ПСИХИКА И ЕЕ ЛЕЧЕНИЕ: Психоаналитический подход - Тэхкэ Вейкко - Страница 121

Таким образом, решающе важным для аналитического подхода отличием между триадными и диадными конфликтами, по-видимому, является то, что в то время как три-адные конфликты сохраняют вытесненные образы сильно катектированных объектных связей, активно стремящихся к реэкстернализации в триадном переносе, диадные конфликты служат главным образом для сокрытия и избегания непереносимых состояний Собственного Я, что, наоборот, ведет к отсутствию их актуализации в переносе. Вместо этого конфликт, вызывающий вытеснение, продолжается в здесь-и-сейчас взаимодействиях с внешними объектами.

В некоторых отношениях диадные конфликты, по-видимому, сравнимы с травматическими неврозами, которые могут развиваться после переживаний, в которых субъективному существованию индивида серьезно угрожала внешняя опасность. Общеизвестно, что поскольку травматическое переживание было вытеснено как вовлекающее в себя опасно опустошающие и непереносимые состояния Собственного Я, попытки поднять вытеснение на поверхность интерпретациями бесполезны. Как хорошо известно, единственный эффективный способ помочь пациенту восстановить интегрированное переживание Собственного Я, это привести его к достаточно безопасным взаимоотношениям, где он сможет подвергать себя постепенному вспоминанию травматического переживания, терпя соответствующие состояния Собственного Я и таким образом постепенно восстанавливая консолидацию своей подвергшейся опасности идентичности.

Хотя имеются важные отличия между патологией, основанной на нарушенных идеальных диадах в раннем развитии и на травматическом переживании угроз Собственному Я вследствие непреодолимых внешних угроз позднее в жизни, обе они по сути являются патологиями переживания Собственного Я, основанными на вытеснении непереносимых состояний Собственного Я, несущих в себе угрозу или временно включивших в себя утрату индивидуальной идентичности. Оба состояния характеризуются вытеснением нарциссически травматизированных репрезентаций Собственного Я с продолжающимся конфликтом между индивидом и потенциально травматизирующим внешним миром. Таким образом, к ним можно приближаться и влиять на них, лишь обеспечивая пациента новыми взаимоотношениями с внешними объектами, которые достаточно безопасны, чтобы позволить достичь запоздалого господства над первоначальными травмами. Однако в то время как в случае травматического невроза у взрослого человека процессу запоздалого достижения господства будет помогать главным образом нечеловеческая, или безличностная, природа травматического переживания, а также его более продвинутая предтравматическая организация Собственного Я, к соответствующим травматическим переживаниям, которые являются эволюционными травмами, стоящими за диадными конфликтами, можно приблизиться и достичь над ними господства лишь в возобновленных эволюционных взаимодействиях.

Диадные конфликты проявляют себя специфически как нарушения того уровня развития, на котором утрата переживания дифференцированного Собственного Я как центральная опасность была заменена утратой недавно достигнутой индивидуальной идентичности. Они представляются результатами травматических фрустраций в диад-ных ожиданиях ребенка относительно отзеркаливающих откликов от индивидуальных идеальных объектов, которые будут определять, подтверждать и консолидировать его свежее и уязвимое переживание Собственного Я как индивидуальности. Соответственно, при приближении к диадным конфликтам пациента по мере их проявления в аналитических взаимоотношениях принятие аналитика в качестве нового эволюционного объекта для пациента будет возможно лишь через успешную передачу аналитиком пациенту корректно уловленного им эмпатического понимания индивидуального способа переживания пациентом себя и аналитика. В отличие от пограничных пациентов, действующих на функциональном уровне переживания и привязанности, достигший индивидуации пациент будет воспринимать себя понятым, лишь когда ощутит, что аналитик искренне интересуется им как личностью, то есть тем, что происходит в его индивидуальном внутрением мире. Такой интерес нельзя притворно выразить, и, если предпринимается эмпатическое описание на менее личностном уровне, пациент будет неизменно переживать это как нарциссическую рану. То же самое происходит, если аналитик пытается интерпретировать диадные переносы с исторической точки зрения, и даже в еще большей степени, когда он показывает отсутствие своего понимания, предлагая триадные объяснения для диадных аспектов взаимоотношений пациента с ним.

