Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана - Страница 104

– Заинька, – позвало её нежное серебро полузабытого голоса.

Цветанка вскинула голову и подняла нахмуренные брови:

– Ива?

В белой сорочке, цветастом платке и красных сапожках стояла неподалёку её «ладушка-зазнобушка» с корзинкой, полной гостинцев с рынка: бубликов, пряников, пирогов, яиц… Удивлённо взирая на воровку, девушка спросила:

– Ты обманул меня, Заинька? Ты… представился отроком, а на самом деле ты – девица? Это правда?

– Неужели ты сама никогда не замечала ничего странного? Слова словами, но глаза-то твои где были? – горько усмехнулась Цветанка, у которой уже не осталось сил удивляться. Она обречённо ждала новых обличителей, новых судей, понимая: этот лес – её одиночная темница, где от себя не убежать.

– Я поверила тебе, и моя вера ослепила меня, – качая головой с печальным укором в красивых глазах, молвила Ива. – Я любила тебя. А ты… Вся твоя любовь оказалась ложью, гадким обманом.

– Прости, Ивушка, – только и смогла ответить Цветанка.

А за спиной Ивы из тумана выступила ватага беспризорных ребят – всех, кого Цветанка подкармливала в Гудке и кому давала приют холодными ночами. «Неужто и они все до единого умерли?» – горестно дрогнуло сердце. Или морок показывал ей не только мёртвых, но и живых?

– Она – лгунья, – кривя губы и показывая на Цветанку пальцем, сказал всклокоченный белобрысый Олешко. – Она врала, когда рассказывала байки про сумасшедшую бабушку и умершую внучку Цветанку! Даже бабулю Чернаву оболгала, напраслину не постыдилась возвести, чтоб свою тайну скрыть! Ну скажи, Заяц, разве отвернулись бы мы от тебя, если б узнали правду? Ты нам делала только добро, за что нам тебя презирать? За то, что ты – девка, а не парень?

– Ребятушки, простите, – чуть слышно проронила измученная Цветанка. – Я боялась, что вы нечаянно кому-нибудь проговоритесь. Тем же ворам… А те меня бы не пощадили. Гойник всё понял и стал домогаться меня, и мне пришлось заставить его умолкнуть навек. Я зубами выгрызала у судьбы каждый кусок хлеба… Не для себя – для вас!

– Ты бросила нас, – глядя на воровку исподлобья, упрекнул её Хомка.

– А что мне оставалось делать? – Тёплый солёный ком в горле мешал Цветанке говорить, но она пила до дна чашу этого суда. – Кровь Ярилко – на моих руках. Я боялась, что выдам себя… А одной мне против целой шайки было бы не устоять. Вы думаете, лучше бы они нас с Дарёной прикончили? А заодно и вас как свидетелей?! Но вы не одни остались, с вами была Берёзка. Неужели она вам не помогала?

– Цветик… – послышался с другой стороны знакомый до жгучей душевной боли голос. – Из-за твоих измен я выплакала все глаза. Что давали тебе эти мимолётные победы? Чего тебе не хватало?

Далёкий образ Дарёны, озарённый отблеском белогорских снегов, колыхался между стволов. В сияющем наряде невесты, в роскошных переливах драгоценных камней, красивая и уже совсем чужая, бывшая возлюбленная смотрела на Цветанку с мягкой укоризной. А ту вдруг осенило: это морок! Настоящая Дарёна давно всё простила, заслонив свою ветреную подругу от стрелы, а это наваждение – проделки морока и её собственной совести. Тысячелетние чары, воздвигнутые вокруг Калинова моста, сводили с ума любого бесконечным потоком ужасов, мелкие грешки раздувая до страшных преступлений, а настоящие злодеяния обращая против совершившего их человека с сокрушительной силой.

