Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана - Страница 99

Наверно, гости не ждали от Марушиных псов такой щедрости и заботы – все, кроме, пожалуй, Голубы, которая с удовольствием наполнила свою миску и, дуя на ложку, принялась есть.

– Хороша каша, – похвалила она. – Благодарствую на угощении! Матушка, тётя Малина, отведайте! Дубрава, Боско, и вы тоже поешьте. Не всё ж орехи с сухарями грызть!

Из огороженного угла послышалась возня и писк. Смолко, учуяв вкусный запах, перескочил через сетку, перекинулся в человека и устремился к столу – как был, голышом и босиком. Невзора усадила сына к себе на колени и, подув на ложку, поднесла её ко рту малыша. Он уже обзавёлся жевательными зубами и вовсю уплетал и кашу, и мясо, и хлеб, но и от материнского молока пока не отказывался – любил полакомиться на пару со Светланкой, а Невзора не спешила отнимать его от груди.

Конечно, девочка тут же громко подала голос, давая знать, что тоже не прочь поужинать. Невзора передала Смолко Цветанке, а сама, достав Светланку из-за сетки, раздвинула прорезь в рубашке и открыла сосок. Кроха тут же утихла и зачмокала. Кормя вертлявого Смолко, Цветанка грелась в лучах улыбки Голубы, которая с теплом во взгляде любовалась детишками, тогда как её спутницы и Боско оставались задумчиво-настороженными. Впрочем, и они постепенно расслаблялись, по мере того как их желудки наполнялись горячей сытой тяжестью от пшённой каши, сдобренной маслом.

Наконец подала голос Вратена, на подобревшем лице которой от сытости разгладились суровые складки:

– Ну что ж, благодарствуем на гостеприимстве. Путь мы держим в Волчьи Леса, где, по поверьям, и прячется под покровом морока Калинов мост. Людям сквозь тот морок не пройти… ежели только какой-то Марушин пёс не согласится стать проводником.

– Морок и на нас действует, – сказала Невзора. – Не каждый Марушин пёс сможет через него пробраться. Я бы, может, и попробовала вам помочь, но сами видите – сынок малый у меня. А у Цветанки – Светлана, она и вовсе грудная ещё – как её оставишь?

– А что за беда грозит миру, ежели Калинов мост не закрыть? – полюбопытствовала Цветанка, в чьей памяти снежной бурей взвился горько-леденящий образ Серебрицы с озарёнными безумием ядовито-зелёными глазами.

– Сон мне был вещий, – коротко ответила Вратена. – Война грядёт.

Взор её подёрнулся холодным мраком, а в ушах Цветанки отдалось жуткое эхо слов Серебрицы: «Навь умирает. Ночные псы придут наверх… И кто тогда будет поклоняться Лаладиному солнцу? Кто станет рисовать его знаки и вышивать на одежде? Всё поглотит Макша – холодное солнце Нави…»

– Вот потому-то мы, синеглазочка, и хотим попытаться закрыть проход в Навь, – вздохнула Малина, облокачиваясь и налегая грудью на край стола. – Ежели этого не сделать, вся земля покроется кровью, и не будет ни одной семьи, которой не коснулись бы горе и смерть.

– Это затронет всех. Никому не удастся отсидеться, – угрюмо заключила Вратена. И, бросив из-под нависших бровей тяжёлый взгляд на сопевшую у груди Невзоры Светланку и притихшего Смолко, добавила: – И от вас зависит, в каком мире жить вашим детям.

Эти слова повисли тяжёлой, гнетуще-душной тенью в воздухе, и сочившийся в окна синий сумрак стал пронзительно-зловещ, тревожен и не по-летнему холоден.

– Оставайтесь ночевать, утро вечера мудренее, – молвила Невзора, мрачновато-задумчивая, сдержанная. – Ежели хотите, можем баньку для вас истопить – хоть дорожную пыль смоете.

