Восточный фронт (СИ) - Савин Владислав - Страница 14

— И кого же вы предлагаете начальником этой конторы?

— Кого?нибудь из политиков, гражданских. Военные, боюсь, будут гнуть в свою сторону. И рассматривать конфликт лишь с момента первого выстрела, ну а что было до, это лишь подготовка. А она бывает гораздо значимее.

— Что ж, товарищ Большаков, я подумаю. Но есть мнэние, что такой институт нужен. Последний вопрос — если вам предложат там работать, вы беретесь?

Ну а куда я денусь? Думаю, что скоро уже лабуда с Контрольной комиссией закончится? Чтобы историю мировых конфликтов изучать.

Генерал Де Голль.

Ограбят — и никуда не деться. Проклятый маразматик Петен, ну что ему стоило потерпеть с выбором?

Отчего мне не поступить, как Франсиско Франко в Испании? Который, когда его попытались обобрать, призвал народ к единству, и стал грозить всеобщей гверильей? И ведь он не блефовал — вздумай янки ввести там оккупационный режим, в их солдат стреляли бы и правые, и левые, из?за каждого куста! При том что Церковь призвала народ поддержать каудильо — при полном одобрении Ватикана и русских. Как и сто сорок лет назад, при Наполеоне, испанцы оказались очень боевитым народом — может, это следствие низкого уровня развития, цивилизованный человек гораздо больше ценит свою жизнь? А может причина еще банальнее — Испания так бедна, что ее даже грабить невыгодно, усмирение дороже обойдется?

А как бы хотелось и самому! Как Наполеон перед своим легендарным Итальянским походом:

«Солдаты! Франция в опасности! Англосаксонские торгаши и мародёры хотят превратить нашу страну в свою колонию! Пока я жив, не позволю им грабить и унижать Францию! Вы все пошли за мной добровольно. Я знаю, вы все хотите домой к своим семьям. Я никого не стану удерживать силой! Мне нужны только для кого честь и независимость Франции дороже всего! Кто готов сидеть дома, пресмыкаясь в нищете, пока Францию топчет враг, кто хочет сложа руки смотреть как его жена идёт на панель продаваться английскому лавочнику, индусу и чёрт знает какому ещё дикарю в британском мундире, и как его дочь насилуют заокеанские бандиты и негры в американской форме, пусть выйдет из строя, положит оружие и уходит!».

Отчего я так не сделаю? Этого не понять русским, с смешным представлением о чести. Беда всех плебеев — выходцев из низших классов, поднятых наверх революцией, что было и при Кромвеле, и при Бонапарте. Плебей может быть и талантлив, и профессионален — но у него никогда не будет должного кругозора. У русских очень хорошие командиры поля боя — но, в отличие от выпускников Сен — Сира, их обучали лишь тому, что необходимо на войне. Верно, что навыки политика, дипломата, финансиста — излишни для командования полком. Но они нужны — чтобы подняться над собственно полем сражения!

У русских все просто и ясно. Лев Толстой справедливо писал про «дубину народной войны»: они не умеют проигрывать! Даже там, где это было бы наилучшим решением, с точки зрения своих минимальных потерь. Хотя Гитлер был идиотом, с самого начала объявив войну на истребление, так что может быть, у Сталина и не было иного выбора, чем сказать тогда, «братья и сестры», и объявить народную войну, где все средства хороши. Но у нас в сороковом — был этот выбор!

Да, немцы тогда переиграли всех. Мировая военная наука просто не знала такого инструмента, как стремительные и глубокие клинья танковых дивизий, поддержанных авиацией. И было слишком мало времени, чтобы найти противоядие — всего через полтора месяца после начала боев, германская армия вошла в Париж! И я тогда сделал все, что мог — бежал в Англию, чтобы организовать Сопротивление. Какое?

Во Франции нет лесов, как в России. Так что роль Сопротивления ограничивалась разведкой, ну еще спасением сбитых англо — американских летчиков. Но если смотреть стратегически, то любая гверилья в военное время имеет две цели, с военной же точки зрения. Или террор на коммуникациях — где значение имеют даже не столько нанесенные врагу потери, как затруднение снабжения его армии на фронте — или помехи в эксплуатации врагом захваченной территории. Русские успешно достигали обоих — за что обозленные немцы обрушивались с репрессиями на мирное население — впрочем, там и без того зверств хватало, так что альтернативы не было. Но что могли сделать французы?

