Об одной заповеди Христа - Потокин Алексий "протоиерей" - Страница 10

У нас, как и у вдовицы, может быть мало жизненных сил для взаимности — пол-лепты радости о другом, пол-лепты мольбы о другом, пол-лепты памяти другого — соделывание нашего поприща, по заповеди Христа, будет осуществление по жизни этих скромных возможностей. В жизни христианина первым поприщем является вход в храм рукотворенный, где только присутствие Бога в Его Таинствах и Откровениях, но есть храм больший, нерукотворный, и второе поприще — вхождение в этот храм, когда взаимность осуществляется непосредственно: ты в Нем, а Он в тебе, и теперь они едины. Путь здесь не дорога к определенному пункту, а способ единения, неизбывное развитие взаимности, обновление не только творческого, но и ожидаемого.

О том, как идут поприще с человеком, смертельно раненным грехами — разбойниками, рассказывает притча о добром самарянине, в ней очень важен конец, о котором обычно упоминают бегло. После того, как умирающий доставлен в гостиницу (перекликается с «в дому Отца обителей много, а если нет, иду и уготовлю вам»), дает деньги на лечение, а потом возвращается заплатить непредвиденные издержки (за долго заживающие раны-грехи), то есть этот путь случайный встречный идет до конца без дополнительных просьб — пример, как можно быть готовым простить, когда уже прощал. Прощая, быть готовым к новому предательству, которое тоже можно одолеть милостью. Если не готов простить путнику семь раз, умноженные на семьдесят, — бессильно твое добро, не пройдешь с ним поприща.

Если за буквальным смыслом мы почувствуем, доверимся духовному призыву, то и с нами может случиться описанное в Евангелии: «Но, чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — сказал Он расслабленному: «тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Лк. 5. 24).

Непосредственное впечатление таково, что надо идти к родимому очагу. Но можно спросить здесь: где мой настоящий дом, если мне простили грехи? У Отца. Это еще одно свидетельство, что в глубине, как сокровище нам не нужна дорога со Христом, а нужны помощь, здоровье, удача в бизнесе от Него, не нужно вечных обителей у Отца, отношений с Ним, поэтому Ему и негде голову приклонить. Можно было, как Самарянка у колодца Иакова о своих мужьях, спросить, где моя обитель? А то, что у меня было — не дом, как у нее — не мужья.

«Но Бог сказал ему: безумный! В сию ночь душу твою возьму у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12. 20). В этой притче говорится о человеке-богаче, которому не нужен путь-общение (пусть и с нищим), нужно только питание! И оказывается, что, оказавшись рядом с лоном Авраамовым, при дороге второго поприща, он не может попасть на нее к людям, желавшим взаимности — между ними бездна. Из сочетания этой притчи с притчей о талантах, которые надо умножать, можно сделать вывод, что важнейшие дары человека, составляющие истинное богатство, — не научная изобретательность, не способность к художеству, не музыкальность, а те, что помогают умению дружить — быть вместе, но именно эти таланты богач закопал в землю.

В Символе веры мы исповедуем, что желаем второго поприща: «чаю жизни будущего века», свидетельствуя, что та жизнь нам самим недоступна, то есть законы той жизни невозможны для исполнения здесь, но не забываем про них на реках Вавилонских, помним сердцем и верим, что, будучи верными в малом, обретем спасение, вернувшись в Горний Иерусалим любви. Поэтому одна из добродетелей — память смертная — является напоминанием о втором поприще, а не о конце, прекращении всего. Для того, чтобы оно стало нам возможно с Ним, Ему «….должно пострадать… и быть убиту…» и « если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой* [7] и следуй за Мною» (Мф. 16. 21, 24). И тогда, казалось, теряя душу, обретешь ее — оказывается, она живет, только когда теряет себя, а сберегая себя — умирает в одиночестве. Еще и еще раз Христос, взойдя на Свой Крест, приглашает нас вместе с Собой в путь, взяв наши кресты, посвященные и завещанные Им нам — признания Его вольных, а потому спасительных страданий и смерти от нашего эгоизма.

