Аэропорт - Лойко Сергей Леонидович - Страница 13

Он не успел ничего изучить. Он не успел даже слова сказать. Резким движением левой руки Алексей обхватил ему голову, приподняв ее, а правой рукой молниеносно, словно всю жизнь только этим и занимался, схватил со стола ножницы и воткнул очкастому в шею, удачно попав сразу в сонную артерию, куда и метил. Нет на свете инструментов точнее, чем руки фотографа.

Из?под ножниц фонтаном хлынула кровь. Освободившейся правой рукой Алексей зажал очкарику рот, а левую продолжал крепко держать вокруг шеи. Через пару минут, когда судороги стихли и ноги жертвы перестали отбивать пятками лезгинку по ковру, покрытому теперь уже кроваво-красными узорами, Алексей осторожно опустил тело на пол. Проверил пульс убитого, чтобы избежать сюрпризов, на которые плохие парни способны сплошь и рядом. Особенно в кино.

Осмотрев комнату и не найдя ничего более подходящего для дальнейших возможных действий, чем аляповатые железные часы с кукушкой и маятником на толстой металлической цепи, он быстро снял часы со стены, проверил цепь на прочность и, приложив все оставшиеся силы, вырвал ее из часов. Кукушка выскочила и бодро пропела свою лебединую песнь.

Алексей взял цепь в обе руки и встал за дверью наготове. Охранник постучал в дверь минут через пять, что?то громко спросил по-чеченски, открыл дверь и вошел.

Последующие пять минут Алексей душил его цепью. Они катались по ковру. Охранник, здоровенный, накачанный битюг, двумя руками пытался освободиться от цепи, кричал и хрипел. Потом дернулся с десяток раз, с каждым разом все слабее и слабее, и, наконец, затих.

Алексей сразу нащупал у него на поясе кобуру и, открыв ее, обнаружил то, что искал, — пистолет Макарова. Он не держал в руках оружия уже много лет, но руки все помнили, и пальцы, те, что остались, двигались сами. Алексей проверил магазин, который оказался полным, снял с предохранителя, взвел курок и снова подошел к двери.

Постояв без движения несколько секунд, Алексей открыл дверь, стоя сбоку от нее, не подставляясь сразу всем телом. За дверью, видимо, привлеченная криками, стояла худая старуха в платке с увесистым топором в руках. Он, не раздумывая, выстрелил женщине в лоб. Та выронила топор и упала навзничь, не проронив ни звука.

Рядом, у стены дома, стоял АКСУ, короткоствольный автомат без приклада. В хорошем бою вещь бесполезная, так как, по утверждению самих военных, он не стреляет, а просто плюется пулями, особенно когда разогревается ствол. Однако у нищих выбора нет. Алексей был уверен: в доме еще полно всякого оружия, но времени на поиски не было. Он подхватил ствол и стал искать средство передвижения.

В отсутствие вертолета Алексей был счастлив обнаружить за углом «Джип паджеро» второй свежести, без номеров, с затемненными стеклами. Ключ зажигания был в замке, и машина завелась с пол-оборота.

Алексей вдруг понял, что он босой и штаны на нем едва держатся из?за его худобы и отсутствия ремня.

«Вес потом наберем и с обувью определимся», — подумал он, положил автомат на колени, а пистолет на кожаное пассажирское сиденье, нажал на газ и, выбив ворота, рванул вниз по крутой горной дороге.

Он без проблем проехал на блатной машине четыре или пять чеченских блокпостов, где бородатые, обвешанные всеми видами оружия горцы неизменно приветливо махали ему руками. Когда же махать перестали, а начали не очень метко стрелять (значит, уже русские), он остановил джип посреди раздолбанной дороги, резко выскочил и встал рядом на колени с поднятыми руками, заорав во все горло: «Я свой, свой!».

Ему снова повезло. Его услышали.

Впоследствии выяснилось, что старуха, которую он убил, была тещей Бараева от первой жены, а очкарик, гордость семьи, выпускник московского Первого меда и подающий надежды хирург (очень престижная и прибыльная профессия, на Кавказе особенно) приходился бандиту младшим братом; в их культуре это ближе, чем сын. На пышных и многолюдных похоронах Бараев поклялся найти русского американца хоть на краю земли. Найти и отомстить этому «шайтану»!

