Дар любви - Бейкер Мэдлин - Страница 53

— Это одно и то же.

— Но…

—Не волнуйся, Джесси. Это было всего лишь предположение.

— Тебе ведь не хочется уезжать отсюда, правда?

—Нет.

Слезы застлали глаза Джесси. «Почему я чувствую с такой виноватой? Это же не потому, что я не люблю индейцев. Наоборот, я люблю их. Но мне хочется быть поближе к настоящему врачу, когда придет время рожать. Мне хочется иметь рядом повитуху, говорящую по-английски, и врача на случай, если что-то пойдет не так. Крид ведь сможет понять меня? Это мой первый ребенок, и я боюсь его родов так же сильно, как хочу его появления»,

Крид со вздохом обнял ее:

— Эй, у нас ведь все в порядке, любимая? Весной мы поедем во Фриско, как и планировали.

— Ты во мне не разочаровался, ведь так?

— Нет-нет. — Он поцеловал ее в макушку. — Даже не думай об этом.

Он заглянул ей в глаза:

— Я люблю тебя, Джесси.

— И я тоже люблю тебя.

— Отлично. — Он любовно хлопнул ее по мягкому месту. — Ну как, мы отведаем когда-нибудь твоего жаркого?

Постепенно дни становились длиннее, погода— теплее, таял снег. Крид больше не затевал разговора о том, чтобы остаться в индейском стойбище, но Джесси все время чувствовала себя виноватой, будто в чем-то его обманула.

Приближалась весна. В деревне ощущалось нарастающее волнение. Как объяснил ей Крид, это предчувствие первой весенней охоты. И хотя зима в тот год выпала мягкая, индейцам ощутимо не хватало свежего мяса. Молодые парни рвались на охоту. Старшим хотелось отведать мяса из бизоньего горба и языка.

Как только стаял снег, племя снялось и тронулось на новое место.

Это было изумительное и захватывающее зрелище. Воины грузили поклажу и вскакивали на пританцовывающих лошадей. Женщины, шедшие пешком, не прекращали свои бесконечные разговоры. Дети, смеясь, скакали на запряженных в волокуши пони. Собаки с лаем носились, сбивая лошадей в табун.

Джесси никогда не видела ничего подобного. Это зрелище можно было сравнить разве что с громадным цирковым парадом. Она сидела в седле на гордо ступающем гнедом мерине и, подняв лицо к солнцу, ощущала, как сердце переполняется любовью и счастьем. Крид ехал рядом. В штанах из оленьей кожи, блестя на утреннем солнце черными длинными волосами, он ничем не выделялся среди молодых воинов. Он держался в седле с такой же врожденной грациозностью и достоинством, как и прочие, чистокровные индейцы. Тасунке Хинзи дал Криду лук и колчан со стрелами. Мато Вакува одолжил длинноногую серую кобылу.

— Интересно, куда же мы едем? — спросила Джесси.

— Искать бизонов.

— О!

— Я отвезу тебя во Фриско, Джесси. Клянусь! Сразу же после первой охоты.

Она кивнула, расстроенная охватившими ее смутными чувствами и мыслями. Еще минуту назад ей страстно хотелось остаться с людьми племени лакота но теперь показалось, что Крид больше внимания уделял Тасунке Хинзи, чем ей, что ему важнее было оставаться здесь и ехать на какую-то дурацкую охоту бизонов, чем везти ее в Сан-Франциско. Вообще, в последние дни она находилась на грани слез и истерики по любому поводу. Ее груди набухли и стали очень чувствительными. Она постоянно чувствовала себя усталой и разбитой. Санлата объяснила ей, что все эти перемены в ее настроении и самочувствии из-за ребенка, которого она носит. И что именно от этого ей хочется то смеяться, то плакать. Джесси ничего не оставалось, как соглашаться с нею. Но то, что она умом понимала причину этих внезапных перемен, совсем не облегчало ее существование, зависящее от влияния чувств.

Она бывала неожиданно и необоснованно резка с Кридом, отталкивала его даже в те моменты, когда ей хотелось, чтобы он ее обнял и успокоил. Вдруг ей казалось, что она превратилась в толстую уродину, но уже через минуту она ощущала себя красивой, окруженной заботой и любовью. Ее постоянно преследовало чувство голода, а по ночам вдруг хотелось каких-то особенных вещей — маринованного укропа или арбуза, чего никак нельзя было достать в индейском стойбище.