– Благодарим, помыться было бы и впрямь неплохо, – согласилась Вратена, а Малина одобрительно кивнула. – Сколько уж дней идём – запылились, пропотели…

После бани гости стали устраиваться на отдых. Невзора с Цветанкой уступили им лучшие места, а сами улеглись на соломе в сенях. Впрочем, обеим было не до сна. Подкрался Смолко и, пыхтя, свернулся пушистым клубочком под боком Невзоры; поглаживая его между ушами, та смотрела в темноту бессонными мерцающими глазами.

Леденящая неизбежность нависла над Цветанкой крылом звёздной ночи. Всё скрутилось в хлёсткий жгут: и выкрикнутое в приступе безумия пророчество Серебрицы, и его подтверждение, пришедшее в виде вещего сна Вратены, и странно спокойные глаза Голубы, на дне которых таилась искорка печали о весне, коей не суждено настать… Снова непоседливая стайка мыслей воровки ринулась к девушке, удивительно тёплой, светлой, мягкой, окрылённой любовью… В своём воображении лаская влекущие изгибы тела Голубы, Цветанка со вздохом призналась себе самой, что, пожалуй, немножко влюбилась. Впрочем, эта влюблённость, лёгкая, ничего не требующая и ни к чему не обязывающая, не мешала ей хранить в сердце святую верность Нежане и с горечью вспоминать о Дарёне. При мысли о Северге Цветанку жалили зависть и недоумение: как угрюмой навье удалось завоевать это чистое сердце?

Игривые думы вскоре сдул ветер тревоги. Его невидимые холодные пальцы угрожающе простёрлись над сопевшей в своей постельке Светланкой, и Цветанка не могла отогнать это чудовище прочь, просто сидя здесь, в лесу. Нужно было действовать.

– Я должна им помочь, – прошептала воровка-оборотень Невзоре. – Я должна пойти с ними и провести их к Калинову мосту.

Та, казалось, была охвачена дремотой, но при звуке голоса Цветанки тут же вонзила в неё мрачные искорки глаз.

– А Светланка? Ты о ней подумала?

– О ней я и думаю. О её будущем. – Цветанка, стряхивая остатки ночной ленивой истомы, села на соломенной подстилке. – Ведь если всё, что говорят наши гостьи, сбудется, ни у нас, ни у наших детишек будущего может не быть вовсе.

Она поднялась, отворила дверь и вышла навстречу молчаливому лесу. Втягивая нервно дрожащими ноздрями воздух, в котором уже чувствовалась предосенняя зябкость, она устремила взгляд к тонкому острому серпу месяца. Невзора неслышной тенью выскользнула следом.

– Ты хоть сама-то знаешь, куда идти?

Цветанка ласково провела пальцем по шраму, пересекавшему когда-то красивое лицо.

– Точно не знаю, но как-нибудь найду дорогу. Лесные духи мне подскажут. Помнишь, ты говорила, что надо их слушать? Я отыщу Калинов мост и вернусь к вам. Пригляди тут за Светланкой, ладно?

Когда рассвет лизнул раму мутноватого оконца ярко-розовым языком, Невзора подсушивала в растопленной печке нарезанный ломтиками хлеб. Гости завтракали разогретой вчерашней кашей, запивая её отваром из смородинового листа и сушёной малины.

– В дорогу возьмёте, а то припасов у вас уж не осталось. – Невзора ссыпала сухари в мешочек, завязала его и вручила Голубе. – А в остальном вас лес прокормит. Ягод да грибов нынче полно, а коли мясца захочется – Цветанка дичь добудет.

Девушка сверкнула ясной улыбкой и порывисто обняла женщину-оборотня – может, просто из благодарности, а может и потому что напомнила ей Невзора дорогую её сердцу навью. И правда, было у них с Севергой немало общего: хмурый стальной взгляд, высокий рост, сила, шрам… Если Невзора успела стать Цветанке почти родной, так может, и Голуба разглядела в суровой, безжалостной навье что-то такое, что остальные в упор не желали видеть?…