Вот на этом месте читатель, который всю жизнь наслаждался не самой плохой литературой, возможно, задумается, зачем ему читать эту фигню и зачем вообще автор портит книгу и образ, опускаясь до рэмбирования героя.

В литературе, которой избалован читатель, герой нежен, жалок, рефлексивен, физически слаб, морально измотан и на все смотрит «глазами клоуна». Там все, как в жизни, где хорошие парни гуляют с девушками по мосту, а плохие убивают их выстрелом в спину.

Хорошие парни случайно украли на пять копеек, а то и вовсе ничего не украли, а их сажают за миллион. В реальной жизни сплошь и рядом бывает так, что один плохой парень может убить, посадить в тюрьму, уморить голодом, бросить в топку войны миллионы хороших людей, стравить друг с другом целые страны и народы, и ему за это ничего не будет. Более того, миллионы оставшихся в живых будут его боготворить даже после его смерти, пожизненно выбирать на царство и побивать камнями всех, кто говорит про него правду. Всех, кто вообще говорит правду.

Начиная с самой главной книги — Книги Бытие, хороших людей распинают и продолжают распинать через столетия, и это вынужденное или добровольное непротивление злу насилием давно стало чуть ли не главным законом их короткой жизни.

А когда положительному герою вдруг, по причине болезни головы, унаследованной от автора, приспичит, к примеру, убить мерзкую старушенцию, которая «над златом чахнет», а заодно проверить, «тварь ли он дрожащая», он следующим же ударом убивает «сестру ее Лизавету». Во всем сознается и страдает всю оставшуюся жизнь, пытаясь очиститься от духовной скверны в компании еще более человечной девушки Сони.

Однако порой попадаются среди читателей и такие, которым ужас как не по душе раз от разу читать, как хорошие парни проводят жизнь в зинданах и со смирением ждут, когда им отрежут не только пальцы, но и все остальное по очереди.

Алексей, даже если он вообще и был иногда хорошим парнем, хоть убей, не любил проводить время в холодной вонючей яме. Он это дело просто ненавидел, так, что «кушать не могу». Он вырос на глухой московской окраине, на тушинской улице Свободы, и всегда бил первым, независимо от размера, веса и возраста противника, зная, что первая кровь (из носу) может многих, даже очень крутых и очень сильных, образумить и остудить.

Возможен, конечно, и такой читательский упрек, что герой?де не настоящий журналист, что он нарушил моральный кодекс журналистики, взял в руки оружие и т. д., о чем талдычат им на первом курсе этой не существующей в природе науки. Да, не настоящий журналист. Да, он политически не корректен. Да шли бы эти читатели лесом со всей этой лабудой.

Алексей любил жизнь, любил жену и сына и хотел выжить и вернуться домой. Зачем отказывать ему в этом удивительном желании, даже если он журналист? Сколько журналистов осталось бы живыми и здоровыми, если бы в Ираке, Сирии, Афганистане и прочих черных дырах человечества они бы не шли, как бараны, на убой, а боролись за свою жизнь до конца, как мужики?

Алексею надоело сидеть в яме и быть объектом издевательств дикарей, и, да, он взял и убил троих из них и выбрался на свободу. Давайте не будем его и автора за это осуждать.

Какая?нибудь самая преданная читательница тихо скажет: так не бывает, или — так бывает в плохом индийском или хорошем американском кино про Рэмбо. А как, б...дь, бывает? Пусть он сидит в яме? Пусть ему, наконец, глотку перережут, и все будут горевать и хвалить автора за горькую «правду жизни»?

Конечно, если вернуться к этому эпизоду и внимательней прочитать его еще раз, плиз, то можно заметить, что из трех убитых героем относительно невинной жертвой, возможно, и была та самая старуха Изергиль с топором. Ну, да, у нее в руках был топор, но, может, она шла колоть дрова, как женщины всю жизнь делают в их культуре.

Ведь мог же он ее не убивать. Просто наставить ствол, испугать, чтобы она выронила топор, — и все.

Но герой этого не делает. Он хладнокровно стреляет в лоб своей Лизавете. Более того, в предлагаемых обстоятельствах он не просто ее убил, он хотел ее убить, что и сделал. После того, что с ним произошло, не очень удивительно, что он вообще горел желанием в данном населенном любителями шашлыков-машлыков пункте убить каждого, кто попадется ему под руку. И ему теперь с этим преступлением против человечности жить. Как лейтенанту Уильяму Келли со своим Сонгми[48].