Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана - Страница 80

Она не спешила. На следующий день их разговор продлился почти час: Северга попросила Довгирду рассказать о прочитанном. У девушки оказалась потрясающая память, и она почти слово в слово передала содержание страниц из сборника летописей, на который пал её выбор. Закатное небо с огромной воронкой выглядело завораживающе и жутковато, и Довгирда залюбовалась им, стоя у окна. Решив не упускать такой красивой возможности, Северга склонилась и накрыла её губы своими. Поначалу эти мягкие, словно тёплый хлеб, губки раскрылись под её натиском, а в следующий миг Северга еле успела спасти свой язык от острых зубов красотки.

– А ты опасный зверёк, – засмеялась она, вдогонку успев шлёпнуть Довгирду по заду.

На следующий день дом доложил о приходе гостьи. Предварительно заперев девушку в комнате, Северга впустила посетительницу – величавую зрелую женщину, облачённую во всё чёрное. Откинув наголовье длинного плаща, отделанного по краям золотой каймой, гостья открыла строго и гладко причёсанную голову: золотой узел кос отягощал ей затылок, а на висках это золото смешивалось с серебром. Морозно-голубые, глубоко посаженные глаза, чёткие брови с серьёзной складочкой, сурово сжатый тонкий рот, безупречно правильный нос с хищными ноздрями, страстная ямочка на крупноватом для женщины подбородке – всё это выдавало в ней железную волю и привычку к властности, сдерживаемую новыми печальными обстоятельствами.

– Я проделала нелёгкий и опасный путь к твоему дому, но я нашла тебя, – проговорила незнакомка. – Мне известно, что здесь находится моя дочь Довгирда.

– Госпожа казначей? – Северга озадаченно выгнула бровь. – Это то, о чём я подумала? Ты в своей прежней должности?

– Да, ты не ошиблась, – кивнула гостья. – Я свободна и вернулась к работе. И выражаю признательность за то, что ваши воины не подвергли город разграблению и сожжению.

– А смысл нам бесчинствовать на новоприобретённой земле? Чтобы потом всё самим восстанавливать? – хмыкнула Северга. – Что ж, я рада, что ты проявила разумность. Было бы жаль оставлять твою прекрасную дочурку сиротой.

Яктора при этих словах осталась неподвижна, только глаза оживились и напряжённо сверкнули.

– Зачем ты забрала мою девочку? Что ты с нею сделала? Да, вы – завоеватели, но это не значит, что вам можно всё! – Сдержанная горечь и негодование звенели в её голосе, холодные ясные глаза затуманились гневом, кулаки стиснулись… Казалось, ещё чуть-чуть – и гостья ударит Севергу.

– Вам было предложено присоединиться к нам миром. Вы выбрали путь обречённого на поражение сопротивления, – холодно отчеканила Северга. – А твоя дочь в тепле и сытости, читает книжки и спит до полудня.

– Прошу тебя, верни её. Я могу заплатить выкуп, у меня достаточно денег! Умоляю, только отпусти!

Да, не любила эта женщина просить, и в этом Северга находила её сходство с собою. Даже в словах мольбы звенела ледяная сталь привыкшего приказывать голоса. Однако, едва вымолвив это, мать Довгирды пошатнулась: на её пальцах, судорожно скользнувших под плащ, влажно заблестели алые пятна. Рана была, судя по всему, совсем свежей. Заткнув её новым куском хмари, Яктора вновь подняла на хозяйку дома тяжёлый, замутнённый болью взгляд.

– Да, похоже, твой путь действительно был нелёгок, – проговорила Северга. – Мне по душе твоя стойкость. Где-то у меня было одно снадобье, которое снимает любую боль…

У неё ещё сохранилась баночка мази из желтков яиц драмауков. Вручив её гостье, она сказала:

– Хорошо, я отдам тебе твою дочь, но только после того как она разделит со мною ложе. А ты будешь спать в соседней комнате, не мешая нашим утехам.

