ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход - Тэхкэ Вейкко - Страница 59

Даже не-кляйнианские авторы не всегда ясно различают проекцию аспектов образа Собственного Я на объектное представление и смещение аспектов с одного объектного образа на другой. Однако если проекции придается специфический смысл приписывания нежелательного аспекта репрезентации Собственного Я психическому представлению о другом человеке (Sandier, 1987, р.80), этот смысл становится крайне расплывчатым, если кляйнианс кий способ понимания проекции становится включенным в не-кляйнианский психоаналитический словарь через общее принятие и использование концепции проективной идентификации.

Даже если использование проекции в концепции проективной идентификации может, таким образом, быть подвергнуто серьезному сомнению с не-кляйнианской точки зрения, включение в нее термина идентификация представляется явно несовместимым с его широко согласованным психоаналитическим смыслом. Хотя термин идентификация не всегда одинаково трактуется психоаналитическими авторами (например, у Кернберга, на чье определение данного термина повлияло кляйнианское мышление), для большинства из них идентификация 6з-начает процесс, посредством которого аспекты объектной репрезентации становятся переживаемы как принадлежащие к репрезентации Собственного Я (Freud, 1921; Laplanche and Pontalis, 1967; Moor and Fine, 1968; глава 1 данной работы).

Хотя представляется очевидным, что Кляйн включила термин идентификация в свою концепцию проективной идентификации, чтобы подчеркнуть поддерживаемую связь проективных элементов с Собственным Я и их тенденцию возвращаться к Собственному Я, переживание проецируемого как преследующего и необходимость его контролирования не имеют эмпирического и феноменологического соответствия с вышеупомянутым способом определения идентификации. Под идентификацией пони– мается длительное или временное формирование пережи-вания Собственного Я в соответствии с моделью репре-зентации другого человека. Это вполне продвинутая форма интернализации, приводящая к эмпирическим дополнени-ям в переживании Собственного Я, а не к поддержанию контакта с объектно-индексированными частями образа, Собственного Я, которые были утрачены через проекцию. Представляется очевидным, что при соединении с расплывчатой дефиницией проекции идентификация в данной связи помогает создать полностью противоречивую концепцию, которую лучше было бы оставить для той об– ласти компетенции, где она была порождена через использование терминов, которые имеют особый смысл в данной частной теории [*]. Кернберг (1975,1987) представил «эволюционную линию проекции», где он рассматривает проективную идентификацию как самую раннюю и наиболее примитивную форму проекции. В отличие от настоящей проекции, которую он считает принадлежащей к невротической организации личности, проективная идентификация будет типична для психотических и пограничных уровней и как таковая будет «последней крайней» попыткой спасти и сохранить дифференцированность. Кернберг видит главное различие между проективной идентификацией и более подлинной «зрелой» проекцией в сохранении контакта с проецируемым и контроля над проецируемым в первом случае по сравнению с отчуждением и дистанцированием от проецируемого во втором случае. Подлинная проекция, которой будет предшествовать вытеснение непереносимого психического содержания, которое будет проецироваться, станет, таким образом, представлять собой более эффективную и «успешную» проекцию, чем проективная идентификация, в которой проецируемое сохраняет свой статус в качестве преследователя, которого приходится постоянно держать под контролем.