Их охотничий поход за бизонами длился уже почти две недели, до того вечера, когда она опрокинула миску с супом.

— Джесси, ты не обварилась? — озабоченно спросил Крид и потянулся к ней, чтобы взять ее за руку. Она резко оттолкнула его:

— Оставь меня в покое!

— Джесси…

— Ты слышал, что я сказала? Оставь меня в покое!

Он посмотрел на нее, не узнавая прежней Джесси, но потом, не обращая внимания на ее протесты, привлек к себе и крепко обнял.

— Джесси, все в порядке. Поплачь, если хочешь.

— Не хочу, — проговорила она и разрыдалась. Он прижимал ее к себе и тихонько покачивал, пока она не наплакалась вдоволь. Тогда в изнеможении она села к нему на колени и положила голову на плечо.

— Прости меня, Джесси, — сказал он тихонько. — Первое, что мы сделаем завтра же утром — это соберемся и уедем во Фриско.

Как он и пообещал ей, они оставили стойбище на следующее утро.

В дальнюю дорогу Тасунке Хинзи дал им лошадей, еды и одеяла.

Уже отъезжая от стойбища, Джесси почувствовала угрызения совести и глубокое сожаление. Произнести слова прощания оказалось труднее, чем она предполагала. Она уже привыкла и к Мато Вакува, и к Тасуик Хинзи, и к Санлате, а теперь поняла, что может больше их никогда не увидеть.

Она чувствовала за собой вину за то, что отнимает у Крида его народ, ведь он был так счастлив с людьми племени лакота, был умиротворенным и гораздо более спокойным, чем за все то время, что она его знала И все же, несмотря на это, ее тянуло в Сан-Франциско Ей хотелось найти Розу. Вполне возможно, это было как-то связано с ее беременностью, и у нее просто возникла необходимость находиться среди близких ей людей. Но какими бы ни были причины, она знала, что не успокоится до тех пор, пока они не найдут Розу. Для нее было важно знать, что с ней все в порядке. И пусть Роза не считала ее за сестру, она все равно оставалась Джесси единственной родственницей.

После того случая в поезде Крид решил, что они поедут на лошадях напрямик, по возможности обходя города и поселки, если только им не понадобится еда. Удаляясь от индейского стойбища, Джесси никак не могла отделаться от ощущения тревоги и мрачных предчувствий. Теперь они остались совсем одни на просторах огромной прерии.

Но весенней порой местность в прерии изумительно красива. Холмы и долины оживляли первые цветы. Деревья одевались ярко-зеленой листвой. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался изумрудный океан зелени. Природа жила своей жизнью. На ветвях деревьев заливались птицы; то и дело мелькали молодые пятнистые олени, пугливо прятавшиеся в тени кустарников при их приближении; толстые медвежата игриво катались в траве возле ручьев.

Опасаясь за состояние Джесси, Крид выбрал медленный темп передвижения, стараясь чаще делать привалы, чтобы она могла отдыхать.

Каждый его день проходил в заботах. Он следил, чтобы она имела достаточно пищи и больше пила чистой воды. Ближе к вечеру он выбирал тенистые лужайки и настаивал, чтобы она вздремнула, по крайней мере, с часок, пока он не разобьет лагерь и не сделает всю работу, кроме приготовления еды.

Несмотря на длинные переходы, проведенные в седле и на примитивную обстановку их походных стоянок Джесси никогда раньше не чувствовала себя такой любимой.

Как-то через неделю после отъезда из индейского стойбища, сидя вечером у костра, она задумалась над тем, как ей повезло, что рядом такой мужчина, который заботится о ней. И в этот момент ее ребенок впервые шевельнулся. От неожиданности и изумления дна на мгновение задохнулась. Крид немедленно оказался рядом с ней.

— Что с тобой? — спросил он встревоженно.

— Ребенок, — прошептала Джесси. — Он шевелится. — Она взяла руку Крида и прижала к животу. — Чувствуешь?

Крид покачал головой:

— Нет.

— Подожди.

Спустя некоторое время она почувствовала это снова, — слабенькое дрожание, словно трепет ангельских крылышек.

— Ну, а на этот раз почувствовал? — спросила Джесси.