Когда эмпатическое понимание аналитика достаточно точно и тонко передано, пациент склонен реагировать на него как на страстно желаемое фазово-специфическое отзерка-ливание себя как личности. Узнавание и понимание его повторяющихся переживаний как переживаний уникального человеческого бытия будет постепенно приводить к тому, что аналитик начнет представлять для пациента новый фазо-во-специфически идеализируемый диадный объект. По мере того, как пациент начинает испытывать доверие к аналитику в том, что тот не станет причиной постыдных и унизительных переживаний, вытесненные первоначальные травматические переживания пациента с его диадными идеальными объектами могут всплывать и ранее непереносимые переживания могут вспоминаться и выноситься. Сопутствующие этому нарциссические защиты пациента и застенчивость как предчувствие стыда склонны проходить и все в большей мере заменяться фазово-специфическими идентификациями с аналитиком в качестве нового диадного идеального объекта. Эти идентификации будут приводить новые аспекты к одновременной тщательной проработке триадных развитии пациента в аналитико-специфической нетрансферентной части. К концу аналитического лечения эти идентификации будут участвовать как важные ингредиенты в финальной интеграции автономных структур пациента.

Прибегая к нарциссическим защитам, пациент неизменно хочет передать аналитику: «Мне все равно. Я не нуждаюсь ни в ком. Я выше вас. Вы не представляете никакой ценности, поэтому не имеет значения, что вы говорите или делаете». Если аналитик не понимает частого диадного происхождения нарциссических защит и черт характера невротического пациента, то характер этих защит noli me tangere [*] скорее обескураживает аналитика, нежели побуждает его постараться проникнуть вглубь этих защит. Часто ошибочно считается, что посредством анализа триадного переноса пациента с его регрессивными выработками будет постепенно исчезать большая часть нарциссическихчерт невротического пациента, а то, что может оставаться, будет неанализируемо или достаточно безвредно, чтобы пациент продолжал с этим жить.

Но как узнать, являются ли нарциссические защиты невротического пациента в данное время диадно или триад-но мотивированными? Мобилизация нарциссических защит в анализе невротического пациента неизменно означает, что аналитик чем-то больно его задел. Как правило, для аналитика не слишком сложно понять самому или выяснить у пациента, что вызвало реакцию пациента, и после этого эмпатизировать с его состоянием оскорбленного чувства. Независимо от того, известно ли уже аналитику или нет, что нарциссическая обида пациента триадно или диадно детерминирована, всегда полезно разделить с пациентом его переживание обиды, прежде чем пытаться давать возможную интерпретацию. Отклик пациента на передаваемое аналитиком понимание оскорбленных чувств пациента, как правило, информирует аналитика о подлинной мотивации реакции пациента как через содержание материала пациента, так и в особенности через собственные эмоциональные отклики аналитика на это содержание.

В отличие от того, что часто рекомендуется, я хочу подчеркнуть, что эмпатическое разделение и отзеркалива-ние аналитиком нарциссических обид и защит пациента на индивидуальном уровне не должно непременно включать в себя ни какого-либо ясно выраженного оправдания способа переживания пациента, ни обвинения аналитиком себя и извинения, если он не причинил пациенту другого вреда, кроме трансферентно переживаемого. Если аналитик признает эмпатическую неудачу, не испытывая вины перед пациентом и жалости к нему, значит он должным образом принимает во внимание взрослый статус пациента, а также его одновременно существующие триадные взаимоотношения с аналитиком. Также нет надобности в каких-либо подчеркнутых выражениях симпатии и теплоты. Переживание пациента, что его постоянно и по-настоящему понимают, в особенности когда он использует свои наиболее отталкивающие межличностные защиты, само по себе может быть достаточно трогательным и удивительным, чтобы активировались прерванные эволюционные потребности и желания пациента и начали искать новый объект в анализе.