Если однажды жизнь отнимет тебя у меня... - Коэн Тьерри - Страница 36

— Главное быть с ней рядом, когда… Когда врачи отключат Габриэля от аппарата.

— Я слышала, что это произойдет через три дня.

Габриэль принял информацию к сведению. Она не противоречила тому, что он знал и сам. Тогда-то Клара и попытается его догнать.

— В этот день ее нельзя оставлять ни на секунду! — воскликнул он.

— Да, конечно. Я отпрошусь и буду сидеть рядом с ней.

Габриэль повесил трубку и почувствовал, что ему стало немного легче. У него возник план: в день его смерти Клара ни на единую секунду не должна оставаться одна, чтобы не совершить непоправимого.

Кевин не отвечал на звонки, и Габриэль решил повидать его, а заодно поговорить с мадам Астье.

Он был мало знаком с братом Клары. Клара делилась с Габриэлем своими тревогами относительно Кевина. Он внезапно бросил учебу, связался с парнями из их квартала, избегал сестру, не желая слушать ее упреки. Несмотря на это, она каждый месяц подкидывала ему немножко денег. Габриэль познакомился с Кевином на спектакле, который давала Кларина танцевальная группа. Молодой человек пришел с крайне вульгарной девицей в кричащем наряде, говорящей на сленге, держался высокомерно и ушел, не дожидаясь конца представления.

Второй раз Габриэль увидел его на празднике, который устроил в честь Клариного дня рождения. Габриэль знал, что у Клары мало друзей, и рассчитывал ее порадовать обществом брата. Кевин появился только в конце вечера и держался холодно. Клара всячески старалась расположить их друг к другу. Габриэль со своей стороны тоже приложил старания, и Кевин мало-помалу оттаял. Молодой человек был чувствителен, уязвим, но защищался грубыми манерами парня из предместья. Габриэль сумел понять, что хулиган и дебошир — только маска, что паренек страстно привязан к сестре, которая всегда любила его и оберегала.

Габриэль не спеша шел вдоль длинного ряда домов. Странное зрелище: совершенно одинаковые громадины, ощетинившиеся сотнями антенн-тарелок — единственным украшением фасадов. Сердце его сжалось при мысли, что Клара выросла в таком безотрадном квартале. Он представил ее маленькой девочкой, потом девушкой. Горделивая, изящная, она мчится летящей походкой танцовщицы по унылым улицам, провожаемая хищными взглядами парней.

Вот и дом, где живут Астье. С гулко бьющимся сердцем Габриэль поднялся на нужный этаж и остановился перед квартирой. Здесь он никогда не был. Не был знаком с матерью, знал, что Клара в непростых с ней отношениях. Она и сама навещала ее нечасто, но обязательно раз в неделю звонила, скорее из чувства долга, чем по сердечной привязанности, и каждый раз после телефонного разговора погружалась в молчание, сродни депрессии, не допуская Габриэля к этой стороне своей жизни.

Он позвонил, и через несколько минут ему открыла дверь немолодая женщина. Габриэль вздрогнул: перед ним стояла Клара в будущем — такой она стала бы, если бы они старели вместе. Клара в шестьдесят лет, рано постаревшая и неухоженная. Спутанные седые волосы висели по обеим сторонам лица, морщинистая кожа, мешки под глазами стерли черты и выражение. Мать Клары подняла на него равнодушный взгляд и ждала, что он скажет.

— Добрый день. Простите, что беспокою… Я… Я хороший знакомый Клары.

Женщина не стала дожидаться продолжения, повернулась и, волоча ноги, поплелась в комнату. Габриэль счел это приглашением следовать за ней. Он вошел, закрыл за собой дверь и пошел за мадам Асгье. Она уже сидела в кресле напротив балконной двери, словно решила полюбоваться открывающимся оттуда видом, но там виднелся лишь унылый ряд домов, и она столь же уныло смотрела на него.

Потоптавшись, Габриэль сел на диван. Он ждал от Клариной матери вопросов, любопытства, но она, похоже, успела забыть о его существовании.

— Вы, конечно, навещаете Клару? — начал он разговор.

Она помолчала несколько секунд и неожиданно, будто вспомнив о кастрюле, оставленной на плите, поднялась и ушла на кухню.

Смущенный, Габриэль не знал, что ему делать, и внимательно осмотрел комнату. Все здесь говорило о безрадостном смирении — разрозненная жалкая мебель, вытертый ковер, несколько выцветших сувениров. Однако хозяйка из последних сил боролась за уют — в комнате было чисто прибрано. Габриэль поискал фотографии на потрескавшемся буфете, на стенах с облупившейся краской, но не нашел.

