Нет жизни никакой - Твердов Антон - Страница 22

— Типа призрака?

— А что такое призрак?

— Ну… бесплотный… образ.

— Ага, — кивнул полуцутик. — Значит, призрак попугая Степы является какому-нибудь человеку… Стоп! Ничего не получится.

— Почему? — растерялся Никита.

— Потому что общающийся с живыми должен иметь в своей башке… в сознании своем то есть… точный образ того, с кем он будет общаться на Земле. А в башке этого попугая образ бандита Шороха — размытый. Неясный. Степа хороший этого Шороха видел только один раз в жизни! Ничего не получится. Нужно найти такого человека, которого наш Степа и знал бы хорошо, и чтобы этот человек, которого Степа хорошо знает, хорошо знал, где можно искать Шороха.

— Тьфу ты! — с досадой сплюнул Никита. — А как хорошо все складывалось. Мы входим в контакт с Шорохом и перебрасываем его сюда, а на его место в мире живых…

— Погоди, — прервал его полуцутик. — Надо Степу поспрашивать. Может, у него есть на примете такой человек. У, может, Степа хороший знаком с кем-то, кто может быть в курсе, где искать Шороха. Надо Степу допросить.

— Давай! — согласился Никита и немедленно приступил к допросу, но Степан Михайлович сказать ничего толком не мог, поскольку вследствие действия «бухла» не понимал, что именно должен говорить.

— Ладно, — после нескольких безуспешных попыток Никиты разговорить Турусова вступил полуцутик Г-гы-ы, — придется мне снова у него в мозгах покопаться. Делаю — р-раз!

И мгновенно уменьшившись до микроскопических размеров, Г-гы-ы влетел в одно ухо Турусова и спустя секунду вылетел из другого.

— Готово, — отдуваясь, сообщил полуцутик, приняв обычный свой вид. — Есть такой человек, с которым Степа хороший знаком и который может знать, где находится Шорох.

— Да? — обрадовался Никита. — И что это за человек? Постой, а каким образом этот попугай будет живого человека спрашивать? Если он и нам ничего путного сказать не может. Что он спросит — дай сахар-рок? Да и вообще… Если нормальный человек, который никакого понятия не имеет о Загробных Мирах, увидит вдруг рядом с собой призрак попугая, к тому же говорящего… да к тому же еще и расспрашивающего о делах земных?

— Не боись, — усмехнулся полуцутик. — Нам попугай Степа нужен только для роли связного… Он свежий покойник — его образ… то есть его призрак я могу переместить в мир живых, а потом — по налаженному каналу — я могу переместить и наши с тобой образы… то есть призраки. А уж мы найдем, что спросить.

— Здорово! — воскликнул Никита. — А у кого мы спрашивать-то будем?

Виталий Дрыгайло, известный под творческим псевдонимом Роман Багдадский, сидел за рабочим столом в кабинете бывшего главного редактора журнала «Саратовский Арарат» Степана Михайловича Турусова и тупо смотрел на монитор редакционного компьютера.

Очень нехорошо было на душе у Виталия Дрыгайло.

Очень муторно.

После таинственного исчезновения Турусова в городском отделении Министерства культуры начался переполох — журнал есть, выпускать его надо, а главного редактора нет как нет. И замены достойной Турусову вроде бы тоже нет. Был заместитель главного редактора «Саратовского Арарата», но того уволили за пьянку и кражу двух кресел для посетителей — месяц назад уволили, а нового назначить Турусов так и не успел. Чиновники, не зная, где искать редактора, растерялись до такой степени, что вняли голосу секретаря отдела политинформации Исхакова и назначили на вакантную должность главного редактора журнала Виталия Дрыгайло — известного свободного журналиста.

Так Роман Багдадский занял место Степана Михайловича Турусова. И первое время Роман… то есть Виталий… думал, что ему редкостно повезло — отчасти из-за неразберихи в министерстве, отчасти из-за того, что секретарь отдела политинформации Исхаков приходился Дрыгайло двоюродным дядей: неожиданно подвалила Виталию такая престижная должность. На радостях Дрыгайло поувольнял половину сотрудников «Саратовского Арарата» — в первую очередь тех корректоров, которые раньше открыто потешались над корреспонденциями, подписанными «Роман Багдадский», набрал на освободившиеся места новых специалистов, велел установить в осиротевшем без Турусова кабинете настоящий камин с дымоотводом, узорной решеткой и Прочими причиндалами, два раза выгулял Ниночку в ресторан и напросился к ней в гости — завтра.