– Ты чудовище, – прошипела казначейша, отшвырнув банку. – Не нужно мне твоих снадобий! Отдай мою дочь, или…

– Или – что? – Северга склонилась над осевшей на пол женщиной. – Сдаётся мне, ты не в том положении, чтобы ставить условия.

Несмотря на болезненную рану и кровопотерю, у Якторы достало сил проследовать за ней к комнате Довгирды. Едва дверь открылась, мать и дочь бросились навстречу друг другу, но Северга воскликнула:

– Дом, решётка!

В дверном проёме с лязгом упала решётка, по одну сторону которой оказалась Довгирда с Севергой, а по другую – Яктора.

– Матушка, ты жива! Тебя отпустили из темницы? – радовалась девушка даже вопреки разделившей их преграде. – И госпожу градоначальницу тоже?

– Да, дитя моё, пришлось принять новую власть, – ответила мать. – Прежде всего я думала о тебе… Сама я не боюсь смерти, меня волнует только твоя судьба. Всё хорошо, скоро мы с тобой пойдём домой… только потерпи чуть-чуть.

Довгирда тянула к ней руку сквозь ячейку решётки, но Яктора отдалялась, не сводя с неё печального и усталого взгляда.

– Матушка, ты куда?! – закричала девушка. – Не уходи! Не оставляй меня!

– Всё будет хорошо, не бойся. – Когда-то властное, а теперь совершенно сломленное выражение лица Якторы озарилось слабой улыбкой. – Ты, главное, не вырывайся. Чем больше сопротивляешься, тем больнее будет…

Когда она скрылась из вида, Довгирда с ужасом повернулась к Северге, впечатываясь спиной в решётку.

– В комнате, где сейчас находится твоя мать – ловушка, – шепнула женщина-воин, касаясь её губ своим дыханием. – Падающий потолок с копьями. А дверь заперта. Ей не уйти, это верная смерть. Если ты скажешь мне «нет», моя сладкая девочка, я отдам дому приказ, и твоя мать умрёт. Ну, что?

Стоило видеть, как выражение полудетского испуга и растерянности сменяется на пленительном личике Довгирды отчаянной, обречённой решимостью. Пушистые опахала ресниц трепетно закрылись, напряжение длинной изящной шеи обмякло, плечи опустились… Её наполняла отрешённая, жертвенная готовность ко всему, и в сердце Северги разлилась грусть.

– Хотела бы я иметь такую мать, как у тебя, – вздохнула она.

Глаза Довгирды открылись, полные недоумения. Теперь уже ничто не мешало свершиться полноценному поцелую, и Северга, воспользовавшись замешательством девушки, с наслаждением нырнула языком в её ротик. Сладострастное напряжение, слившееся с нервным в безумную игру, достигло точки кипения, перелилось через край и волнами захлёстывало Севергу, накрывая её множественными вспышками.

Неистово целующиеся губы разомкнулись. Дыхание Северги сбивчиво хрипело, в висках стучало, ноги блаженно подкашивались, как после яростного соития. Придя в себя и отступив на шаг, она глухо приказала:

– Дом, убрать решётку.

Довгирда недоверчиво-потрясённым взглядом проводила поднимающуюся преграду, совсем недавно мешавшую ей воссоединиться с матушкой. Застыв с немым вопросом в широко распахнутых глазах и нервной полуулыбкой на дрожащих губах, она воззрилась на Севергу.

– Иди. Вы обе свободны, – сказала та. – Я оценила твоё маленькое представление с голодовкой… Как видишь, я тоже умею устраивать розыгрыши, хотя моё понятие о смешном, наверное, мрачновато для тебя. – Северга дрогнула уголком губ в угрюмой ухмылке. – Телесно я уже познала тебя там, на улице твоего родного города, поэтому не думаю, что открою для себя что-то новое. А сейчас произошло то, что доставило мне иного рода наслаждение, быть может, малопонятное тебе. Больше ничего мне не нужно. Вместе нам всё равно не суждено остаться: мой отпуск подходит к концу, скоро мне снова отбывать на войну, где меня, к твоей радости, однажды убьют. Давай, ступай к матушке. И цени её, пока она рядом.