В моей концептуализации те феномены, которые Кляйн и Кернберг называют проективной идентификацией, рассматриваются просто как тот способ, которым проекция и ее результаты проявляют себя в примитивном эмпирическом мире. Вместо постулирования более или менее зрелых проекций я предпочитаю говорить об отличиях в результатах, когда проекция используется у более или менее структурализованных личностей. Как говорилось в главе 1, проекция возникает вместе с формированием образа «абсолютно плохого» объекта, на который канализируется и проецируется неизбежная деструктивность младенца, для того чтобы защитить и сохранить образ «абсолютно хорошего» объекта, который является предпосылкой сохранения переживания Собственного Я и таким образом субъективного существования в целом. Однако, так как эмпирический мир ребенка отличается вначале диадической замкнутостью, все, что проецируется, остается в объектных образах, которые получаются от матери и ее поведения. Даже если «абсолютно плохой» объект считался удерживаемым эмпирически отсутствующим посредством отрицания, у проекции еще нет каких-либо иных альтернатив, помимо полученных от матери образов; еще нет третьих лиц, на которые можно перенести образы «абсолютно плохого» объекта. Поэтому «абсолютно плохой» образ первичного объекта остается эмпирически близким и постоянно несет в себе угрозу стать психически наличествующим в качестве преследователя, за которым надо следить и держать под контролем до тех пор, пока он не сможет быть устранен из мира опыта посредством восстановительных усилий отрицать его существование.

Представляется, что такое отсутствие альтернатив для проекции, обусловленное репрезентативной недостаточностью эмпирической орбиты младенца, несет главную ответственность за хрупкую природу ранних проекций по сравнению с проективными операциями позднее в жизни. Вместо того чтобы называть преследующую природу образа «абсолютно плохого» объекта и потребность ребенка держать его под контролем «идентификацией» или «сохраняемой эмпатией» с проецируемым (Kernberg, 1975), можно рассматривать их в качестве неизбежного следствия того, что у маленького ребенка все еще ограничена репрезентативная сфера опыта.

Эта точка зрения охватывает собранные под заголовком проективной идентификации феномены выражений, результатов и превратностей проекции и способы их проявления в недавно дифференцированном мире опыта. Вместо постулирования иерархии проективных операций эта точка зрения также утверждает, что отличия в таких операциях и их результатах обусловлены различиями в уровне репрезентативной структурализации субъекта, а не в проекции самой по себе, которая в качестве эмпирического перехода от образа Собственного Я к объектной репрезентации остается по сути той же самой на всем протяжении жизни человека.

Таким образом, формальное использование каждого из компонентов термина проективной идентификации очевидно не может быть принято с точки зрения их общепринятого не-кляйнианского использования. Однако даже если бы был принят кляйнианский смысл этих терминов, понятие проективной идентификации становится тем более проблематичным, чем более оно расширяется до имеющего отношение к процессам взаимодействий во «второй и третьей стадиях» развития проективной идентификации (Sandier, 1987). В 1950-е годы проективная идентификация стала все в большей мере пониматься кляйнианскими авторами не только как способ изменять восприятие субъективного Собственного Я и объектные представления, но в равной мере как средство побуждать восприятие Собственного Я другим человеком приобретать характерные черты элементов, внесенных в него из вне (Heiman, 1950; Rosenfeld, 1952, 1954; Racker, 1957, 1968; Grinberg, 1962). Как следствие, проективная идентификация была сделана главным передатчиком контрпереноса, понимаемым в тоталистическом смысле (Kernberg, 1965). Хайман (1950) ясно определила контрперенос как часть личности пациента, загнанную в аналитика через использование проективной идентификации. Это сделало контрперенос решающим источником информации о пациенте и главной основой для понимания и интерпретации его переноса (Racker, 1957).

Как отмечалось Сандлером (1987), именно введение Бионом (1955,1962, 1965) понятия «контейнирования» подтолкнуло применение термина проективная идентификация к более конкретным направлениям взаимодействий. От проективных «фантазий» и попыток манипулирования объектами до принятия функций и ролей, перенесенных на них извне, проективная идентификация стала все в большей мере обозначать избавление от нежеланных частей Собственного Я и внутренних объектов путем их прямого перенесения на субъективный мир переживаний пространственно отделенного другого человека. Этот человек, будь это родитель или аналитик, предполагался получающим эти экстернализованные части ребенка или пациента, контей-нирующим их, обрабатывающим и «метаболизирующим» их и, наконец, представляющим их назад ребенку или пациенту в более приемлемой форме, чтобы быть им реинтернализованными в качестве интерпретаций.