Во Франции обе стратегии не имели смысла! Глубокий тыл, основные боевые действия далеко, и даже через несколько стран. На обстановку на фронте гверилья повлияет слабо — ну разве что отвлечением некоторого числа второстепенных охранных частей, ценой резкого возрастания репрессий к французскому населению. И зачем? Первоначальный шок от немецких побед прошел, война стала затяжной, а что такое лезть в Россию зимой, знал Наполеон, а не идиот ефрейтор! И после Сталинграда было ясно, что не только немецкой победы не будет, но и удержаться на достигнутом Гитлеру не удастся, потому что янки и британцы копят ресурсы и рано или поздно высадятся на континент. Вот только до этого времени дожить надо — и не считайте это трусостью, тут каждый только за себя! Надо было выждать, сберечь силы для послевоенного мира — и не случайно контрразведка «сражающейся Франции» с гестаповской жестокостью преследовала торопыг, рвущихся в бой под британским флагом. Доходило до пыток и казней — но ничего личного, эти прекраснодушные идиоты могли увлечь за собой других и вовсе оставить меня без солдат, и что тогда делать, когда наступит мир? И вот, он наступил.

Для посторонних мой поступок выглядел, как капитуляция. Не перед американцами — перед банкирами. Слишком многие во Франции, и не только Ротшильды, имеют американские облигации. Как когда?то в массе имели русские, еще царских времен — которые сейчас Советы стребовали себе, за освобождение французских пленных. Подобные облигации, заботливо спрятанные в шкатулку, были хорошей добавкой к доходу самой обычной французской семьи, не обязательно буржуа. И как отнесутся французы к тому, кто посмеет объявить войну Америке — считающейся союзником еще со времен Лафайета, с которым прежде никогда не возникало серьезных трений, в отличие от проклятых англичан? Если строительство флота в тридцатые обеспечили деньги Церкви, то прочие военные расходы тогда покрыли возникшие как бы «из ниоткуда» концерны типа SOMUA (а в авиации — просто прямые закупки у тех фирм США, в которых работало французское золото времен еще прошлой Великой Войны. Это были деньги американских «родственников» возвращавших долги той войны. Французы помнят, что становление американской авиации тогда произошло, в очень значительной мере, именно на деньги Франции, и с использованием французских идей и изобретений — да и в вооружении сухопутных войск американцы ориентировались именно на французов, танки «рено» были основными машинами Армии США в начале двадцатых (прим. — с тех пор и по сегодня в полевой артиллерии США остались «французские» калибры 105 и 155 — В. С.). Деловое сотрудничество американских и французских фирм не прекращалось и в межвоенный период — а с началом «странной войны» транспорты с золотом сновали через океан как челноки, золота у Франции было в достатке — но не было достаточно развитого массового производства чтобы быстро нарастить объемы военной продукции. Вернее такое производство находилось за океаном — и обходилось, даже с учетом доставки, гораздо дешевле, чем свое.

Во Франции финансовая система и государство — независимы и обособлены друг от друга. Этого в принципе не могут понять русские, у которых казна есть не более чем государственный карман и инструмент. Это кажется странным и американцам — у которых наоборот, государственный аппарат играет роль наемных управляющих для серьезных деловых людей. Но во Франции деньги и власть равнозначны, и отношения между ними строятся на договорах по каждому конкретному случаю. Причем нет «своих» приближенных банкиров — неважно, кто главенствует на финансовом рынке, лишь бы он был договороспособен! И вся эта система была неразрывно связана с США, с самым тесным переплетением интересов — и французские Ротшильды были тут скорее не монополистами, а «диспетчерами», распорядителями этой Системы, эффективно работающего аппарата движения капиталов, приносившего прибыль обеим сторонам. Что сделают простые французы с тем, кто посмеет поставить эту систему под удар — о том не хочется и думать!