обдумывая, отвечать на это или нет. О Т. Дж. и братьях Симмз ходили разные толки, и ничего хорошего в них не было.

Отец Мо Тёрнера даже говорил папе, что Т. Дж. как-то крутился около него вместе с братьями Симмз, а потом, после того как они ушли, он хватился своих часов; то же самое случилось и у мистера Лэньера, только с медальоном. «Этот Ти-Джей совсем испортился, – сказал мистер Лэньер, – а с ворами я дело иметь не хочу… особенно, когда этот вор якшается с белыми парнями».

Наконец Стейси ответил:

– Теперь мы его совсем не видим.

Джереми подергал себя за губу.

– А я все время вижу.

– Тем хуже для тебя, – посочувствовала я.

Стейси с упреком поглядел на меня, затем растянулся на земле, подложив руки под голову вместо подушки.

– Красота здесь, правда? – намеренно поменял он тему разговора.

Мы тоже легли на спину. Над головой, как огромные зеленые опахала, сошлись ветви грецкого ореха и гикори, образуя навес. В нескольких футах от нас наяривающее солнце проложило мерцающие янтарные дорожки солнечного света на поверхности пруда. В воздухе парила тишина, спокойная, мирная, ласкающая.