Кома - Анисимов Сергей - Страница 26

Крепко позавтракав, и выпив две чашки чая одну за другой, Николай с чувством, как только смог, поблагодарил хозяев за гостеприимство. Те смеялись и махали на него руками, раз пять напомнив, что ждут его ещё. Дед Лёша уже успел сказать жене, что им нужно будет вечером ещё поговорить по делу, и она с утра была озадачена закупкой чего-то там для пирогов: не то яиц, не то дрожжей, – вникать Николай не решился, зная, что это ему всё равно не дано. Когда он, наконец, женится (а на такое он всё же мог надеяться, если ему удастся пережить всё это дерьмо), то жена должна будет готовить ему целыми днями. Потому что поесть он любит.

Доведя эту неглубокую мысль до полностью осчастливленной Натальи Евгеньевны, Николай сбежал вниз по лестнице, разглядывая незамеченные им вчера обновления надписей, выцарапанных и выведенных на стенах. «Зенит – Чемпион». «Катька – дура», ниже: «Сам дурак». Стандартные тексты любого не закрывающегося на кодовый замок подъезда Петербурга -культурной столицы России. «Nurrl/Pitx3» – что бы это значило? «Начиная с майора, на похоронах играет оркестр». Ого! Он приостановился: надпись была совсем свежая, сделанная жирным тёмно-синим маркером на стене верхнего лестничного пролёта между вторым и первым этажами. Вряд ли её сделал дед Лёша, и, кстати, надо бы у него спросить, действительно ли это так.

Выйдя на улицу, Николай тщательно огляделся. Ветер гнал по небу рваные сероватые облака, и дождя, вроде, не предвиделось. Впрочем, в Петербурге это не значило ничего – дождь мог начаться здесь круглый год и в любую минуту.

Не слишком, для разнообразия, торопясь, и прикрывая дыру в куртке сумкой, он дошёл до клиники пешком по цепочке проходных дворов и улиц – по Малой Монетной мимо таксопарка, и дальше – мимо «адмиральского» дома на улицу Рентгена. А там уже рядом. На территорию Университета доктор Ляхин прошёл через въезд «скорой помощи» у общежития иностранных студентов. Как сказал он себе – просто потому, что так в этот день было удобнее.

Рабочий день не принёс ни новостей, ни особых неприятностей. Кто бы, впрочем, сопротивлялся. К среде надо было выписывать одну из кардиологических больных – до следующего раза, больные такого профиля обычно возвращаются. Свердлова его решение утвердила, задав несколько несложных вопросов по последним электрокардиограммам и анализам, и ни словом не намекнув на сказанное ей вчера вечером. Откуда это у неё взялось, интерн Ляхин не мог даже предположить – слишком ещё плохо он её знал. На отделение прибыл эксперт из микологического центра Минздрава, он же НИИ медицинской микологии. Эксперт ходил по отделению, разговаривал с врачами. Такую мелочь, как интерны, вниманием он не удостоил, но в коридорах вывесили набранное жирным компьютерным шрифтом объявление о том, что к заключению дня миколог прочтёт в конференц-зале семинар с понравившимся всем замечательным названием «Галактоманнан/ Итраконазол/Каспофунгин». В конце концов, даже если больных убивал не какой-то новый комбинированный инвазивный микоз, диабет это всегда фактор риска, и лекция могла оказаться явно полезной.

Вообще, настроение на отделении было интересное. Странное. Речь о закрытии так пока и не шла, но в воздухе гуляли безумные, порадовавшие бы любого психиатра конспирологические теории с тайно травящими больных «убийцами в белых халатах» и СВЧ-излучателями, спрятанными в подсобках гэбэшниками для испытания на беззащитных людях. На каждую такую возникшую среди них теорию, врачи хихикали и продолжали работать. Это была психологическая разгрузка.

О Даше новостей не было. Дождавшись пустоты в ординаторской, Николай позвонил Артёму, и тот схватил трубку так, будто ждал звонка. Скорее всего это действительно так и было: номер, в конце концов, был от мобильного телефона.

– Ничего, – сказал он убито, осознав, что тот позвонил не сказать ему что-то новое, а наоборот – узнать.

– Совсем ничего. В милиции я всех уже задолбал, сказали: «Не мешайте работать». Практически, верно, конечно, но… К вам из милиции не приходили ещё?