Путь нашего креста — заметить свое личное зло, научиться видеть его всегда («выну»), начать сопротивляться ему всегда, разлюбить его навсегда, до удивления: «как можно его делать?», и признать навсегда сердцем добро как сокровище, а не как подневольную обязанность. Именно естественная жизнь в добре (в любви к другому до забвения себя, потери души) лишена двойственности-лукавства, искренна и проста, вечна, при наличии такой жизни человек не замечает своего добра так же, как раньше не замечал раньше своего зла (был естественен, искренен во зле, совершая его для достижения своего счастья). Крайняя степень проявления такой искренне-лукавой веры в условное, человечное добро-распятие Христа ради фальшивых святынь, то есть в лукавство в глубине сердца с сожженной совестью, а не на поверхности деятельности человека. В мыслях и чувствах это сердце фарисея, ощущающее распятие Иисуса как творение добра — сохранения традиций, народа и отечества.

Обращаясь к другим образам Евангелия можно сказать, что подъятие креста эгоистом равносильно решимости зерна умереть в доброй почве, чтобы начался путь-произрастание дерева с небесными душами в ветвях.

Человеческие слабости постоянно для своего удобства желают подменить настоящее, но трудное, на фальшивое, но доступное самим. Честные ученики — апостолы Христа, услышав, как надо относиться к браку, сразу сказали: «Если таковы обязанности человека, то лучше не жениться» (Мф. 19. 10). Вся наша жизнь — брак: с Богом, с людьми, природой, работой (и грехами). Для малодушного и ленивого человека желательно такое понимание Христа, которое открывает возможность самому, своими силами исполнять Его заповеди — то есть некоторой адаптации, приспособления к возможностям падшего человека, Так предается забвению память о том, что жизнь, которой живет Христос, — не отсюда, ее не только нет в нас, но мы ее гонители, мучители и, в конце концов, убийцы. Предупреждение о возможных ошибках (самообманах) людей, согласившихся на поприще с другим, но не наученных этому, Христос высказывал прямо и настойчиво, и, хотя это будет некоторым повторением, так как речь невольно заходила об иллюзиях, еще раз вникнем в Его слова. «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7. 13-14).

Признаком пути настоящего является выверенность, точность, скрупулезность; признаком ложного пути (вернее, это даже не путь, а тупик, потому что он заканчивается обрывом, ямой) — его широта, неопределенность и необзорность. Грех проявляет себя как уклонение от правды, от нормы, приводя в результате к крайностям. Только здоровая совесть может помочь не вознестись и не унизиться, оставаясь равным ближнему, и, тем самым, не поддаться гордости. Совесть, противостоящая сребролюбию, должна сопротивляться не только жадности, но и расточительности. Совесть в личных отношениях должна испытывать себя — трезвиться, чтобы не лишить свободы своего присного и самому не потерять ее, попав в любую зависимость от выгоды и лицеприятия.

Совесть должна определять, где у человека есть силы и он должен трудиться сам, а где они закончились — и только тогда звать на помощь. Еще сложнее вовремя отказаться от помощи, не пользоваться человеком и Богом и вновь самому нести свое (то есть не сидеть на шее у няньки). Другая крайность здесь тоже возможна, когда человек переоценит свои возможности и надломится или совершит труд за другого, даст ему соблазнительную возможность не жить, отдыхать от жизни, взяв самовольно его крест на себя. Построение выверенных деятельных отношений называется Царским путем, ему учились святые. Наличие крайностей, разрешенных нашими реально используемыми принципами во взаимоотношениях, — признак широкого пути. Например, по одним вопросам спорим до ненависти, а по другим — не имеем собственного мнения; одних оправдываем, а других казним; имеем суждения, зависящие от настроения.