Но, несмотря на все эти, несомненно, волнующие и радостные события, тоскливо что-то попискивало в груди у Дрыгайло — сейчас, когда он поздним предновогодним вечером сидел перед неярко горевшим пламенем камина. Сотрудники редакции уже разошлись, а Ниночка, пообещав свидание завтра, сегодня ушла раньше других — Виталий из окна кабинета видел, как она, подбирая полы коротенькой каракулевой шубейки, садилась на заднее сиденье черного «ситроена», заехавшего в редакционный двор.

«Ну и черт с ней, с мокрохвосткой, — уныло подумал Дрыгайло. — Завтра разберемся. А сейчас… Сейчас надо работать. Новая должность обязывает…»

Впрочем, работы было не так много. Надо было завершить первую статью из рубрики «Черный список», нововведенной лично Дрыгайло и долженствующей представлять собой текущий понедельный отчет о смертях домашних животных города Саратова.

Вопрос о целесообразности введения новой рубрики вызвал среди сотрудников журнала реакцию крайнего недоумения и потому не вызвал никаких споров, Дрыгайло под шумок поставил свою резолюцию, и новаторская рубрика начала свое существование.

Дрыгайло вздохнул, почесал затылок и задумался. Надо было еще сообщить о недавней гибели известной саратовской писательницы Фимы Концовой, но так как номер уже сдавался в набор, места под отдельную статью о трагическом событии не было, а урезать объем рубрики «Черный список» Дрыгайло не согласился бы ни за что — из соображений принципиальных. Но — с другой стороны — о кончине Концовой сообщить надо… А как?

Виталий раздумывал недолго. По его задумке, концепция рубрики «Черный список» состояла из сплава широко распространенных гуманистических идей, главной из которых являлась, конечно, идея мирового братства всех природных созданий.

«А в самом деле, — подумал вдруг Дрыгайло, — почему это о гибели Концовой будут сообщать все местные периодические издания, а о том, что, например, кот Тишка упал с девятого этажа, никто не узнает? Несправедливо это в свете современных идей».

Вдохновленный этой неожиданной мыслью Дрыгайло склонился над клавиатурой и через секунду уже строчил:

«…надо же было такому случиться, что торопящаяся на съемки сериала о милицейских патологоанатомах машина скорой медицинской помощи сбила Фиму Концову, вышедшую на улицу раздавать автографы. Вокруг переломанного трупа мгновенно собралась толпа. Тысячекратно усиленный невидимыми динамиками голос диктора радио Ру-Ра Филиппа Солодкова, заглушая вой обездоленных, призвал к спокойствию…»

Перечитав написанное, Виталий улыбнулся и продолжал:

«На улице Челюскинцев в доме тридцать семь, в третьей квартире на первом этаже сдох хомячок Виссарионыч, но этого никто не заметил.

На Бабушкином взвозе сорвалась с крыши двенадцатиэтажного дома пегая кошка Марина и разбилась насмерть.

В районе Ильинской площади задохнулся в газовом облаке вместе с хозяевами пес Моисей.

От безысходности и немоты удавился в телеграфных проводах сбежавший из домашней клетки попугай Трупик.

Над могилой Концовой день и ночь кружились голуби, роняя белоснежные хлопья пуха, потому что одноглазый кладбищенский сторож Шурик вывалил неподалеку кадушку гнилой капусты…»

Закончив, Дрыгайло откинулся на спинку кресла и удовлетворенно выдохнул. Привычным пробегом по клавишам поставил под текстом статьи:

— Роман Багдадский, — потом подумал и добавил: — Главный редактор, — и закурил.

Дрова, доставленные сегодня с утра охранником Осипом, догорали в камине. Все еще находясь под впечатлением собственной статьи, Дрыгайло рассеянно подумал о том, что неплохо было бы сломать старый забор на заднем дворе редакции — потому что этот забор ничего ни от кого не загораживает, а служит для близживущих юных оболтусов местом для письменных самовыражений. Верный своей привычке искать во всяком явлении жизни оборотную сторону, Виталий всегда ходил в редакцию «Саратовского Арарата» через задний двор, и присутствующие на заборе граффити типа «Маруся — гнида», или «Олег — лох», или «Сокол-Саратов» — высшая лига» его неизменно бесили.