Мадам Астье вернулась из кухни с двумя чашками кофе, поставила одну перед Габриэлем и вновь уселась в кресло.

Габриэль поблагодарил и отпил глоток обжигающего кофе.

— Да, я ее навещала, — наконец сообщила мадам Астье безразличным тоном.

— Ваша дочь в плохом состоянии.

— Клара со всем справится, — буркнула мать, словно бы сердясь за это на дочь.

— Не уверен, что сейчас у нее хватит сил и желания справиться, — заметил Габриэль, огорчившись равнодушием Клариной матери. — Попал в автокатастрофу ее самый близкий друг. Клара знает об этом и не может с этим смириться.

Габриэлю показалось, что на лице женщины мелькнула тень улыбки.

— Вы его знали?

— Друга Клары? Да.

— Правда он был красивым и богатым? Сын так сказал. Но он часто врет.

— Да. Он из состоятельной семьи и неплохо зарабатывает, — подтвердил Габриэль, мысленно отметив, что не стал говорить о себе в прошедшем времени.

— Моя дочь всегда меня удивляла. Ей удавалось принимать решения, строить свою жизнь. Уехала же она отсюда, стала жить по-другому. Так что она выкарабкается.

— Клара любит этого человека, она в депрессии, и боюсь, у нее недостанет сил выкарабкаться, как вы говорите. Я знаю, что в юности Клара прошла через тяжкие испытания. Ведь ее отец, ваш муж, тоже погиб в автокатастрофе. Она сумела справиться, оказалась способна принимать решения, но… Сейчас ей невыносимо тяжело. Ей нанесен удар в самое сердце.

И снова на губах седой женщины промелькнула улыбка и даже сразу не исчезла, задержалась немного. Габриэлю показалось, что мать Клары над ним посмеивается.

— Что такого смешного я сказал? — поинтересовался он не без раздражения.

— Вы сказали, отец Клары погиб… в автокатастрофе?

— Да. И что?

— Она это рассказывает своим друзьям?

Тон женщины покоробил Габриэля.

— Отец Клары вовсе не погиб в автокатастрофе, — заявила мадам Астье, глядя в лицо Габриэля. — Клара отправила его в тюрьму. Он заболел там, а потом через несколько лет умер.

Габриэлю стало не по себе. Он нервно заерзал на диване, приглаживая волосы.

Мадам Астье наблюдала, как подействовало ее откровение.

— Говорю вам, она сильная.

Неужели Клара такая прямая, такая цельная, могла скрыть от него такое? Ложь, передергивания были для нее нестерпимы. Она всегда ждала от него только правды. Она…

— Клара отправила отца в тюрьму? — переспросил Габриэль.

Мать Клары сдвинула брови, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, как все было. Ей не очень-то хотелось делиться воспоминаниями.

— Да. Она рассказала полицейским, что он меня бьет. И что ее бьет тоже.

— А он не бил?

— Почему не бил? Бил, конечно. Но она не имела права сажать его в тюрьму.

— Я чего-то не понимаю…

— А чего тут не понимать? Я его любила. Поди знай, почему, но любила. Он ведь не всегда был такой. И я никогда не забывала, что он крепко любил меня, был со мной ласковым, и всегда ждала, что он снова будет прежним. Его сгубили беды, обычные, житейские. Потерял работу, стал попивать, а во хмелю буянил, никого ему не было жалко. А когда проспится, всегда извинялся.

— И детей своих тоже бил?

— Поначалу не бил. Но Клара полезла на рожон.

Печальная улыбка тронула лицо, которое не пощадили время, горе и сожаления.

— Я сердилась на нее, зачем лезет в драку. Считает, что ли, что сильнее меня? А потом поняла: она меня защищает, принимает на себя колотушки. Она за меня боялась. Она ведь и впрямь была покрепче, чем я.

Перед глазами Габриэля поплыли картины этих схваток, и комок подступил к горлу.

— Как-то она вернулась с братом из школы, а я лежу вся в крови, и лицо у меня разбито. Не знаю, что на отца нашло, никогда он еще так не дрался. Малыш как закричит, как бросится на отца, а тот ему оплеуху. Тогда Клара схватила на кухне нож и пригрозила ему. Уходи, говорит, отсюда. Стыдно ему стало, и он ушел. А Клара вызвала полицию. Я ее умоляла этого не делать, но она меня не послушала. «Он маленького ударил!» — крикнула она, да так, словно после этого жить уже нельзя. Когда полиция приехала, я ничего говорить не стала, а Клара подала жалобу. И отца посадили на три месяца и запретили к нам приближаться. И он больше к нам не вернулся. Умер несколько лет спустя, больной, один-одинешенек.