– Морок! – рыкнула Цветанка, стискивая кулаки и сверля взглядом туман, будто тот был разумным существом. – Ты хочешь, чтобы я рехнулась и плутала в лесу до самой смерти? Или, обезумев, нанесла себе увечья и истекла кровью? Ты до этого меня доводишь? Я раскусила твою игру! Я не отдам тебе свой рассудок. Я вижу тебя! – И она ткнула пальцем в безответную, но горьковато-насмешливую пелену.

Впечатывая в мшисто-мягкую землю злые, решительные шаги, она двинулась куда глаза глядят. Из-за деревьев то и дело выскакивали обвинители, сплетаясь в жуткой пляске, но Цветанка в их пустых глазах видела лишь мрак вместо живых душ. Раздражённо и устало отмахиваясь от видений, как от назойливых насекомых, она продолжала путь, хотя толком не знала, куда идти. Временами земля превращалась то в булькающее озеро крови, то в смердящее болото, полное живых останков, тянувших к ней костлявые руки с ошмётками плоти… Призраки мешали идти, но Цветанка старалась не поддаваться на эти игры разума, хватаясь за спасительную мысль: на самом деле там обыкновенная почва – твёрдая, покрытая травой. Иногда у неё получалось пробиться силой рассудка в действительность, а порой её засасывало в ловушку, и сознание плыло лужицей масла, дробясь на золотые капли при встрече с каждым препятствием.

Как сохранить себя целостной, как не разбиться на тысячи крупиц, как донести себя до цели, не расплескав душу по пути? Шагая по ступенькам бреда, Цветанка наткнулась на огромную мраморную статую Нежаны, застывшую среди елей со страдальчески поднятыми к небу глазами. Кто её здесь воздвиг, какой безумный зодчий увековечил эту чистую, вишнёво-медовую песню сердца? Морок хотел, чтобы воровка винила себя в смерти своей первой любви, но мягкий янтарный свет долетал из вечернего чертога даже сюда, в эту глухую обитель скорби.

– Матушка, – умываясь тёплыми слезами, шептала упавшая в траву Цветанка. – Матушка, Нежана… Ежели вы слышите меня, то пособите мне. Тону я, погибаю…

Её последняя исступлённая надежда умирала на кончике ножа, которым она царапала замшелый и обросший дружным грибным семейством пень.

– И ты думаешь, что ежели пустишь слезу и признаешь поражение, тебе станет легче? – послышался сверху насмешливый голос. – Размазня размазнёй, а ещё примеряет на себя мужскую шкуру!

Узнавание этого голоса диким зверем встало в ней на дыбы. Едкий, язвительный, холодный звук, от которого хотелось надавать этой заносчивой твари по морде, пластал душу Цветанки на ломтики для обжаривания. Рычание клокотало у неё в горле, в кулаках горячо билась жажда поединка, но когда она подняла голову, всё её нутро съёжилось в комочек. На пеньке сидело обросшее шерстью чудовище с полузвериной, получеловеческой мордой, смертоносными крючками когтей и леденящей синевой безжалостных глаз. Неужели это существо видела перед собой Нежана ночами? Неужто у Дарёны остались какие-то добрые чувства, когда оно предстало перед ней на козлах колымаги её матери?

– Что, ненавидишь меня? – гортанно прорычало чудовище, медленно распрямляясь и грозно нависая над Цветанкой. – Считаешь меня недостойной любви и дружбы? Ну так докажи, что всех этих благ достойна ты сама!

Удар шаровой молнией ослепил Цветанку. Врезавшись в дерево, она без дыхания и почти без чувств сползла в траву, и струи тумана целебной прохладой окутывали отбитое тело. Чудовище, встав на четвереньки, перетекло в звериный облик и с горловым «гр-р-р» надвигалось на оцепеневшую Цветанку.

Холодные пальцы, из которых испуганно отхлынула вся кровь, протянулись и тронули мохнатую морду.

– Ты достойна всего, – пролепетали пересохшие и ничего, кроме мурашек, не чувствовавшие губы. – Хоть вид твой страшен, но у тебя человеческое сердце. Ты ошибалась, делала близким больно, но они простили тебя за это. Прощаю и я. Будь мне другом.