– Нет, – ответил Николай удивлённо. – Я могу просто не знать, конечно, но если бы приходили, так прошлись бы по отделению, и я бы скорее всего увидел.

Посоветовав Артёму не отчаиваться, и ещё раз напомнив, чтобы в любое время звонил ему на отделение или через родителей, Николай повесил трубку. Оставалось позвонить ещё той больной Горбань, которой он опоздал позвонить вчера, но в ординаторскую непрерывно то заходили врачи, то заглядывали больные и посетители в поисках своих врачей. Вошедшая Ульяна раздраженно швырнула на столик перед Николаем затянутую в целлофан коробку «Белочки», и чертыхнувшись ушла. Ему тоже пора было уходить по стандартному циклу: больные, диагностические кабинеты, рентген, больные, куратор, снова больные. Потом, после семинара, массаж. Под конец дня Николай вымотался окончательно, и бок болел всё сильнее. Ни одного эпизода дёргающей боли он в себе так и не поймал, так что рана, скорее всего, была чистой, но и «ноюще-режущей» хватало ему по самое никуда. К трём часам он не выдержал и попросил Игната ему помочь. Ждать того у дверей его палаты пришлось минут десять, переминаясь с ноги на ногу и разглаживая лицо от непрерывно лезущего изнутри желания сморщиться каждый раз, когда кто-то проходил мимо.

– Ну давай, что там у тебя?

Игнат был доктором отзывчивым к молодым, и никогда не возражал кого-нибудь посмотреть и послушать. Когда Николай затащил его в процедурную, попросив медсестру, если её не затруднит, выйти минут на пять, здорово удивились оба: и сестра и доктор Рагузин, то бишь тот же Игнат. Когда же он начал раздеваться, то бедняга чуть не шарахнулся наружу: скорее всего испугался каких-то гомосексуальных подкатов. При виде пропитавшейся подсохшей кровью повязки на боку Николая он сначала облегчённо засмеялся, а потом нахмурил брови, продолжая в то же время оптимистично улыбаться.

– Где это тебя так?

– На Профессора Попова, – второй раз за сутки ответил Николай, кривясь и изо всех сил стараясь не закричать от боли: отмочить повязку физраствором Игнат, влезший в стерильные перчатки ярко-пурпурного почему-то цвета, не удосужился.

– Ага!

Разрез был набухшим и красным, и сочился сукровицей по всей длине. Но гноя не было, и болел он именно так, как должна болеть на второй день неглубокая резаная рана, если судить по этому по учебникам.

– Будем шить? Чего молчал с утра? Надеялся, что само пройдёт?

Мяу, – сказал на это умное заявление дипломированный доктор Ляхин. – Мяу-мяу. Бля, до чего же мне больно. Никогда я не буду резать людей без наркоза, пусть даже деревенского, и не просите…

– Это какой, киянкой по голове? – спросил Игнат, сноровисто вкалывая прокаин по всей длине пореза и раздирая пластиково-фольговую упаковку с готовыми иглами. – Маша!

Процедурная медсестра заглянула в кабинет и присвистнула, оценив обстановку.

– Стерильный иглодержатель есть?

– Нету! Может, на хирургию сбегать?

– Нет, мы уж пальчиками. Заходи, не держи дверь открытой.

«Нет, это «Баю-баюшки-баю!»» – ответил Николай на уже уплывший вопрос Игната про деревенский наркоз. Новокаин его, собака, не брал. Маша подставила плечо, и он просто сидел на застеленном гинекологической клеёнкой стуле, цепляясь за неё и вращая глазами, пока Игнат шил кожу.

– Так, теперь сюда… Ты на семинар пойдёшь? Или сразу домой?

– Как-к-кое там домой, у меня трое больных с утра немассированы! А семинар – это замечательно. Что может быть интереснее процесса убивания Platelia aspergillus при помощи современных амфотерицинов, вроде липосомального! Жуков и Кутузов отдыхают!

Медсестра Маша посмотрела пристально, перекинула недлинную, но ухватистую косу на грудь, и протянула руку за градусником: стакан с ними стоял даже в процедурном.

– Правильно! – так и не разгибаясь согласился с ней ковыряющийся с узлами Игнат, – Сейчас мы ему градусник подмышечно, а укол внутримышечно, – главное, не перепутать. Коля… Э-э-э, Николай Олегович, Вы от столбняка привиты?